Лань в чаще. Книга 1: Оружие Скальда - Елизавета Дворецкая

После еды Ингитора сидела в гриднице с хозяйкой. Йомфру Хильда и сегодня нарядилась, как на пир: в голубую рубаху и в желтое платье, сшитое по-уладски, с короткими широкими рукавами, с узорной сеткой на плечах, сплетенной из тонких золотых нитей. Платье оказалось ей широко, бока ушивали неумелые руки, так что полосы тесьмы неправильно сходились. Рукава рубашки тоже были широки, и теперь Ингитора поняла, почему фигура Хильды выглядит роскошной и при этом несуразной – она была одета богато, но с чужого плеча. И чтобы понять происхождение этих вещей, не требовалось обладать мудростью Одина. Множество браслетов и перстней, слишком тяжелых для ее маленьких рук, явно мешали Хильде, поэтому, хотя какое-то шитье для приличия лежало рядом, она ничего не делала.

Гораздо больше она была расположена поболтать, чем напомнила Ингиторе кюну Асту. О кюне Асте и о йомфру Вальборг Хильда расспрашивала с большой живостью, и вообще ее очень занимали привычки и порядки знатных людей. Серебряные бубенчики на ремешках башмаков Ингиторы привели ее в восторг, и она тут же захотела такие же. Все ее поведение колебалось между попытками хранить гордое достоинство и жгучим любопытством, и Ингитора дивилась: она никогда еще не видела такой диковатой утонченности. Теперь, приглядевшись к ее светло-карим, как темный янтарь, глазам, Ингитора поняла, что Хильда не так уж юна, как казалась на первый взгляд, и ей не шестнадцать, а скорее двадцать лет и они ровесницы.

– Меня зовут Хильдой Отважной, потому что еще пять лет назад, когда у нас шла война между хёвдингами и моим братом Бергвидом – тогда он еще назывался Бергвидом конунгом, – я сама ездила от них к нему и уговорила его встретиться с хёвдингами в святилище Хестирнэс – это на озере Фрейра, где родовая усадьба конунгов, – охотно рассказывала йомфру Хильда. Она откровенно радовалась случаю поболтать с новым человеком, тем более с девушкой, такой знатной и прославленной! – Теперь мой брат владеет ею и называется хёвдингом Фрейреслага. А если бы я не склонила его к этой встрече, возможно, война продолжалась бы и поныне и на всем полуострове не осталось бы живого человека.

– Это замечательный подвиг, – несколько растерянно отвечала Ингитора, не зная, верить ли ей. – Тем более что ты, наверное, была тогда совсем юной…

– Мне едва исполнилось тогда пятнадцать лет! – явно гордясь собой, отвечала йомфру Хильда. – Но ведь настоящее благородство не имеет возраста!

Ингитора дивилась, слушая эту похвальбу, и не знала, что иной йомфру Хильда едва ли могла быть: склонность к хвастовству жила в крови у этой породы. Большим хвастуном был ее отец, Вебранд Серый Зуб, сын оборотня и тоже, кстати, морской конунг, а ее мать, Далла из рода Лейрингов, тоже придерживалась исключительно высокого мнения о своей особе и не хвасталась только по недостатку воображения. Лицом Хильда напоминала скорее мать, хотя не слишком сильно: волосы у нее были гораздо светлее, с желтоватым оттенком, лицо вытянутое, продолговатое, брови тонкие, нос прямой и острый. Сходство отмечалось только в красивых светло-карих глазах, в нежном румянце на белой коже и еще в самом выражении лица: немного капризном, притворно-наивном и притом самоуверенном. Но в отличие от Даллы Хильда была менее занята собой и более любопытна к людям, как к мужчинам, так и к женщинам.

Обе линии, материнская и отцовская, составляли гордость йомфру Хильды, но она предпочитала не вспоминать, что во время ее рождения ее мать жила в доме отца в качестве рабыни и сама она, Хильда Отважная, по закону получила свободу в возрасте пяти лет, когда погиб ее отец. По-настоящему ее звали Гейрхильда – старый змей Вебранд нарек ее так, позаимствовав имя женщины, которая лет за тридцать до того оскорбила его отказом выйти за него замуж, и он нашел-таки способ своеобразно отомстить ей, одним и тем же именем якобы приравняв ее к дочери рабыни. Это было вполне во вкусе его по-своему тонкого, ехидно-мстительного рассудка, но его дочь, прославившись после клятвы на озере Фрейра, предпочла сократить свое имя и приравнять его к имени валькирии Хильд. Ни отца, ни матери она почти не знала, поскольку еще совсем маленькой ее отдали на воспитание. Она осиротела в пятилетнем возрасте, а после того воспитывалась у самых разных людей, пока не сделалась «Хильдой хёвдингом», не обосновалась на совершенно разоренном и опустошенном Остром мысу и не принялась хозяйничать, как умела. Ущербность ее происхождения заставляла ее всячески подчеркивать знатность обоих своих родителей, но вот научиться мыслить и вести себя по-благородному ей было негде. Знатных мужчин она видела нередко, поскольку многие вожди и даже конунги Морского Пути останавливались у нее по пути мимо Острого мыса, но из знатных женщин она не виделась ни с кем, кроме своей сводной сестры Хлейны, и взять за образец ей было некого. Вот почему появление в ее доме Ингиторы, знатной и образованной девушки, дочери законоговорителя, жившей в усадьбе конунгов, взволновало и обрадовало ее. Хильда Отважная взахлеб говорила, расспрашивала, но редко дослушивала ответ до конца – рассказывать самой ей нравилось больше. Проживая на оживленном морском перекрестке, она много знала о чужих делах и обо всех событиях, происходящих даже в очень отдаленных от Острого мыса землях.

– Бергвид хёвдинг, мой брат, очень почитает меня, он верит, что во мне воплотился дух нашей общей матери! – рассказывала Хильда. Иногда, увлекшись, она принималась грызть ногти, но потом, опомнившись, поспешно вытирала пальцы о платье, изо всех сил желая держать себя «как подобает». – Ведь так может быть, да? Ведь духи предков вселяются в потомков, ты же знаешь?

– Конечно, так и есть, – с некоторым недоумением отвечала Ингитора, не зная, как лучше прояснить путаницу ее понятий. – Но ведь твоя мать умерла, когда тебе было уже пять лет, ты говорила? Значит, ее дух не мог вселиться в тебя, ведь не могли вы те пять лет иметь один дух на двоих! Обычно считают, что в младенца вселяется тот из предков, кто умер последним. Дед, дядя, прадед или даже отец, если он не дожил до рождения сына. Поэтому так много людей носят имена деда или прадеда. А еще… Я не совсем уверена, я слышала в Эльвенэсе от одной уладки, но она тогда еще плохо говорила по-нашему и у нее очень путано выходило. Короче, вроде бы улады и эринны верят, что в младенца вселяется душа не последнего умершего, а та душа, которая пожила какое-то время на луне и обдумала все, чему научилась в предыдущей жизни. После этого она готова снова вселиться в тело. И чтобы понять, чей дух в тебя вселился, и вспомнить свои прежние жизни, надо учиться этому у жрецов.

– И долго учиться? – серьезно спросила йомфру Хильда, сосредоточенно слушавшая, подперев маленький подбородок маленькой белой ручкой в перстнях.

– Лет двадцать, – так же серьезно ответила Ингитора, посмеиваясь в душе. Поучиться чему-нибудь йомфру Хильде было бы не вредно, но едва ли стоило начинать с перевоплощения душ.

– Двадцать лет я не могу. Я же не могу оставить мою округу и моего брата Бергвида. Лучше ему не говорить про то, что дух нашей матери не мог… Он все равно не поймет. У него голова занята только местью. Какая ему разница? Все равно же во мне живет кто-то из наших предков, мать или не мать, какая разница?

Ингитора легко с ней согласилась: она вовсе не горела желанием просвещать Бергвида. Ей очень хотелось вообще больше никогда его не видеть.

Вечером снова затеяли пир, и Бергвид все-таки явился. Увидев Ингитору, он словно бы удивился, но потом вспомнил, кто она такая. Сейчас он казался спокойным, гораздо спокойнее, чем вчера: похоже, только запах свежей смерти воодушевлял его и вливал в жилы лихорадочную, горячечную мощь. Сейчас его глаза были темны и равнодушны, от вчерашнего безумного огонька не оставалось даже искры, но, если он смотрел на Ингитору, она ощущала его взгляд, как какой-то темный луч, обжигающий ее лицо.

Теперь она заметила женщину, сидевшую с ними за женским столом. Кроме них с Хильдой, тут находилась только фру Аудвейг, бывшая воспитательница хозяйки, рослая и дородная женщина с озабоченным круглым лицом, и эта, четвертая: миловидная, с рыжеватыми бровями и ресницами и розовым тонким румянцем на щеках. Одета она была в тяжелый плотный шелк с золотой вышивкой, явно уладской работы, судя по узорам, а на шее ее сверкало золотое ожерелье из тех, что сама Ингитора везла для выкупа за Эгвальда ярла – как видно, подарок Бергвида. Несмотря на такой почетный дар и богатый наряд, рыженькая держалась в стороне и вела себя очень тихо. И было заметно, что она ждет ребенка. Встречая взгляд Ингиторы, та смущалась и опускала глаза.

– Кто это? – тихо спросила Ингитора у йомфру Хильды, и хозяйка слегка сморщила нос:

– Это Одда. Рабыня моего брата Бергвида. Она досталась ему в наследство от его жены Хильдвины и жила у него в усадьбе Конунгагорд. А теперь она беременна, и он всюду стал возить ее с собой. Боится оставить свое сокровище!