Глядящие из темноты - Максим Голицын

Айльф усмехнулся:

— Понравилось? Не то чтобы я сам ее выдумал… На самом деле, все это совсем по-другому было. Приходит этот молодой дурень к Гунтру — а за ним уже вся деревня гонится, — тот переодевает его бродячим отшельником и отсылает прочь тайными тропами. Ну а девица рыдает: не жить мне без него — или убегу, или удавлюсь… А куда ей, глупой, бежать — парень-то, если честно, уж такой шалавый был, уж сколько девок он по округе перепортил… Ладно, говорит Гунтр, вот тебе тайное средство — ты, значит, его выпьешь… Она выпила — ну и пронесло же ее! Не то что бежать — от сортира на пять шагов отойти не могла! Неделю она в лежаку лежала, а потом пришла в себя, а этого, хахаля ее, уж и след простыл, станет он ее дожидаться, как же! Ну, она поплакала-поплакала и взялась за ум, замуж ее выдали от греха подальше…

— Ты циник, — устало сказал Леон, — а еще менестрель.

— Кто-кто?

— Продажная твоя душонка…

— Мне платят не за то, чтобы я говорил, как оно на самом деле было, — резонно возразил Айльф.

— Ладно, убирайся отсюда, бард недоделанный. Айльф хихикнул и исчез. Леон закрыл глаза и уже готов был провалиться в какое-то мутное подобие сна, когда рядом раздался тихий шорох. Он подхватился и присел на постели — стоило лишь чуть приподнять веки, как земля совершенно очевидно начала вращаться вокруг своей оси.

— Сударь, — раздался чей-то шепот.

В свете масляной плошки Леон разглядел какую-то девицу. Черноволосая, свеженькая, она стояла на коленях у его постели, ее грудь соблазнительно выглядывала из выреза.

— Откуда ты, прелестное создание? — невнятно пробормотал он.

— Я при обозе… Меня господин Эрмольд прислал. Я как раз у него в палатке прибиралась, а он и говорит — пойди погляди, что послы делают. Может, им нужно чего?

— Пару гран цианистого калия, — сказал Леон. Ему хотелось только одного — лечь и лежать неподвижно, пока организм не выгонит из себя все кетоны и ацетоальдегиды.

— Чего?

— Ничего, это я так… Ты лучше пойди, амбассадору Бергу спинку потри…

— Так его Берг зовут? А он ничего, симпатичный. Она нырнула в темноту. Леон смутно расслышал, как Берг сонно проговорил:

— Сорейль…

— Я не Сорейль, сударь. Я Лана, — возразила девица.

— Какая еще Лана? — Берг явно просыпался.

— Ваш друг сказал…

— Вон отсюда! — взревел Берг. Девица пискнула и убежала.

— Ну и дурак, — вяло пробормотал Леон.

Берг говорил что-то еще, но Леон уже не слышал: он вывалился из палатки головой вперед, с трудом подавляя рвотные спазмы. Наконец земля перестала вращаться; вокруг было прохладно и почти тихо… Лишь теперь он различил пустое звездное небо с редкими клочьями облаков, смутные очертания полевых шатров и совсем рядом — молчаливую черную фигуру…

Он молча вернулся в палатку и рухнул на постель. Берг опять заснул, и Леон не стал его будить лишь для того, чтобы сообщить, что у входа в палатку стоит часовой.

Из полевого дневника Леонарда Калганова, стажера-этнографа. Надиктовано в пятый день месяца медосбора, после битвы на реке Пенне…

События несутся, как обезумевшие лошади. И время летит вместе с ними… Казалось, только что Ансард со своими людьми стоял под стенами Ретры, и вот уже Эрмольд вошел в Солер. И вода в реке спала за какие-то несколько часов, так что ему не составило труда переправиться, а ведь Ансард перед боем трое суток топтался на берегу в поисках брода. И это солнце… На полях блестит жидкая грязь, из оврагов, где гниют трупы, поднимаются удушливые испарения, и над всем этим ослепительное, невероятно голубое небо. И сверхновая погасла… Берг надеется, что все кончилось — нам следует ждать гостей. Прибудет Вторая Комплексная, и мы свалим на нее заботы об этом безумном мире, с которым не сумели совладать. И наконец выберемся отсюда.

Он обманывает себя — нам не выбраться. Эрмольд следит за каждым нашим шагом. Мы пленники, и окружает нас пусть комфортабельная, но тюрьма. Да, верно, из тюрьмы тоже можно бежать, нужно бежать, нужно предупредить их — о том, что миссии предстоит работать в режиме Красного Сигнала. Подумать только, ведь даже маяка на Фембре не осталось… Если бы этот мерзавец ошибся хоть на одну цифру, компьютер бы отменил программу и ему бы пришлось начинать все сначала…

…Берг мне не верит.

Вернее, не верит в то, что это сделал Ансард. Он скорее готов поверить в то, что это я сам, в каком-то помрачении не выдержал психической нагрузки и сорвался… Да, тут, в этом мире, есть что-то глубоко ненормальное, впору сойти с ума, но, черт, я же отлично помню, как эта обезьяна так и кинулась к пульту и давай жать на кнопки, будто кто под руку толкал…

Ладно, по крайней мере Эрмольд не ждет от нас никаких чудес. Он и сам неплохо справляется. А Ансард до сих пор пытается переломить судьбу, бедняга, — Устраивает все эти беспорядочные вылазки, в которых гибнут его люди… На Эрмольда работают два самых страшных союзника — голод и. чума… Говорят, в крепости уже едят трупы. Эрмольд — разумный человек. Никуда не торопится. Ждет.

Небо меркло. Рубиновые полосы облаков стали сизыми, затем растворились в синеве, по городской стене медленно прополз одинокий огонек дозорного.

— И вы по-прежнему уверены, что Двое стоят за Солер? — мрачно спросил Ансард. Выглядел он как человек, пожираемый лихорадкой, — щеки ввалились, под глазами залегли черные тени. — После всего, что случилось? Горожане вопят под стенами, проклинают уже не Ретру — нас…

— Что они могут знать, — прошептал священник, — они не видели Света…

— Я тоже не видел Света, — сухо проговорил Ансард, — я видел лишь Мрак… Мрак и гибель. Если бы это окончательно не подкосило боевой дух моих людей, я бы вздернул вас на самой высокой виселице Солера.

— Вы шли впереди меня, — напомнил священник, — и даже впереди Двоих.

— Да, — согласился Ансард, — кровь на мне… Но если бы вы не были так уверены в победе, не толковали мне часами о том, что Солер призван объединить земли, что победа будет наша, ибо вам было так сказано свыше, я бы… по крайней мере пощадил бы свою бессмертную душу.

— За свою бессмертную душу, — спокойно заметил священник, — отвечает лишь хозяин оной. Поскольку выбор, куда свернуть, всегда остается за ним. Ни я, ни Двое тут ни при чем.

— Да, — согласился Ансард, — но тот брод через Пенну указали мне Двое. На верную гибель.

— Вам было видение, — напомнил священник, — не мне. Сам я ждал знака, но не дождался.

Они стояли на верхней площадке башни. Ветер мял, пластал, вытягивал узкое боевое знамя Солера, часовые расходились на крепостной стене, и отсюда, сверху, люди, повозки и орудия, сгрудившиеся на узких, защищенных укреплениями улочках, казались грудой неопрятного хлама. Дальше, внизу, за городскими стенами дымились черные развалины брошенных домов, а еще дальше на склоне холма, сползая в низину, расположилось войско Эрмольда — солдаты копошились, точно черные муравьи. По небу неслись редкие облака, такие же узкие и вытянутые, как штандарт, багряно-сизые, точно дым от пожарищ…

Ансард передернул плечами, точно от холода.

— Что им от меня нужно, Двоим? Что? Жертва нужна? Славная смерть?

Священник молчал.

— Да… верно, — вновь проговорил Ансард, не дождавшись ответа, — я служил не Двоим… Я служил Солеру.

— Солеру? — медленно переспросил священник. — Вот он, Солер!

Он дрожащей рукой указал на чернеющие в излучине реки развалины, на дальний столб дыма, который, сдуваемый ветром, наискось поднимался в пустое, сияющее, равнодушное небо.

Ансард проследил за ним взглядом.

— Да, — пробормотал он, горько усмехаясь, — это ли процветание? Я хотел открыть Солеру закрома Ретры… Все сокровища Срединных графств…

— Вы хотели власти, — сухо заметил священник, — и славы…

— Я воин, — отрубил Ансард, — чего еще желать воину, как не власти и славы? Вы тоже искали власти и славы, нет?

— Не для себя… И разве я сказал, что Двое вас оставили? Нас оставили? О нет! Они будут с нами…

— Да, — медленно кивнул Ансард, — будут с нами… до самого конца… Что тебе, душа моя?

Леди Герсенда, опираясь на руку Сорейль, стояла на верхней ступеньке винтовой лестницы. Она была бледна так, что ее нежная кожа казалась голубоватой, четкие черты лица расплылись.

— Государь, — сказала она шепотом.

Он подошел к ней, сжал сильными ладонями ее холодные пальцы.

— Перед тобой я виновен, — сквозь зубы проговорил он. — Перед ним пускай, но перед тобою… Да, силы я желал для себя… но ведь для тебя я желал радости.

— Вина не твоя, — сказала она шепотом, — моя… И кара по заслугам нам обоим… но я не жалею… Нет.

Улыбка Ансарда походила скорей на оскал. — И я отвечу за все. Я один.

— Что вы задумали, государь? — неуверенно спросил священник.

— Если он и войдет в Солер, — Ансард встретил ищущий взгляд Герсенды и, не выдержав, отвернулся, — то на моих условиях.