Мятежный «Сторожевой». Последний парад капитана 3 -го ранга Саблина - Владимир Шигин

По приказу Саблина лейтенант Дудник построил матросов и старшин срочной службы на верхней палубе и провел вечернюю поверку, хотя было уже 23 часа и по распорядку дня поверка должна была уже давно пройти. Однако Саблин хотел убедиться в том, что все старшины и матросы находятся на корабле и никто никуда не сбежал. Затем он приказал перестроить команду в общий строй на правом борту, а самому Дуднику идти в низы.

Как только тот удалился, Саблин начал разговор со старшинами и матросами следующими словами:

— У меня имеется заряженный пистолет, и я неплохо стреляю. Предупреждаю для того, чтобы вы не наделали глупостей!

Что и говорить, начало разговора с командой было весьма обнадеживающим.

На допросе 11 февраля 1975 года он вынужден был в этом признаться: «Выступая на юте, я в “шутливом тоне” предупредил, что неплохо стреляю». Ничего себе шуточки!

Неподалеку в матросских рядах суетился, подслушивая и выведывая настроение команды, верный Шейн.

Затем Саблин начал говорить свою речь, которая длилось более часа, которую начал опять же с рассказа о своей непростой биографии. В течение всего выступления на палубе стояла мертвая тишина. Затем посыпались те же вопросы, как и в кают-компании мичманов:

— Где командир и знает ли он о происходящем? Идем ли мы за границу? Не является ли затеваемое изменой?

Как и в кают-компании, Саблин отвечал:

— Командир обо всем знает и всецело нас поддерживает. За границу мы не идем. Никакой измены нет и быть не может, а всю ответственность я беру на себя.

«Саблин сказал, — говорил старшина 2-й статьи Аверин на суде, — что народ — это безликая масса, но есть “прогрессивные люди, которые поддержат нас...”»

Из показаний Саблина на допросе 8 января 1976 года: «Около 23 часов 8 ноября 1976 года на юте “Сторожевого” были собраны по команде “большой сбор” все старшины и матросы срочной службы, свободные от вахты. В их число входили и радисты. Офицеры и мичманы по моему приказанию на этом сборе не присутствовали. Перед личным составом на юте я выступил с речью, аналогичною той, которую произнес перед офицерами и мичманами в кают-компании мичманов. При этом я подробно изложил свою биографию, текст запланированного выступления, читал тексты радиограмму Главкому и радиограмму-обращение “Всем” и коротко ответил на вопросы. Время выступления было около полутора часов».

Из протокола допроса Саблина В.М. 10 ноября 1975 года: «Я тогда приказал построить рядовой состав на юте. Когда доложили о построении, отправился на ют, а офицеры и мичманы остались курить в кают-компании. Перед личным составом я выступал 30 минут и провел с ними беседу такого же содержания, что и с офицерами и мичманами. Рядовому составу я говорил, как и куда пойдем. Матросам и старшинам, говоря о своем намерении выступать по телевидению, я подчеркивал, что об измене Родины вопрос не может стоять. Даже в мыслях нет идти с кораблем за границу. Говорил, что мы будем продолжать боевую подготовку, а в случае начала боевых действий будем в первых рядах борьбы с противником. Кто-то из строя спросил, что будет с увольнением в запас. Я ответил на это, что с ними ничего не будет...»

После этого Саблин в лучших традициях уголовного мира решил повязать матросов круговой порукой и одновременно переложить часть ответственности за происходящее на них. Он велел голосовать поднятием руки, кто за его решение выступить по телевидению. На следствии Саблин будет утверждать, что за его предложение проголосовали все собранные старшины и матросы. На самом деле как обстояло дело — неизвестно. В темноте подсчитать проголосовавших «за» и «против» возможности у замполита не имелось, да это Саблину было и не нужно. Цель голосования была совсем иная. Дело в том, что стоявшие в общем строю старшины и матросы четко видели, кто из их товарищей поднял руку. А потому поднявшие руку понимали, что с этого момента они тоже участники заговора, тем более что в случае разбирательства факт их голосования будет неминуемо подтвержден их же товарищами. Что и говорить, приемчик не бог весть какой хитрый, зато верный.

Вспоминает вице-адмирал А.И. Корниенко: «После этого во время ужина (Корниенко ошибся во времени, команду собрали около 23 часов. — В.Ш.) был собран личный состав. Саблин заявил матросам и старшинам: “Мы пойдем сегодня в Кронштадт для того, чтобы выступить по Центральному телевидению и довести до советского народа, как мы живем”. Надо сказать, что Саблин перед каждым отпускником ставил конкретные задачи: изучить, как живут его земляки, родители. Моряки, приезжавшие из отпусков, докладывали замполиту, что в магазинах ничего нет, а дают продукты только по знакомству, и в первую очередь начальникам и руководителям, что в институты, университеты можно поступить только по блату или за большие деньги.

— Вот я учился в училище вместе с сыном адмирала Гришанова, часто бывал дома у его родителей, — рассуждал перед строем Саблин, — у них есть все. Как сыр в масле катаются. Сын Гришанова уже большой начальник, а я — замполит, хоть учились мы одинаково. Но он сын адмирала.

Затем он переходил персонально к каждому стоящему в строю матросу и рассказывал о жизни в его селе или городе и спрашивал: “Правильно я говорю?” или “Согласен ты со мной?” В ответ слышалось “да” или “согласен”».

Что ж, надо признать, что психологию личности, как и психологию воинского коллектива в академии, Саблин учил не зря, доказав это на практике.

Впрочем, никакой единодушной поддержки Саблина среди матросов не было и в помине. Молодые матросы, ничего толком не понимая, смотрели, как поведут себя более старшие по призыву и прежде всего «годки». А сами «годки», только что вернувшиеся из увольнения, были не слишком трезвы, а потому вообще с трудом оценивали реальность.

Из показаний «годка» Аверина на суде: «7 ноября 1975 года я был в увольнении и возвратился на корабль в нетрезвом состоянии, поэтому не смог сразу ничего понять... Уже на юте, когда выступал Саблин, я понял, что надо бороться с пьяницами и карьеристами... Я не пошел... освобождать командира, потому что боялся... Сейчас, если бы предложили принять участие в подобных событиях, я бы тому перегрыз горло...»

Из воспоминаний главного корабельного старшины А. Миронова: «Затем прозвучал сигнал “Большой сбор”, и весь личный состав построился на артиллерийской палубе в корме корабля. Саблин выступил перед всей командой корабля, огласив свои обличения. Он говорил о коррупции в верхах, о том, что власти транжирят национальные богатства России, разоряют страну и народ, о необходимости смены руководства. Далее он выдвинул свой план действий: корабль отправляется в Кронштадт, становится на рейде, и уже там предъявляется Советскому правительству нота протеста. Однако он добавил, что никого насильно идти за собой не заставляет. Те, у кого окончился срок службы, и те, кто. по его словам, “наложил в штаны”, могут отправляться домой. Последнее заявление было услышано и вызвало эйфорию у личного состава: “Мы свободны и можем раньше уйти со службы?”»