Под кровом Всевышнего - Наталья Соколова

Монахини жили на квартирах у эстонцев, ютились на чердаках, своих углов долго не имели. Но, когда православные умирали, их стали хоронить вблизи часовни. Так получилось кладбище, около которого поставили небольшую деревянную церковь. А около церкви вскоре сложили и домики, в которых разместились монахини, охранявшие храм, часовню и ручей. Так появился Пюхтицкий монастырь.

Вдали от городов, от сел, окружённый лесами, болотами, озёрами, наш монастырь не привлекал к себе народ. Только изредка приезжали сюда больные люди, чтобы взять воды из целебного источника Богоматери. Нужда была большая, не было ни денег, ни людей, местное население в православный храм не ходило. Но вот посетил наш край великий угодник Божий отец Иоанн Сергиев (Кронштадтский). Взошёл он на горку, что у источника, поглядел на маковку деревянной церквушки, видневшуюся из-за кустов, и сказал матушке-игуменье :

— А собор-то у вас дивной красоты!

— Да где, батюшка? Одни ели торчат среди орешника, нет никакого собора!

— Дивной красоты у вас будет тут собор, матушка! — повторил отец Иоанн.

Он велел послать одну из сестёр обители «по сбору». Это означало ходить сестре из села в село, из города в город, питаться подаянием, ночевать у чужих людей, где попало. И у всех надо просить пожертвования на монастырь. А народ русский в те годы отходил от религии. Крестьяне были бедны, а интеллигенция вовсе охладела к вере. Так что на послушание «по сбору» отправлялись с великой скорбью и многими слезами. Вот ходит послушница Анна по городам и сёлам России, умоляет народ пожертвовать хоть копеечку на бедный эстонский монастырь. Но о существовании Пюхтицкого монастыря никто тогда не слышал, Жертвователей находилось мало. Что соберёт Анна, то и Проест сама, чтобы не умереть с голоду. Больше двух лет ходила Анна, а возвращаться в Пюхтицы с пустыми руками не решалась. Обувь её развалилась, одежонка истрепалась. День и ночь слёзно умоляла Анна Господа послать ей денег на монастырь, заочно просила отца Иоанна Кронштадтского присоединить его святые молитвы к её горькому воплю.

Однажды, будучи в Питере, услышала она о миллионере Терещенко, которому принадлежало много сахарных заводов на богатой тогда Украине. Народ сказывал, что Терещенко очень религиозен, усердно посещает храм. А когда возвращается из церкви в свой богатый особняк, то у ворот его обычно собирается большая толпа бедняков. Терещенко, выйдя из кареты, оделял каждого просящего тремя рублями. О, это была тогда большая сумма, так как за пять копеек можно было хорошо позавтракать.

Анна рассказывала так: «Смешалась я с толпой, жду, а сама призываю Господа на помощь, Пречистую Матерь Его умоляю сжалиться надо мною. Подъехала роскошная карета, купец вышел, начал раздавать каждому из приготовленной пачки денег. Все к нему теснятся, с праздником поздравляют, здравия желают. Оделил он и меня, горемычную, скрылся за высокими дверями. Народ разошёлся. А я сижу на ступеньках парадного крыльца, плачу. «Что мне три рубля? Я ведь на монастырь прошу, не себе на пропитание», — думаю. Выходит нарядная горничная, ласково обращается ко мне:

— Тебе не подал?

— Подал. Но мне надо много денег, я на строительство монастыря собираю, — и я разрыдалась.

Видя меня — тощую, оборванную и плачущую, девушка сжалилась и сказала: «Пойдём со мной в людскую, ты нам всем там о своём горе расскажешь». А «людской» звалось помещение на первом этаже, где обитала прислуга: дворник, кучер, повар, прачка, горничная, няньки и прочий люд, обслуживавший дом барина. Простой народ обступил меня, слушали все мой рассказ о нашем монастыре, о чудесах Богоматери на нашем источнике. Меня накормили, пригрели и предложили отдохнуть в их богатом гостеприимном доме. «Тут у нас часто наша родня неделями гостит, места и харчей на всех хватает, — сказала мне горничная. — А я буду искать подходящее время, чтобы доложить о тебе нашему барину. Бывают дни, когда он никуда не торопится, выспится, выйдет в залу и начнёт читать газеты да у меня расспрашивать, что нового и интересного слышно в городе. Вот тут-то я господину нашему о тебе расскажу, а он велит тебя позвать. Ты ему упади в ноги, да все, что знаешь о монастыре своём, сама ему и поведай. А пока молись да жди милости Божией». Прошло недели две. Однажды утром горничная позвала меня: «Иди скорее! Господин весёлый и в хорошем настроении, тебя ждёт». Я вся задрожала от волнения, упала в ноги Терещенко, а он меня поднял, утешает: «Ну, расскажи все про свой монастырь». Я долго рассказывала. Терещенко слушал внимательно, потом спросил: «Ну, четырёх миллионов вам пока на строительство храма хватит?» Я ушам своим не верила, упала ему в ноги, а он продолжал: «Я приеду, посмотрю все сам, тогда ещё денег дам». Терещенко выписал вексель в банк. По этому документу банк Петербурга стал отпускать деньги на нужды монастыря. С этих пор началось процветание Пюхтицкой обители. Почуяв деньги, наехали рабочие люди. Нашли на месте глину, сами стали делать и обжигать кирпичи, стали поднимать стены собора. Так по пророчеству отца Иоанна Кронштадтского вскоре вырос за стеной монастыря второй храм — собор в честь Успения Пресвятой Богородицы. А кругом него построены деревянные красивые домики, в которых стали селиться монахини. Построили и больницу, и гостиницу — двухэтажные здания. А на горке за монастырём князья Шаховские поставили красивый деревянный дом, пристроив к нему домовую церковь. Завели скотный двор, огород, засеяли примыкающие к монастырю поля. Терещенко, как обещал, приехал в Пюхтицы и пожертвовал ещё четыре миллиона. Приезжал впоследствии не раз и отец Иоанн Кронштадтский. Монахини любили рассказывать о его чудесах исцелений, явленных в Пюхтицах.

Продолжение рассказов матушки Ангелины

— По Промыслу Божию территория Пюхтицкого монастыря после революции отошла к Эстонии. Если бы Пюхтицы отошли к СССР, то монастырь за семьдесят лет советской власти был бы ликвидирован, как все русские монастыри. Но по молитвам Богоматери этот женский монастырь остался существовать, так как в Эстонии религию не притесняли. Делается понятным, почему Богоматерь избрала именно эту землю, оставшуюся за советской границей. Отсюда свет веры в своё время должен был распространиться на Русь, что мы и увидели впоследствии: монахини, выросшие в стенах Пюхтиц, стали игуменьями монастырей, появившихся после «перестройки».

А в начале Второй мировой войны, когда немецкие войска стремительно наступали, монахиням монастыря советское правительство предложило эвакуироваться вглубь России. Уехали почти все сестры с игуменьей, но осталось около десяти престарелых монахинь, которые не в силах были двинуться с места. «Нам все равно умирать», — говорили они и остались в Пюхтицах. Немцы устроили в монастыре свой. штаб. В боях снесло снарядом колокольню на горке, но в стенах монастыря все храмы и здания оставались целы. В одном из домиков ютились оставшиеся монахини, немцы их не трогали. Но когда советские войска стали наступать, немцы предупредили монахинь, что они монастырь взорвут. «Да будет воля Божия», — ответили монахини и остались на месте. По ночам бомбёжка была страшная. Гудели самолёты, рвались бомбы. Монахини не спали, все ночи молились. Наступал рассвет, выходя по утрам из подвалов, сестры думали, что увидят только груды камней, но, к их удивлению, монастырь оставался цел. Так проходили недели. И вдруг стремительным натиском русские так быстро захватили монастырь, что немцы еле успели унести ноги. Им не удалось взорвать храмы, хотя мины были всюду подложены. Вернулись из эвакуации сестры с игуменьей, потекла обычная жизнь насельниц. Война окончилась. Советское правительство по политическим соображениям в те годы уже не закрывало церквей и монастырей: в том случае, если иностранцы сомневались в «свободе» советских граждан, то туристам из зарубежных стран показывали Пюхтицы и Загорск как свидетельство того, что религия в СССР не притесняется.

Но на самом деле в монастыре скоро почувствовали ложное «отделение» Церкви от государства. У монастыря отобрали гостиницу, больницу, хотели «отрезать» и пахотные земли в пользу колхоза. Но матушка Ангелина была в контакте с председателем колхоза, который не дал властям обидеть монастырь. А «контакт» состоял в следующем: из колхозов люди уходили на производство, так как колхозы плохо оплачивали сельский труд. Работников на полях колхозов всегда недоставало, особенно когда требовались честные руки. Наступила пора уборки картофеля, и председатель всегда просил игуменью на эту работа прислать сестёр. Выезжало человек тридцать молодых сестёр помогать колхозу. За это колхоз присылал на монастырские поля свою технику — комбайны.

Случилось однажды матушке Ангелине по делам монастыря поехать в Ленинград (так назывался тогда Петербург). Остановилась игуменья в попутной столовой перекусить, села за столик. Подсаживается к ней военный лётчик большого чина, вежливо начинает её расспрашивать.