Лазоревый грех - Лорел Гамильтон

Мы не стали его прижимать к месту, только сели вокруг него. Калеб был тесно зажат в грузовом отсеке, руки он прижал к груди. Он пытался занимать как можно меньше места — наверное, он знал, что коснуться сейчас кого-нибудь из нас будет плохо. Джейсон сидел на корточках, оскалив клыки и испуская из пасти чуть слышное рычание. Оно без слов говорило: «Не шевелись, твою мать, не шевелись!»

Калеб не шевелился.

Я стояла перед ним на коленях и видела только пульс, бьющийся на шее, вырывающийся на волю. И я хотела его выпустить.

И вдруг я ощутила запах леса, деревьев и волчьей шерсти — не Джейсоновой. Ричард дохнул сквозь мой разум сладковатым облаком. Я увидела его у себя в ванне за много миль отсюда. Рука, темнее того загара, который был у Ричарда почти весь год, держала его поперек груди. Джемиль был усердным Хати и держал своего Ульфрика, не давая утонуть. Он делал то же, что раньше делал для меня Джейсон, только без секса. Ричард малость гомофоб. Он не любит мужчин, которые говорят ему, что любят мужчин, особенно если этот мужчина — он. Мне здесь трудно бросить в него камень — у меня так же примерно с женщинами. Какая бы я ни была искушенная, но постоянно забываю, что другие женщины могут признать меня привлекательной. И всегда это застает меня врасплох.

Лицо Джемиля было чуть выше лица Ричарда, но в этом будто сне только Ричард был виден ясно. Я увидела проблески его тела в воде при слабом свете свеч. У ликантропов иногда возникает светобоязнь, и потому не горел яркий верхний свет, но при свечах вода казалась темной и сильнее скрывала Ричарда, чем мне хотелось бы. Я почувствовала себя так, будто метафизически подглядываю в замочную скважину. Но мой голод было так легко перевести в другой вид голода, как это бывало всегда.

Ричард поднял на меня глаза, и от вида его лица, лишенного рамы волос, у меня перехватило горло. Я хотела спросить: зачем? Но он заговорил первым. Впервые мы говорили мысленно, и меня это удивило. Я знала, что с Жан-Клодом это мы можем, но не знала, что можем и с Ричардом.

— Это голод мой, Анита, я прошу прощения. Как-то это создание лишило меня контроля почти полностью.

Я удивилась, что он говорит о Матери Всей Тьмы, но потом поняла, что он имеет в виду Белль Морт.

Я глядела в испуганные глаза Калеба, и меня все время тянуло смотреть ниже, на шею, ниже, на грудь, на живот. Он тяжело дышал, был настолько напуган, что пульс бился у него в животе, вибрировал по полоске волос, уходящей в штаны. Мягкий и нежный живот, и в нем много мяса.

— Анита! Анита, слушай меня! — позвал Ричард.

Мне пришлось моргнуть, чтобы избавиться от видения трепещущей плоти Калеба, и вдруг я яснее увидела образ Ричарда, чем то, что было передо мной.

— Что? — спросила я мысленно, не произнося вслух.

— Ты можешь превратить этот голод в секс, Анита.

Я замотала головой:

— Калеба я скорее съем, чем трахну.

— Ты никогда никого не ела, иначе бы не сказала такого.

С этим я не могла спорить.

— И ты всерьез говоришь, будто согласен, чтобы я его трахнула?

Он задумался. Вода играла в свете пламени, а тело его шевелилось. Мелькнуло колено, бедро.

— Если выбор между сожрать его или поиметь — то да.

— Ты даже с Жан-Клодом не хотел меня делить.

— Мы больше не встречаемся, Анита.

Ах да.

— Извини, забыла на минуточку. — Укол боли как от задетой полузажившей раны помог мне думать чуть яснее. — Джейсон в волчьей форме, Ричард. Я не собираюсь покрываться шерстью.

— С этим я могу разобраться.

И его зверь золотистой тенью прыгнул из него в меня. Как будто острие метафизического ножа вонзилось в меня, потом сквозь меня в Джейсона, и вдруг я оказалась в середине всей этой силы, боли и ярости. Зверь питается болью и яростью. Я осталась стоять на коленях, ловя ртом воздух, не в силах вскрикнуть.

За меня вскрикнул Джейсон, и его зверь стал уходить от него — нет, в него, будто что-то огромное запихивали в и без того полный чемодан. Но этим чемоданом было тело Джейсона, и чемодану было больно. Я ощущала выворачивание костей, отщелкивание и присоединение мускулов. Черт, ну и больно же! До меня долетела далекая мысль Ричарда, что это так больно, потому что вынужденно. Когда сопротивляешься перемене, получается больнее.

Мех будто всосался обратно в бледную кожу, которая поднялась сквозь него, как нечто, вмороженное в лед, вытаивает на поверхность. Джейсоново тело снова лепилось в форму, и мех уходил в него, двигались кости и мышцы. Все тонуло в нем, пока он снова не стал собой, лежа бледный и дрожащий в луже жидкости. Она пропитала мои джинсы от колен вниз. Джейсон перекинулся, но не пожрал, и теперь его вынудили перекинуться еще раз на протяжении получаса. Может быть, если бы ему дали подкормиться, с ним было бы все в порядке, но сейчас он лежал, дрожал, сворачиваясь в комок, стараясь удержать оставшееся тепло и занимать поменьше места. И Джейсон, как и Калеб, понимал, что ко мне сейчас прикасаться не стоит.

Он больше не представлял опасности для Калеба. Пока не отдохнет, он ни для кого не будет представлять опасности. Вообще-то даже...

Я глядела на круглые ягодицы, такие гладкие, твердые, нежные. Глядела на это голое тело, и не секс у меня был в голове. Ричард только дал мне выбор блюд.

Я посмотрела в свое видение, на Ричарда, где он был виден отчетливо, а все остальное в тумане.

— Я могу думать только о том, чтобы вонзить в него зубы. Ты его сделал беспомощным, а мне нужно есть, потому что есть нужно тебе.

— Я себе найду что-нибудь поесть. Я наемся, но у тебя не на что там охотиться, Анита. Ты же не хочешь никого из них рвать.

Я взвыла громко и долго, выпуская досаду в джип, выливая ее изо рта, обжигая себе горло, потом сжала руки в кулаки и шарахнула по борту машины. Металл застонал, и я заморгала, глядя, что натворила. Вмятина. Круглая ямка размером с мой кулак. Мать твою.

Калеб тихо пискнул. Я поглядела на него и видела только мягкую плоть живота, почти ощущала ее у себя на зубах. Нагнувшись над Калебом, я стала обнюхивать его живот. Не помню, когда я подобралась так близко.

— Анита! — позвал меня Ричард.

Я подняла глаза, и он действительно был передо мной. Он отпихнул руку Джемиля и привалился к борту ванны. Потом пробежал руками по груди, трогая пальцами соски, потом рука пошла ниже, и Ричард поднялся из воды. Она стекала по нему серебристыми струями, все ниже, ниже. По животу, по полоске волос, рука спустилась еще, взяла его, стала с ним играть. Он рос у меня на глазах, и голод сменился, будто его переключили. Но как только голод превратился в желание, запылал ardeur. Он восстал из середины моего существа как огонь, ширясь, ширясь, и рука Ричарда, тело Ричарда раздували жар, ревущей пеленой заставляли его накрывать мое тело.