Сочинения - Семен Луцкий

Я не понимаю, почему сейчас «принято» говорить «пиррихии» вместо «пэонов». Пиррихии (U U) это одна из греческих или латинских форм, так же как и спондеи (—), а пэоны всех 4-х сортов очень ясны. Но можно, конечно, сказать, что пэон 2-ой оканчивается пиррихием (U — U U), а пэон 3-ий с него начинается (U U — U). Все это только условности.

Да, еще о моих «качествах»: ты не заметил, что я — эгоист, ибо когда пишу стихи, то как будто только для себя, желая «высказаться» и мало думая о том, как они дойдут до кто и как их поймет. (И тут же сам себя опровергаю, зачем издавать книгу?) А русский мой «чистый» язык очень часто мне изменяет, в особенности… в падежах!

Ну, довольно — говорить глупости.

Хочется мне знать, как прошел твой доклад о Тютчеве, была ли после него дискуссия и т. д.? Что ты пишешь теперь, стихи или прозу? И как твое и Олечки здоровье, как твоя хромота?

Я говорил Т<атьяне> А<лексеевне>[507] о твоем совете послать «Одиночество в Россию»? Но — кому? Ведь стихи об Есенине антисоветские[508]. Она спросит об этом Володю[509].

Хотелось бы мне послать Одиночество в Женеву, но я не знаю, есть ли там русская библиотека.

Вчера «мы» выбрали Президентом Жискара[510]: думаю, что это разумно, ибо лучше при нем иметь «социальные беспорядки», чем при Миттеране… советские порядки.

Вадимушка, я, вероятно, никогда не буду писать по новой орфографии, ничего не поделаешь, а в букву «ять» я влюблен!

И чтобы закончить это длинное письмо, я вдруг вспомнил, что существует еще очень редкая в русском языке форма «дипиррихий» (U U U U), например в слове «противоестественный».

А теперь крепко и нежно целую тебя и Олечку за нас обоих.

Твой «буравчик» немного притупленный.

Пиши, родной мой.

Какие ужасы на свете: Израиль, Ирландия…[511]

Paris, le 5/VII <19>74

Родной мой Вадимушка,

Давно нет писем от тебя, и я ничего о Вас не знаю. Как ты и Олечка, как Саша? Мы только от Джюди узнали, что Вы в деревне, но до сих пор я не писал из-за грустных событий: у Лели[512] началась гангрена ноги, ее отправили в больницу, сделали ей операцию (перерезали nerf sympathique), но это ничего не дало. Гангрена увеличивалась, и врачи решили ампутировать ей ногу. Но… до операции этой она скончалась… В понедельник 1/VII ее похоронили. Можете себе представить состояние Саши, который обратился сам в живой скелет. После похорон он вместе с Herve (сыном покойной Лиды) поехал к нам, а вечером вместе с ним вернулся домой, и утром Herve, который ночевал у него, нашел его в бессознательном состоянии: он ночью пытался отравиться. Herve вызвал врача, потом ambulance — теперь он в больнице, куда никого не допускают — у него, кроме всего, еще infarctus. Он 4-ый день в бессознательном состоянии («coma»), и я не думаю, что его спасут… А если спасут, то что это за жизнь будет у него? Но я думаю, что его конец это вопрос часов… Мы целый день сидим дома, ждем звонка от Herve, который связан с больницей по телефону. Вот конец жизни этих несчастных стариков…

Больше ничего сказать тебе не могу.

В Израиль мы еще не уехали, отложили на Октябрь.

Ради Бога, следите оба за Вашим здоровьем…

Целую Вас обоих всем моим сердцем за нас обоих.

В<аш> Сема.

Paris, le 24/VII <19>74

Дорогие мои, такие близкие, но, увы, такие далекие по расстоянию…

Получил твои 2 письма, Олечка, понимаю, как Вы беспокоились за Сашу[513], и верю, что лечение поможет ему. Если бы я знал, в какой клинике он находится, то, конечно, посетил бы его, хотя не знаю, можно ли это сделать для его пользы. Но теперь все равно это не удастся, ибо через 3 дня мы уезжаем, чтобы отдохнуть от всех парижских переживаний, связанных со смертью Лели и полуненормального состояния Саши Позняка, который все еще в больнице (потом его переведут в дом de convalescence[514], но не раньше, чем через месяц). Мы посещаем его, как и другие парижские друзья, но уходим от него всегда с тяжелым чувством…

Спасибо за адрес Володи, я ему уже написал, представляю себе его состояние после смерти бедной Ариадны. Я знаю, что она страдала 15 лет, но все надеялся на ее выздоровление[515], В Париже сейчас нам тяжело: со всех сторон извещения о болезни или смерти друзей (которых Вы не знаете) — черная полоса…

Почему Вадимушка ни слова мне не написал, здоров ли он или так увлечен своей работой в саду?

Жду от Вас обоих известий: наш адрес: Hotel du Jardin et du Parc a Neris-les Bains, 03310 (Allier).

Целую Вас обоих со всей моей любовью, за себя и за Фло<ру>.

В<аш> Сема.

Представляю себе, какая для Вас радость присутствие чудных девочек…[516]

Paris, le 25/VIII <19>74

Дорогой мой Вадимушка,

Наконец-то имел от тебя письмо, а то я уже начал серьезно беспокоиться. <…> Сколько у Вас, дорогие, сейчас тяжелых дней… Для тебя, Вадимушка, смерть Леонида[517], для Олечки смерть Ариадны после долгой и тяжелой болезни, о ней я уже Вам писал и, конечно, написал бедному Володе. Так идет наша человеческая жизнь — будто мы все в одном поезде и время от времени остановка и кто-то дорогой уходит… А поезд идет дальше — куда[518]?

Я рад за тебя, Вадимушка, оттого что твоя книга наконец появилась и имеет успех[519]. Если имеешь лишний экземпляр, то пришли мне. Как сейчас чувствует себя дорогая Олечка? Я понимаю, как ей трудно было пережить смерть Ариадны, а теперь еще мучительный артроз…[520] Когда приедете в Париж, непременно пойдите к специалисту — не может быть, чтобы аспирин был единственным средством. Увидим ли мы Вас в Париже? Мы уезжаем к Адиньке на весь Октябрь, она все еще не может прийти в себя после гибели Имочки. Но и мы тоже…

Спасибо, родной мой, за присылку рецензии Терапиано — я не ожидал от него такой благосклонной (хоть и не глубокой критики), ведь мы с ним в разладе уже столько лет — видно, люди меняются или я сам о нем плохо думал[521].

В Израиле я думаю начать писать мои воспоминания (о Мамочке, о 101, rue Dareau и т. д.)[522].

Нежно целую тебя и дорогую Олечку за нас обоих и за Адиньку. Ваш верный Сема.

Paris, le 7/ХII <19>74

Вадимушка дорогой,

Мы с тобой как будто на разных планетах, и я от тебя до сих пор ничего не знал. А сегодня я позвонил Джюди и узнал, что ты болен (etonffements)[523], надеюсь, что ты лечишься и что это не серьезно. Напиши мне хоть несколько слов о себе.

А у нас ничего нового: вернулись почти месяц тому назад из Израиля, все, слава Богу, здоровы, но «климат» напряженный и ждут почти неизбежной войны…