Этика свободы - Мюррей Ротбард

В этой связи одним из базовых аргументов Мизеса в пользу свободного рынка является то, что он обеспечивает «гармонию правильно понимаемых интересов всех членов общества». Из его обсуждения, очевидно, что он не просто имеет в виду «интересы» после ознакомления с праксиологическими следствиями рыночной деятельности или правительственного вмешательства. Он также и в особенности имеет в виду «долгосрочные» интересы, как Мизес сам утверждает: «Вместо "правильно понимаемых" интересов можем сказать "интересы в долгосрочном периоде"». [19] Но как же быть с людьми, имеющими высокие временные предпочтения, которые предпочитают руководствоваться краткосрочными интересами? Почему долгосрочные интересы считаются «лучшими», почему «правильное понимание» обязательно должно быть долгосрочным? [20] Мы, таким образом, видим, что попытка Мизеса защитить принцип laissez-faire, оставаясь при этом свободным от ценностных суждений, на основании предположения о том, что защитники правительственного вмешательства откажутся от своих позиций, узнав о негативных его последствиях, полностью провалилась.

Существует и другой путь, значительно отличный от первого, которым Мизес пытается примирить свою защиту принципа laissez-faire с абсолютной свободой ученого от ценностных суждений. Этот путь состоит в том, чтобы занять позицию значительно более совместимую с праксиологией: признать, что экономист в качестве экономиста может только прослеживать причинно-следственные связи, и не должен участвовать в ценностных обсуждениях или защищать те или иные политические решения. Идя этим путем, Мизес признает, что ученый-экономист не имеет права защищать свободу рынка, но затем добавляет, что как гражданин он имеет это право. Как гражданин, Мизес теперь предлагает систему ценностей, но этого недостаточно, так как он пойман в дилемму. Как праксиолог он знает, что в качестве ученого-экономиста он не должен выносить ценностных суждений или защищать ту или иную политику; он не может позволить себе вносить и защищать произвольные ценностные суждения. И тогда, как утилитарист (а Мизес, как и большинство экономистов, безусловно, является утилитаристом в этике, хотя при этом является кантианцем в эпистемологии), он вносит только одно узкое ценностное суждение: что он стремится к удовлетворению целей наибольшего числа людей (к счастью, в этой формулировке Мизес не подразумевает, что знает цели каждого).

Как Мизес объясняет, в своем втором варианте:

«Либерализм [т.е. laissez-faire либерализм] – это политическая доктрина. ... Как политическая доктрина (в отличие от экономической науки) он не нейтрален по отношению к ценностям и конечным результатам деятельности. Он предполагает, что все люди или, по крайней мере, большинство людей намереваются достигнуть каких-либо конкретных целей. Он дает им информацию о средствах, подходящих для реализации их планов. Лидеры либерального учения четко понимают тот факт, что их утверждения пригодны только для тех людей, которые привержены своим ценностным принципам. Праксиология и, следовательно, экономика используют термины «счастье» и «избавление от дискомфорта» в чисто формальном смысле, либерализм придает этим терминам конкретные значения. Он предполагает, что люди предпочитают жизнь смерти, здоровье болезни, … процветание бедности. Либерализм учит людей как действовать в соответствии с этими ценностями». [21]

В этом варианте Мизес успешно избежал внутреннего противоречия между действиями свободного от ценностных суждений праксиолога и защитой принципов laissez-faire. Утверждая в этом варианте, что ученый-экономист не может участвовать в политических дискуссиях, он предстает гражданином, желающим выносить ценностные суждения. Но он не желает просто защищать ценностные суждения ad hoc [применительно к конкретному случаю – прим. перев.]. По-видимому, он чувствует, что оценивающий интеллектуал должен представить некую этическую систему для оправдания таких ценностных суждений. Но будучи утилитаристской, система Мизеса нежизнеспособна. Даже в качестве оценивающего либерала, сторонника laissez-faire, он выносит только одно ценностное суждение о том, что он присоединяется к большинству людей, в их желании мира, процветания и изобилия. Будучи противником объективной этики и чувствуя себя неудобно при вынесении ценностных суждений даже в качестве гражданина, он стремится ограничиться минимально возможной степенью таких суждений. Согласно его утилитаристской позиции, его ценностным суждением является желательность удовлетворения субъективных потребностей максимально возможного числа людей.

Здесь можно привести несколько критических замечаний по этой позиции. В первую очередь, хотя праксиология действительно может продемонстрировать, что принцип laissez faire ведет к гармонии, процветанию и изобилию, в то время как правительственное вмешательство ведет к конфликтам и обнищанию, [22] и вполне вероятно, что большинство людей ценят первое выше, чем второе, неверно утверждение о том, что это все их цели и ценности. Столь выдающемуся исследователю порядковых шкал ценности и убывающей предельной полезности следовало бы уделить больше внимания таким конкурирующим целям и ценностям. К примеру, многие люди, руководствуясь завистью или ошибочной теорией справедливости, могут предпочесть большее равенство доходов, чем предлагает свободный рынок. Многие люди, к примеру, вышеупомянутые интеллектуалы могут предпочесть меньшее изобилие, чтобы снизить, предполагаемое «излишнее» богатство. Другие, как мы упоминали ранее, предпочли бы разграбить капитал богатых в краткосрочном периоде, даже осознавая вредные эффекты этих действий в долгосрочном, из-за того, что у них высокий уровень временных предпочтений. Вероятно, очень немногие из этих людей захотят довести правительственное вмешательство до точки тотального обнищания и разрушения – хотя и это может случиться. Но коалиция упомянутых людей легко может выступить за некоторое снижение благосостояния и процветания в пользу своих ценностей. Они легко могут решить, что стоит пожертвовать толикой богатства и производительности в пользу возможности удовлетворения зависти, жажды власти или страсти к подчинению или, к примеру, трепету «национального единения», которыми они могли бы насладиться из-за (предположительно короткого) экономического кризиса.

Что может ответить Мизес большинству публики, которая учитывает все праксиологические последствия, но все равно в той или иной степени остается этатистами потому, что это позволяет им достичь каких-то альтернативных целей? Как утилитарист он не может примириться с этической природой их выбранных целей, так как в качестве утилитариста он ограничил себя только одним ценностным суждением о том, что он поддерживает достижение субъективных целей максимальным числом людей. Единственный ответ, который мог бы в выбранных рамках дать Мизес – это то, что правительственное вмешательство имеет свойство накапливаться, что экономика может двигаться только к свободному рынку или к полному социализму, который, как показывает праксиология, приносит хаос и обнищание, как минимум для индустриального общества. Но и это тоже не полностью удовлетворительный ответ. Хотя многие или даже большинство программ правительственного вмешательства действительно накапливаются, этим свойством обладают не все программы. Более того, накопление негативных факторов происходит достаточно медленно, что позволяет большинству игнорировать их за счет временных предпочтений, даже зная все последствия. И что дальше?

Мизес попытался использовать накопительный аргумент для ответа на возражение о том, что население предпочитает эгалитарные меры, даже зная, что они будут обеспечиваться за счет потери ими части богатства. Комментарий Мизеса состоял в том, что «резервный фонд» в Европе уже почти исчерпан и любые уравнительные меры теперь будут идти непосредственно за счет кошельков масс через увеличение налогообложения. Он предполагал, что когда это станет явным, массы перестанут поддерживать интервенционистские меры. [23] Но, во-первых, этот аргумент не работает для предыдущих эгалитарных мер. Во-вторых, даже если массы были бы убеждены, не существует неопровержимых доказательств; массы в прошлом определенно поддерживали и предположительно будут поддерживать в будущем эгалитарные и другие государственные меры несмотря на то, что им известны последствия в виде снижения их собственных доходов.

Так Дин Раппард заметил в своей хорошо продуманной критике позиции Мизеса:

«К примеру, выберет ли британский избиратель конфискационное налогообложение высоких доходов, в надежде, что ему что-либо от этого перепадет или потому что это снижает раздражающее его социальное неравенство? И в целом разве редко стремление к равенству в современных демократиях перевешивает желание улучшить материальное положение всех»?