Литературные первопроходцы Дальнего Востока - Василий Олегович Авченко

лет, но опять-таки чувство такое, что не было бы расшвыренных лет – не было бы целеустремлённости».

О Москве: «Великое облако бесполых болтунов и болтуних с выразительными рожами и отработанным внешним видом окружает телевидение, газеты, всякие околоредакционные сферы… Настоящим парням среди них не место».

Он много работал для кино, но считал эту работу «бодягой» – «ни для ума, ни для души, разве что для денег». Говорил себе: «Если бы некий там джинн предложил мне на выбор: написать хотя бы одну действительно хорошую книгу и плохо кончить в сорок пять или не написать ничего путного, но прожить до восьмидесяти, я бы без секундного колебания выбрал первое».

Примерно так и вышло.

Написал он сравнительно немного. Зато, как заметил по другому поводу Андрей Битов, «лишнего не написал».

Книги Олега Куваева – именно «проза»: тяжеловесное, суровое, серьёзное слово, так подходящее к его текстам. Прочная горная порода, которой сложена наша планета. Хлеб, мясо, рыба – не какие-нибудь конфеты или соусы.

Сам Куваев говорил, что жизнь скорее проиграл. Но он вообще не отличался безоблачно-весёлым взглядом на жизнь. От себя требовал вдвойне и втройне. Почти всё написанное собой беспощадно называл «плешью».

Выиграл Олег Куваев или проиграл – это смотря как смотреть и с чем сопоставлять: с задачами, которые он сам ставил для себя, или же с тем, как прожили-протратили жизнь другие. Мы, например. Которых не было на тех самых тракторных санях из «Территории» и лицо которых не обжигал морозный февральский ветер.

«Территория», «Весенняя охота на гусей», «Правила бегства»… – самая настоящая антиофисная проза, написанная в годы, когда вместо «офис» ещё говорили «контора». Олег Куваев – альтернатива обществу потребления, безбедно-бесцельной городской жизни. Его тексты сегодня становятся только современнее, потому что настоящая эпидемия потребительства захлестнула нас уже после ухода Куваева. А он писал об этом ещё в 1960-х и 1970-х, видя в «приобретательстве» угрозу человеческому.

Уйдя всего-то на сорок первом году жизни, Олег Куваев всё-таки выиграл. Как писатель он двигался вперёд и вверх – хотя мы не знаем, на сколько бы хватило его дыхания и в какие литературные и духовные пространства он пошёл бы дальше. Многого не успел – но многое и успел. Написал книги, которые его надолго переживут, стал первым в славном ряду отечественных писателей-северян второй половины ХХ века, сформулировал собственный кодекс человеческого поведения.

Из «Чуть-чуть невесёлого рассказа»:

«– Собачья жизнь, – сказал Старков.

– У кого?

– У вас. Всё время в дороге. А для чего, какая цель?

– Из-за денег, – серьёзно сказал я. – Нам платят большие деньги.

Я знал, что стоит сказать таким, как Старков, про деньги, как всё становится ясным. Другое же, настоящее объяснение было сейчас не под силу».

Настоящее объяснение – в книгах Куваева.

Ключ в тайге

Дальний Восток остаётся потаённым, полускрытым. Напоминает айсберг или подлодку.

О Москве и Петербурге веками пишут тысячи отличных авторов – в Зауралье до сих пор полно белых пятен.

Литература – способ осознания времени и пространства. Если территории или события нет в хорошей книге, вовремя написанной, прочитанной и усвоенной, – можно считать, что их нет вообще.

«Знаешь, где я был?.. Представь себе, в Свирске», – говорит герой вампиловской «Утиной охоты» Зилов. Сибиряк Александр Вампилов дал голос условным и безусловным кутуликам, чулимскам, свирскам… На всю страну Вампиловых не хватает, пространства корчатся безъязыкими. Когда Вампиловы тонут, уходят под воду огромные провинциальные атлантиды.

Тем радостнее видеть, как нестоличные авторы прописывают свои сокровенные периферии в литературе: Алексей Иванов с Уралом, Михаил Тарковский с Енисеем, Роман Сенчин с Кызылом… В самые последние годы (могу ошибаться, ибо оптика моя сбита пристрастным отношением) в нашей литературе, кажется, наметилась новая дальневосточная мода. Давно не паханное поле стали возделывать самые разные литераторы.

Началось всё с Евгения Гришковца, съевшего собаку на Русском острове у Владивостока (этим нетривиальным гастрономическим актом он, кстати, повторил Владимира Арсеньева, хотя из других мотивов).

Александр Кузнецов-Тулянин написал великолепного «Язычника» о кунаширских рыбаках, Михаил Тарковский – «Тойоту-Кресту», в которой зауральское зазеркалье постигается через праворульные японские автомобили, Леонид Юзефович – «Зимнюю дорогу» об одном из последних сполохов Гражданской войны на Дальнем Востоке, Виктор Ремизов – «Волю вольную» о мужиках с охотоморского побережья, Алексей Коровашко – биографию Дерсу Узала (прототипа и персонажа), Андрей Геласимов – «Розу ветров» о дальневосточном походе Невельского, Александр Куланов – биографии востоковедов-разведчиков Романа Кима, Василия Ощепкова и Рихарда Зорге в серии «ЖЗЛ», Лора Белоиван – «Карбид и амброзию» о приморской Тавричанке, Игорь Кротов – «Чилиму» о Владивостоке 1990-х, Андрей Рубанов – «Штормовое предупреждение», Андрей Усачёв – «Волшебную Колыму»… Эдуард Веркин выпустил постапокалиптическую антиутопию «Остров Сахалин», швейцарская писательница Элеонора Фрай – роман «По дороге в Охотск»; в обеих книгах реальных Сахалина и Охотска почти нет, но вектор авторских устремлений, обозначенный в заглавиях, говорит сам за себя.

Мода не ограничивается литературой. В Кремле заговорили о «повороте на восток», связанном не только с поиском новых рынков для сбыта углеводородов, но и с меняющейся расстановкой сил на планете. Саммит Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества (АТЭС) во Владивостоке, оживление Северного морского пути, новое дыхание БАМа, строительство космодрома «Восточный», переориентация Москвы с западных партнёров на страны Азии и Тихого океана… – речь идёт о новом освоении востока, о более прочном закреплении России на берегах Пасифики. Кремль придумывает для депрессивной периферии «свободные порты», «дальневосточные гектары», «территории опережающего развития»… Пусть эти механизмы буксуют – важна уже сама изменившаяся повестка.

Литературный критик Александр Лобычев говорил: «Насколько я ощущаю жизнь нашей литературы, дальневосточной в том числе, – она подобна ключу в тайге. Он может вырваться наружу, пошуметь, потом исчезает, уходит под землю и выныривает в другом месте».

Верю, что это так.

Ручей неширок – но он никогда и не был особенно широким. Что только увеличивает ценность каждой его капли.

Эстафета не оборвана. Освоение территории не окончено. Русский дальневосточный текст продолжает ткаться. Впереди – долгий интересный путь.

Литература

Mowat F. The Siberians. New York: Bantam Books, 1982.

Авченко В. О., Коровашко А. В. Олег Куваев: Повесть о нерегламентированном человеке. М.: АСТ; Редакция Е. Шубиной, 2019.

Авченко В. О. Фадеев. М.: Молодая гвардия, 2017 (ЖЗЛ).

Алпатов Л. Сахалин (путевые заметки этнографа). М.: Федерация, 1930.

Арсеньев В. К. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 1: По Уссурийскому краю. Дерсу Узала. Владивосток: Рубеж, 2008; Т. 3: Научно-практические публикации, отчёты, доклады: 1906–1916 гг. Владивосток: Рубеж, 2013.

Балакшин П. Финал в Китае: Возникновение, развитие и исчезновение белой эмиграции на Дальнем Востоке: В 2 т. М.: Государственная публичная историческая библиотека России, 2013.

Басаргин И. У. Дикие пчёлы. М.: Вече, 2020 (Сибириада).

Буйлов А. Л. Тигроловы: [Роман, рассказы]. М.: Современник,