Череп под кожей - Филлис Джеймс

Корделия почувствовала себя не в своей тарелке и произнесла:

– Вы правы. Но вам есть куда пойти? Я имею в виду сегодня.

– Она останется со мной. – В комнату тихо вошла Толли. На ней был темно-синий пиджак, сидевший по фигуре, и маленькая шляпка, украшенная одним длинным пером. В таком наряде в духе тридцатых годов она выглядела стильно, но при этом несколько старомодно и эпатажно. В руках она держала распухший чемодан, перехваченный ремнем.

Без тени улыбки она подошла к миссис Мунтер – Корделия даже представить не могла, чтобы ее можно было называть как-то иначе, – и обе женщины вместе уставились на нее.

Корделия впервые как следует разглядела миссис Мунтер. До сих пор она едва замечала эту женщину, производившую впечатление ненавязчивого профессионала, по сути считая ее приложением к Мунтеру. Даже внешность у нее была ничем не примечательная: жесткие волосы, не темные и не светлые, с мелкими кудряшками, дряблое тело, мясистые рабочие руки. Однако теперь эти тонкие губы, которые произносили так мало слов, растянулись в самодовольном торжестве. Глаза, которые обычно были почтительно опущены, смотрели прямо на нее вызывающим, почти исполненным высокомерной самоуверенности взглядом. Казалось, она хотела сказать: «Вы даже не знаете, как меня зовут. А теперь и не узнаете». Толли стояла подле нее все с тем же железным спокойствием.

Значит, они уезжают вместе. И где, подумала Корделия, они будут жить? Судя по всему, у Толли была квартира или дом в Лондоне, где жила ее дочка. Корделия вдруг ясно представила себе, как они живут, избавившись от мучительных воспоминаний, в уютном загородном доме недалеко от метро и торговых центров. На окнах висят сетчатые занавески, скрывающие интерьер от посторонних глаз, маленький садик у входа прячется за изгородью, защищающей дом от незваных гостей и призраков прошлого. Они избавились от рабства. Но ведь это рабство наверняка было добровольным? Обе были взрослыми женщинами. Разумеется, не страх остаться без работы мешал их свободе. Они обе могли бросить работу в любой момент. Так почему они этого не сделали? Что за загадочная алхимия объединяла людей вопреки всякому здравому смыслу и их собственным наклонностям, вопреки их интересам? Что ж, смерть разлучила одну с Клариссой, другую – с Мунтером, и разлучила весьма удобным образом, как могли посчитать в полиции.

Корделия подумала, что впервые ясно видит обеих и до сих пор ничего о них не знает. Ей на ум пришла цитата из Генри Джеймса: «Никогда не думайте, что изучили душу другого человека досконально». Но изучила ли она их хотя бы поверхностно, называя себя детективом? Не это ли одно из самых распространенных человеческих заблуждений – чрезмерная озабоченность мотивами, причинами, поиск различий между личностями? Вероятно, подумала она, всем нам нравится изображать детективов, особенно при тех, кого мы любим. При них – больше всего. Но она превратила это в свою работу и делала это за деньги. Она всегда высоко ценила труд детектива, но сейчас впервые поняла, что могла кому-то показаться самонадеянной. Никогда раньше она не чувствовала так остро, что ее навыки не соответствуют делу, за которое она взялась, а ее молодость, недостаток знаний, скудный практический опыт – ничто в сравнении с невероятной загадочностью человеческой души. Она повернулась к миссис Мунтер.

– Мне хотелось бы поговорить с мисс Толгарт наедине. Вы позволите?

Миссис Мунтер не ответила, лишь взглянула на подругу, которая легонько кивнула, и, не говоря ни слова, вышла.

Толли терпеливо ждала, без тени улыбки на лице, скрестив руки на груди. Корделия хотела бы начать с чего-то другого, но это было вовсе не обязательно. И сейчас она была не так самоуверенна, как когда впервые взялась за дело. Она повторяла себе, что существуют вопросы, которые она не имеет права задавать, как существуют и факты, о которых ей не должны были рассказывать. Ни человеческое любопытство, ни желание заполучить нужный элемент головоломки (можно подумать, она собственными руками могла внести порядок в хаос человеческих жизней) не оправдывали намерение задать вопрос о том, о чем она и так догадалась: был ли Айво отцом ребенка Толли. Айво говорил о Вики со знанием и любовью, он знал, что Толли отказалась от всякой помощи отца девочки. Айво потрудился связаться с больницей и узнать всю правду о телефонном звонке. Она с трудом представляла их вместе, Айво и Толли. Интересно, недоумевала она, чего они хотели друг от друга? Пытался ли Айво причинить боль Клариссе или унять собственную боль? Была ли Толли одной из тех женщин, которые отчаянно мечтают о ребенке, но предпочитают не вешать себе на шею обузу в виде мужа? Возможно, беременность не была запланированной, но родить Вики она точно решила по собственной воле. Но это ее не касалось. Среди всего того, что двое могут сделать вместе, соитие объясняется разными причинами. Вожделение – самая распространенная из них, но отнюдь не простая. Корделия не могла заставить себя даже упомянуть о Вики. Однако кое о чем она обязана была спросить.

– Вы были с Клариссой во время спектакля «Макбет», когда доставили первые послания. Можете рассказать, как они выглядели?

Толли впилась в нее мрачным оценивающим взглядом, в котором, однако, не читалось негодования или неприязни. Корделия продолжала:

– Видите ли, я думаю, что их отправляли вы, и еще я думаю, что она догадалась об этом и поняла, почему вы это делаете. Но она не могла обходиться без вас. Ей легче было притворяться. И она не хотела показывать послания кому-либо еще. Она знала, как поступила с вами. Знала, что кое-что даже друзья не могут простить друг другу. А потом то, на что она надеялась, действительно произошло. Вероятно, в вашей жизни что-то изменилось, и вы почувствовали, что поступаете неправильно. Поэтому письма перестали приходить.

Их не было до тех пор, пока кто-то из немногих людей, знавших о них, не перехватил инициативу. Но это уже были другие записки. И выглядели они иначе. И цель была иной. И все это кончилось по-другому, самым трагическим образом.

Толли продолжала молчать.

Ответа так и не последовало. Корделия осторожно сказала:

– Я не имею права спрашивать. Не отвечайте мне прямо, если не хотите. Просто скажите, как выглядели первые записки, и я все пойму.

Толли наконец ответила:

– Они были написаны от руки печатными буквами на линованной бумаге. На страничках, вырванных из детской тетради.

– А сами записки – это были цитаты?

– Текст всегда был один и тот же. Цитата из Библии.

Корделия понимала, что и так узнала слишком много, что Толли не поделилась бы с ней даже этим, если бы не разглядела в ней некое сочувствие, способность сопереживать. Однако у нее остался еще один вопрос, и она рискнула его задать:

– Мисс Толгарт, вы не догадываетесь, кто мог перехватить инициативу?

Однако взгляд Толли был неумолим. Она рассказала все, что собиралась.

– Нет, я переживаю лишь за собственные грехи. А остальные пусть отвечают за свои.

– Я никому не сообщу о том, чем вы со мной поделились, – заверила ее Корделия.

– Если бы я думала, что вы на это способны, я бы вам не рассказала. – Она помолчала, потом спросила тем же тоном: – Что будет с мальчиком?

– С Саймоном? Он сказал, что сэр Джордж оплатит последний год учебы в Мелхерсте, а потом он попытается поступить в один из музыкальных колледжей.

– Теперь, когда ее нет, у него все будет в порядке, – сказала Толли. – Она не очень ладила с молодежью. А сейчас, если позволите, мисс, я хотела бы помочь подруге собрать вещи.

Глава сороковая

Теперь, когда все было сказано, Корделия оставила женщин вдвоем и отправилась в спальню готовиться к поездке. Поскольку она собиралась всего лишь найти газетную статью, ее набор детектива едва ли мог пригодиться, однако она бросила в сумку увеличительное стекло, фонарь и блокнот и натянула на рубашку шерстяной пуловер. Возможно, на обратном пути в катере будет холодно. Наконец она дважды обернула вокруг талии кожаный пояс и крепко затянула его. Как всегда, пояс служил талисманом, воплощавшим ее решительность. Пересекая террасу с западной стороны замка, она увидела, что миссис Мунтер и Толли уже бредут к катеру, причем обе несли по чемодану в каждой руке. Должно быть, Олдфилд только что приехал. Он продолжал выгружать на пристань ящики с вином и бакалею, и, как ни удивительно, в этом ему помогал Саймон. Корделия подумала: юноша, возможно обрадовался, что нашел себе занятие.

Вдруг в окнах гостиной Корделия увидела Роуму. Та пробежала по террасе мимо нее, подошла к Олдфилду и что-то ему сказала. Холщовая сумка с почтой лежала наверху его тележки, он раскрыл ее и вытащил стопку писем. Приближаясь к ним, Корделия почти чувствовала нетерпение Роумы. Казалось, она готова выхватить письма из узловатых пальцев Олдфилда. Наконец он нашел письмо и протянул его ей. Роума почти бегом пустилась назад, потом пошла медленнее и, не заметив приближения Корделии, разорвала конверт и принялась читать письмо. Мгновение она стояла без движения, потом всхлипнула так тонко, что это было похоже на стон, и, спотыкаясь, побрела к террасе. Протиснувшись мимо Корделии, она исчезла за дальней лестницей, ведущей к пляжу.