Мастера секса. Настоящая история Уильяма Мастерса и Вирджинии Джонсон, пары, научившей Америку любить - Томас Майер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Если ты уйдешь, все рухнет!» – настаивал Билл. Он вел себя как человек, который вот-вот потеряет все, что имел.
Впервые в жизни Билл не знал, что Джини намерена делать. Он понимал, что Хэнк – серьезный соперник, что он способен дать все, чего она ни пожелает. Возможно, Билла одолела ревность, когда он понял, что взрастил «идеальную женщину», а она вот-вот его бросит. Он не собирался молча сидеть и смотреть, как распадается их дуэт. Убедившись, что угроза реальна, Билл решил действовать.
Глава 26
Предательства
Однажды 16-летний Хоуи Мастерс вернулся домой из школы и застал свою мать в слезах. Он прежде не видал ее такой. Он умолял ее рассказать, что случилось. Либби Мастерс печально посмотрела на сына покрасневшими глазами.
– Мы разводимся, – разрыдалась она. – Папа уехал.
Хоуи осмотрелся и увидел перемены в обычно спокойной и неизменной домашней обстановке. Вещей отца не было. «Он уехал и увез свои пожитки», – вспоминал Хоуи. До этого дня жизнь юного Уильяма Хоуэлла Мастерса III казалась идеальной. Хоуи учился в престижной сент-луисской школе «Кантри-Дей» недалеко от дома, среди его друзей был сын Джини, Скотт. Для дальнейшего обучения он выбрал альма-матер отца, Гамильтон-колледж. Он был вдумчивым, внимательным и тихим, унаследовав темперамент Либби Мастерс. И все же Хоуи пришел в ярость, увидев мать в таком горе из-за того, что их в целом счастливая жизнь перевернулась вверх дном. Он потребовал сказать ему, где можно найти отца. В конце концов, она дала ему адрес маленькой квартиры.
«Я помню, как прыгнул в машину, поехал в центр города, нашел по адресу дом, ворвался, усадил его, сам сел рядом и высказал все, что думал», – рассказывал Хоуи.
Некоторое время Билл Мастерс слушал разъяренного сына. Он вежливо выдержал разнос Хоуи и дождался момента, когда можно было высказаться в ответ. Билл держал себя в руках и был так бесстрастен, словно проводил сеанс психотерапии для какого-то постороннего человека, а не для собственного ребенка. Как вспоминал Хоуи, отец «сообщил, что его отношения с матерью закончились; вне зависимости от того, разлюбил ли он ее или встретил новую любовь, – они закончились, и их не спасти».
Билл ни разу не упомянул Джини Джонсон. Вместо этого он внятно объяснил сыну, что взрослые женатые люди иногда постепенно отдаляются друг от друга. Он говорил спокойно и взвешенно. «Он был со мной честен и весьма убедителен, – вспоминал Хоуи. – Он не увиливал. Он не пытался врать мне или что-то сочинять, или говорить то, что, по его мнению, мне было бы легче слышать». Билл признался сыну, что не первый год думал об этом шаге. Он не критиковал и не обвинял Либби. Он обращался к Хоуи как к достойному уважения мужчине, без взрослой снисходительности. Максимально убедительно – возможно, даже прибегнув к манипуляции – он заставил сына понять, что статичность их быта отчасти повлияла на отсутствие диалога между мужем и женой.
Из-за работы Билл редко бывал дома. И это отсутствие заставляло сына сильнее ценить и общество отца, и его слова. Хоуи так хотел верить ему, особенно в этот непростой момент крушения семьи. Спустя много лет Хоуи рассказывал, как спокойно его отец принял возмущение сына. «Это очень здорово на самом деле, что он смог успокоить меня, мальчишку, полного страхов и оставшегося наедине с рыдающей матерью, которая, если честно, была абсолютно разбита, – вспоминал Хоуи. – Я должен был вернуться домой и собирать все по кусочкам. Изменилась моя жизнь и моя роль. Что должен чувствовать ребенок, вернувшись в дом, где только что рухнул весь привычный уклад быта? Как-то не очень. Мне нужно было объяснение – и я получил его».
Глубоко в душе Элизабет Мастерс знала о неверности мужа. Много лет бесстрашные сексуальные исследования Билла, его стремление к признанию в этой области, а особенно отсутствия по ночам и оскорбительная близость с Вирджинией Джонсон больно ранили Либби. Она видела все предупреждающие знаки, так что не хотела ничего знать, чтобы не разрушить привычный ей образ Билла. «Она очень сильно его любила и безмерно уважала, вот и все», – рассказывала ее подруга Доди Бродхед, муж которой, Джон, был членом попечительского совета фонда. Возможно, Либби надеялась, что безрассудство мужа пройдет. Закончатся исследования секса, пропадет его потребность в Джини, и он вернется к своей работе акушера-гинеколога на базе университета. «Она вела себя так, словно он просто играет какую-то пьесу, и она скоро закончится, – объясняла Джудит Сейфер, психотерапевт, помогавшая впоследствии Биллу с его неизданными мемуарами. – Как будто если представить, что ничего не происходит, то ничего и не случится». Беспрерывный рабочий график Билла подорвал их брак. «С января 1954 года, когда я открыл клинику, и до декабря 1971 года я работал семь дней в неделю, не пропустив ни дня», – говорил он. Попросив развода после 29 лет брака, Билл разбирал случившееся с сухостью клинициста: «В конечном счете нам с супругой пришлось признать, что отношений между нами по сути не существовало».
Однако жизнь Либби всегда вращалась вокруг детей и компании друзей и соседей. «Она всегда была предана нам, а особенно после развода, – говорил Хоуи. – Она жила для нас». Чтобы не разрушить эту вселенную, чтобы сохранить ее неизменной, она трудилась и жертвовала собой. Она ухаживала за матерью Билла, Эстабрукс Мастерс, до самой смерти той в 1960-х. Она способствовала общению Билла с младшим братом, Фрэнком, работавшим пластическим хирургом в Канзасе. В свои 54 Либби была стройной, активной, хотя ее волосы уже поседели, а облик стал более строгим. Она осталась верна Епископальной церкви, позаботилась, чтобы дети прошли обряд конфирмации, хотя ее муж и не одобрял посещение церкви. «В лучшие годы нашего маленького семейного островка отец предпочитал, чтобы по воскресеньям мы ходили в боулинг, – рассказывал Хоуи, таскавшийся везде за сестрой. – Мы думали, что бросаем вызов общественности Сент-Луиса: все люди в воскресенье идут в церковь, а мы вместо этого – в боулинг». Либби была как никто внимательна к потребностям своего мужа, но, видимо, понимала, что не может соревноваться с Джини, женщиной более
