Коготь дракона - Кейт Форсит

После того как половина растений, принесенных Изолт в первый раз, оказались ядовитыми, несъедобными или незрелыми, Мегэн стала посылать с ней Гита. Хотя Изолт не умела говорить на языке донбегов, зверек мог помешать ей рвать ядовитые растения и направить ее к кустам орешника или дикой смородины. Когда они вернулись, Изолт ругалась, а Гита возмущенно стрекотал, — очевидно, девушка, провела большую часть времени у ручья. Мегэн строго выговорила ей за это. Изолт, как обычно, молча склонила голову. Лицо ее было бесстрастно.

Гита снова застрекотал и, взобравшись по длинной косе Мегэн, вцепился лапками в ее ухо. Улыбнувшись, Мегэн сказала:

— Гита говорит, ты плескалась в воде, как детеныш выдры — визжа и хохоча.

Изолт, не поднимая глаз, как и полагалось при разговоре со Старой Матерью, ответила:

— Я никогда раньше не купалась. В моей стране все белое и холодное; а те ручьи, которые не замерзают, бегут слишком быстро. Озеро у Башен Роз и Шипов не замерзает, но его берега густо заросли терновником, а кроме того, я была слишком занята учебой и уходом за спящей колдуньей.

— Понятно, — мягко сказала Мегэн. — Значит, ты не умеешь плавать?

— Я не знаю, что значит это слово, — вежливо ответила Изолт. Мегэн вздохнула.

— Жаль, что здесь нет Изабо. Она плавает, как рыба, уверена, она быстро научила бы тебя.

— Мне незачем учиться плавать, — сердито ответила Изолт.

Она заметила озадаченный взгляд, который бросила на нее лесная ведьма, и подумала, что та, наверно, считает ее такой же странной, как она сама — Мегэн. Она подозревала, что лесная ведьма не питает к ней теплых чувств: возможно, потому что она умеет охотиться и убивать. Бачи, казалось, тоже испытывает к ней неприязнь в силу каких-то собственных причин, а Изолт привыкла к всеобщей любви и восхищению. Она была самым любимым и уважаемым членом клана — ведь она была правнучкой Зажигающей Пламя и со временем ей предстояло занять это место. Бачи был самым грубым человеком, которого она когда-либо встречала, — он либо игнорировал девушки, либо демонстрировал ей свое пренебрежение. Изолт старательно делала вид, что он ее не интересует, но украдкой следила как он хромает, сбивая посохом головки чертополоха.

Сначала она опасалась его, чувствуя, что он опасен и непредсказуем: она считала, что ее долг — оберегать Мегэн, такую маленькую, старую и исполненную необъяснимого отвращения к насилию и убийству. Но вскоре она решила, что Бачи боится Мегэн больше, чем черт ладана, и вряд ли был способен причинить ей вред. Она сочла за лучшее не обращать внимания на его презрительные взгляды — вряд ли он может причинить ей вред, особенно теперь, когда он ранен и ослабел.

Бачи был настоящей загадкой. Когда он говорил, в его голосе сквозило невыносимое высокомерие, но иногда, когда ему казалось, что никто не видит его, на его лице появлялось выражение такой муки, что Изолт охватывало непривычное чувство жалости. В день, когда они познакомились, она поняла, что Бачи горбун, — прежде она, вероятно, сочла бы его ничтожеством или даже обузой. В ее стране всех неполноценных младенцев отдавали Белым Богам, а те, кто получил увечья в бою или на охоте, доживали свои дни в Гавани, стараясь не путаться под ногами у здоровых. Жизнь на Хребте Мира была нелегка, а смерть подстерегала в двух шагах. Жалость считалась унизительной, признаком слабости. Поэтому странная нежность, которую иногда вызывал в ней Бачи, изумляла Изолт, в особенности, если учесть, что его отношение к девушке не стало лучше, когда он узнал, что она вовсе не настырная Изабо. Время от времени он бросал ядовитое замечание или раздраженный взгляд, но чаще всего они делали вид, что не видят друг друга.

Каждое утро, выбрав пещеру или заросли, в которых они устраивали дневку, Мегэн садилась у костра и начинала вглядываться в кольцо, которое доставала из потайного кармашка. И каждый раз после гадания ее лицо было мрачно, а глаза ничего не выражали. Изолт догадывалась, что старая ведьма ищет следы Изабо, — иногда она проговаривалась, что беседует с другими ведьмами в разных частях острова.

Каждое утро Бачи возвещал, что должен попытаться установить контакт со своими друзьями. Однажды серым утром, когда облака уже начали розоветь, он даже вытащил блестящую металлическую чашу и налил в нее воды, неохотно пояснив:

— Дайд сходит с ума. Я должен сообщить ему, что со мной все в порядке.

Мегэн решительно отобрала у него чашу и вылила воду в котелок, в котором варился суп.

— Ты всегда говорил через воду так громко и неумело, Бачи, что я не понимаю, откуда ты взял, будто что-то изменилось. Сейчас опасно привлекать к себе внимание. А вдруг искатель обратит внимание на твой жезл и кинжал? Они без труда подслушают тебя, — что мы тогда будем делать? Без тебя Подполье продержится не больше нескольких дней.

В тот вечер, когда Мегэн разлила по мискам их ужин, суп был еще более водянистым и безвкусным, чем обычно. Поскольку они должны были спешить, суп, которым они питались, состоял главным образом из воды, соли и трав, что крайне раздражало Изолт. Она так изголодалась, что, отправляясь за растениями, провожала голодным взглядом все, что летало и ползало вокруг. Но на пустошах росло не слишком многое, и Изолт давала выход своему раздражению, бросая гневные взгляды на занятого своей едой Бачи.

Поев, Мегэн снова вытащила кольцо, и Изабо поняла, что она сильно встревожена, она много раз пыталась связаться со своей подопечной, рискуя привлечь внимание Искателей. Пока Мегэн сидела, склонившись над своим кольцом, между двумя ее спутниками повисло ощутимое напряжение. Они ерзали и дулись, но ни один не решился заговорить. Оба испытывали неловкость.

В третий раз поймав на себе взгляд желтых глаз Бачи, Изолт уставилась на лесную ведьму, размышляя, о чем она может думать. Крупный изумруд мерцал в свете костра — он казался не зеленым, а черным. Время от времени ведьма поворачивала камень так, чтобы отблески пламени ложились на разные грани. Глядя на изумруд, Изабо почувствовала, что ее тело становится невесомым — еще чуть-чуть, и она взлетит. Испугавшись незнакомого ощущения, она чуть не выпала в обычный мир, но мерцание камня завораживало. Она все яснее воспринимала ночные звуки, темноту ночного леса — пока не научилась различать каждый шорох и скрип.

Потом она увидела мысли, похожие на нить цветных бусин.

Полным-полно солдат, везде царит тревога, незнакомцев останавливают и допрашивают, некоторых задерживают даже без всяких причин, никто не подумал, что старый слепой нищий заслуживает чего-то большего, чем несколько тычков. Мне снились разбитые зеркала, в тавернах только и разговору, что о Фэйргах, ходят слухи, что все морские ведьмы мертвы. Карриг похож на опустевший дом, по которому разгуливают привидения. Говорят, что убийство драконов не принесет ничего хорошего, все боятся, что драконы прилетят и все сожгут, как в старые времена, добрые старые времена, чьи дома они сожгут и превратят в руины, — ведь не Ри, нет, не Ри, который сидит в своем голубом замке с молодой красавицей женой, которая не стареет, и не этих пестрых солдатиков, топчущих наши поля и тискающих наших дочерей. Не найти спокойного местечка, где можно выпить.