Когда говорит кровь (СИ) - Беляев Михаил

Пусть алатреи и дальше верят во власть знатных и силу крови и происхождения. Пусть алетолаты говорят о возносящих человека достоинствах и благодетелях. Пусть одни жаждут оставить лишь один всевластный Синклит, а другие — возродить множество народных собраний. Пусть все будет так. Но связанные едиными узами богатства и обогащения, они больше не посмеют обернуть свою вражду и свои споры в лязг мечей и копий. Ибо начать войну им придется против собственных сундуков. А такие безумцы если и были среди ларгесов, находились в абсолютном меньшинстве.

— Великие боги, какое же все-таки счастье, что моя племянница родила от твоего сына, Шето, — прервал повисшую тишину рык Логофета войны. — Не завидую я тем, кто встанет на твоем пути.

«Ты даже не можешь себе представить, насколько ты прав, родственничек», — подумал Первый старейшина.

— Да, господа, у нас, кажется, остался еще один вопрос: а как мы назовем эту новую провинцию? — прервал вновь повисшую тишину Басар Тайвиш. — Харвения, или, скажем Харвисфена? Странно, но эту часть мы как то совсем упустили во время нашей дискуссии.

— Хм, и то верно, — согласился Предстоятель. — Не станем же мы звать провинцию Тайлара Землей харвенов и уж тем более землей племен.

— А что? Есть же у нас провинция Дикая Вулгрия. Чем плохи, ну, скажем, Харвенские племена? — рассмеялся Басар.

— Всем плохи, — не поддержал его веселья глава Алетолатов. — Харвены годами наводили страх на наши рубежи, и чем меньше останется напоминаний об их самостоятельности, тем лучше.

— Хавенкор, — неожиданно предложил Арно Себеш.

— И что это значит? — нахмурил брови Беро Митавия.

— Понятия не имею. Просто словно в голове родилось. Вроде и есть связь с харвенами, а вроде и нет.

— Звучит на слух приятно, — кивнул казначей Виго Уртавиш.

— Лично мне нравится Хавенкор, — растягивая, словно пробуя на вкус новое слово, проговорил Лисар Утриш. — Если его выставят на голосование, алетолаты поддержат это название.

— П-приемлемо, — поддержал их Эдо Хайдвиш

— Хавенкор, так Хавенкор. — согласился Киран Тайвиш.

— Тогда пусть эта земля так и будет именоваться отныне, — кивнул Шето.

К полудню Кадиф преобразился. Казалось, что все население Великого города высыпало из своих домов, чтобы столпиться у Царского шага. Все граждане, все свободные люди, все мужчины, женщины и даже дети, спешили туда, чтобы лично увидеть возвращение победоносной армии и те диковинные трофеи, что везли воины из диких земель севера. Тайлары, джасуры, мефетрийцы, арлинги, кэриданцы, сэфты и дейки. Даже заморские гости и те стремились пробиться поближе к оцеплению из воинов домашних тагм, чтобы вживую увидеть столь редкое зрелище. Только заплетенных в косы русых волос вулгров почти не было видно среди стекающего со всех городских концов человеческого моря.

Почти каждый горожанин нес с собой ветки кипариса, кульки с пшеном или высушенные цветки, которые раздавали городские разносчики, стоявшие на каждой улице города, ведущей к Царскому шагу. У кое-кого в руках были небольшие лесенки или табуретки, а шустрая детвора почти сразу заняла все крыши прилегающих домов и теперь толкалась, смеялась и показывала маленькими пальчиками на столпившихся внизу взрослых. Те что посмелее даже бросались орехами и камешками в шлемы гарнизонных солдат, весело махая и корча рожицы, когда они, в очередной раз получив по затылку, злобно оглядывались на раззадоренных сорванцов.

Когда солнце прошло ровно половину пути, все разговоры ругань и смех резко прервал оглушительной силы рев труб. Город замер и в повисшей тишине раздался скрежет открываемых врат. Несколько минут они так и стояли открытыми, заставляя стоявших рядом людей тянуть шеи и жмурится, в надежде увидеть, что же происходит там, по ту сторону гигантского арочного свода, а потом появились они.

Варвары.

Из открытых ворот вышли две дюжины мужчин. Седых стариков и еще полных сил и молодости воинов. Одетые в бронзовые и железные доспехи, с шлемами и золотыми обручами на головах, они, подгоняемые щелчками кнута, тащили за собой белоснежную колесницу, отделанную блестящим на солнце золотом. А на ней, возвышаясь над четырьмя возницами, стоял мужчина одетый в красные доспехи и львиную шкуру, накинутую на плечи вместо плаща. Его лицо было скрыто за маской, один взгляд на которую заставлял биться сердца граждан с утроенной силой, ведь смотрело на них не лицо человека, а сам грозный лик Мифелая — бога войны.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Город взорвался приветствиями. Тысячи глоток превратились в единый восторженный рев и тут же позади Великого стратига харвенской войны грянула музыка. Трубы и барабаны запели походный марш тайларской армии, следовавшей за своим полководцем. Сначала на колесницах выехали стратиги и листарги, а следом за ними, невообразимо пестрой процессией потянулись знаменосцы каждой из участвовавших в походе тагм. Они шли рука об руку с отличившимися воинами. С героями, в начищенных до блеска доспехах.

Сотни ветеранов, в полном вооружении, в кольчугах и шлемах, с копьями и мечами, круглыми и овальными щитами, шли по камням главной улицы столицы, встречавшей их обожанием.

Горожане восторженно кричали, бросали под ноги солдат цветы и зерна, махали им ветвями кипариса и ладонями, а те в ответ улыбались и салютовали оружием. А следом за вступившими в город воинами, потянулась длинная цепь, к которой были пристёгнуты раздетые мужчины и женщины. Несколько тысяч невольников, затравленно озираясь по сторонам, шли по улицам столицы, под свист, оскорбления и презрительное улюлюканье. Жители Кадифа видели в них врагов. Враждебных варваров. Опасных дикарей, что были разбиты их доблестными соотечественниками и встречали соответственно. То и дело кто-то в толпе кидал в пленников куски грязи и камни, а то и вовсе порывался броситься на них с ножом, кулаками или палкой, но стоявшие в оцеплении солдаты моментально пресекали такие попытки, перекрывая древками копий дорогу разъярённым согражданам и уводя уж слишком буйных.

Когда все дикари прошли через врата, следом за ними показались запряжённые волами повозки, проседавшие от всевозможных трофеев: слитков, блюд и подносов, доспехов и оружия, статуй и статуэток, кубков, чаш, шкур, тканей. Все, что было некогда сокровищами покоренной страны и ее жителей, теперь тянулось бесконечной процессией по улицам великого города, встречая изумление и гордость в глазах горожан.

Шето Тайвиш нервно выстукивал незатейливую мелодию о поручень своего кресла. Процессия продвигалась медленно. Слишком медленно, давая о себе знать лишь далеким походным маршем и ревом восторженной толпы. Сидевшие на трибунах первые люди государства уже откровенно скучали. Кто-то дремал, кто-то беседовал, а несколько старейшин и вовсе разложив доску играли в Колесницы. Вот только скука была последним, что тревожило сейчас Первого старейшину. Внутри него полыхал пожар нетерпения. Великие горести, как же ему хотелось сейчас спрыгнуть с трибуны и побежать вперёд, навстречу своему мальчику, чтобы стиснуть его в объятьях и убедиться, что он жив, и цел, и точно снова рядом. Чтобы взглянув в его возмужавшее лицо вновь увидеть те черты, те глаза ребенка, что видел он в самый первый день его рождения…

Но вместо этого, он вынужден был сидеть тут, на этом резном кресле посреди трибуны забитой людьми, что целых два года лезли из кожи вон, чтобы погубить его мальчика.

И будь они трижды прокляты за это. Они, эта статуя-переросток, закрывавшая ему почти весь обзор Царского шага, и все эти условности и ритуалы заодно, что так жестоко ограничивали его чувства…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Впрочем, тех, кто заслужил сегодня его проклятья, тут было и так предостаточно. Весь правый край трибуны белел цветами алатреев и глаза первого старейшины то и дело выхватывали среди них лица людей, что чуть не погубили его мальчика.

Прямо в центре, в окружении, наверное, всей своей многочисленной родни, сверкал вспотевшей лысиной Предстоятель алатреев Патар Ягвеш. Шето с удовольствием отметил, как ерзал и елозил на своём месте этот достопочтенный старейшина. Еще бы, ведь сегодняшний триумф его сына, был позором и поражением для партии. Пусть даже лично они и не враждовали, а порой даже находили… взаимопонимание, Патар разделял со своими сопартийцами всю полноту ответственности.