Пропавший чиновник. Загубленная весна. Мёртвый человек - Ханс Шерфиг

исследования в области колебания маятника. Удары ректорских кулаков точны, как удары маятника, зуботычины попадают точно в намеченную цель.

Руки у ректора крупные, пухлые. Пощечины он раздает звонкие.

При всем уважении к традициям нынешний ректор все-таки более гуманен, чем его предшественники в минувшие века. Когда ему вздумается, например, проучить ученика, который носит очки, он сначала требует, чтобы ученик снял очки.

Микаэль Могенсен разбил одно из маленьких квадратных стекол в двери класса. Внушительное здание школы выдержано в строгом стиле: классы отделены друг от друга стеклянными дверями с искусным мозаичным узором.

Микаэль Могенсен — худой, бледный и щупленький мальчик. Ректор так впился в его щеку крупными пухлыми пальцами, что лицо мальчика потеряло природные очертания.

—      Как это произошло? — вопрошает ректор. — Что ты можешь сказать в свое оправдание?

Легко ли отвечать чистосердечно, когда тебя щиплют на щеку?

—      Это не я... Это мальчик из старшего класса.

—      Ах, так! Как его фамилия?

Этого Микаэль Могенсен не знает. Да если бы знал, то равно не сказал бы. Товарища выдавать нельзя.

—      Опять та же история! — заявляет ректор. — Обычная и жалкая попытка увильнуть от ответственности. Но мы не потерпим, чтобы в школе били стекла и устраивали скандалы. Слышишь ты, будущий бандит? Снять очки! — И пухлая рука ректора несколько раз опускается на щеки Микаэля, которые из бледных становятся пурпурными.

Потом Микаэлю выпишут счет на 2 кроны 50 эре, который ему придется отнести отцу. Отец Микаэля — почтовый контролер, нервный, больной человек, обремененный детьми, заботами и расходами. Из-за этого счета в доме Могенсенов разыграется тяжелая сцена.

А ректор, исполнив свой долг, вытрет пухлые руки и подкрепится стаканчиком портвейна из бутылки, которую он хранит в громадном шкафу среди школьных протоколов.

У школы свое судопроизводство и свои законы, отличные от тех, которые действуют в мире за ее стенами. Здесь царят почтенные школьные традиции, и никому нет дела до личной неприкосновенности граждан.

— Опоздал? Получай затрещину! — бодро восклицает по утрам дежурный учитель, увидев запыхавшегося ученика, вбегающего в школу после того, как часы на церкви уже начали бить.

Учитель — образованный человек. Человек с научными интересами. Он автор превосходного словаря и отличных, много раз переиздававшихся учебников. Он неоднократно ездил за границу и приобщился к европейской культуре и воспитанию.

Этот достойный человек взял на себя обязанность бить опоздавших учеников. Вероятно, эту обязанность мог бы исправлять и менее образованный человек. Но никто не мог бы исправлять ее более добросовестно.

Глава 17

Школа — это особый мир. Маленький изолированный мирок, отгороженный от огромного окружающего мира. Островок в центре города. Независимое государство со своими законами и традициями. Нечто вроде экстерриториального папского государства в сердце Копенгагена.

В мире происходят великие события. Войны и революции. Но в маленьком школьном мирке жизнь течет своим чередом, невзирая на мировые потрясения.

Когда лектор Бломме идет по улицам большого мира, это заурядный маленький человек в очках, с бородкой клинышком. Ему наравне с другими пешеходами приходится соблюдать правила уличного движения. Он оплачивает трамвайный билет и вообще ничем не отличается от других пассажиров. Это обыкновенный, невзрачный человечек, его толкают, ему наступают на ноги, и в часы «пик» ему приходится долго ждать очереди.

Но когда он входит в двери школы, все изменяется. Маленькая фигурка учителя распрямляется и непостижимым образом вырастает. Его глаза мечут молнии сквозь стекла очков. Осанка становится грозной и повелительной. Смиренные рабы униженно приветствуют его. Старое коричневое пальто лектора кажется тогой с античными складками. Самопишущая ручка превращается в стило, скрепляющее не подлежащие обжалованию приговоры. Калоши становятся сандалиями, которые один из рабов снимает с его ног.

Маленький седой человечек, которого толкали прохожие, переступив порог школы, преображается в римского императора. А поднявшись на классную кафедру, он ощущает себя самим Цезарем.

—      Пусть ненавидят, лишь бы боялись! — восклицает он с полной убежденностью и обводит императорским взглядом жалкую толпу, которая дрожит от одного вида грозного судии.

Маленькая овальная коробочка с леденцами лежит на кафедре рядом с синей тетрадкой, ручкой и учебником всемирной истории. Время от времени Цезарь проглатывает конфетку, чтобы прочистить голос и подкрепить нервы.

—      Ну, Толстюгесен! — вызывает он самого толстого ученика в классе. — Способен ли ты рассказать нам о второй Пунической войне? Ну-ка, наберись сил и встань, Толстюгесен, раскормленный, неповоротливый юнец!

Толстяк встает. Его настоящая фамилия Тюгесен, но как не назвать его Толстюгесеном — острота сама просится на язык. Бломме повторяет ее на каждом уроке, и все-таки весь класс смеется шутке учителя, будто она нова и неожиданна. Попробуй не засмейся, когда Цезарь упражняется в остроумии!

Тюгесен ждет, пока улягутся смешки. Он тоже пытается засмеяться для пущей храбрости.

— Ну что же, любезный кашалот, разинь свою пасть и извергни на нас поток своих глубоких познаний! Не таи своей мудрости от окружающих, не скупись, покажи свою ученость, дай нам погреться в лучах твоего разума!

Снова раздается смех. Цезарь озирает класс, проверить, не забыл ли кто-нибудь хихикнуть. Толстяк приведен в должное замешательство и, заикаясь, начинает рассказывать о том, как в 218 году до новой эры началась вторая Пуническая война. Лектор Бломме не отрывает от него взгляда.

Когда Тюгесен упоминает про слонов в войске Ганнибала, на него снова сыплется град насмешек. Ну как не сравнить толстяка со слоном? И Цезарь бдительно следит, чтобы никто из учеников не забыл рассмеяться.

Тюгесен отвечает медленно, с трудом подбирая слова:

—      А потом... потом...

—      Хватит! Мы уже наслушались! Садись, ленивый, жирный боров, отдохни от своих многотрудных усилий! Иоргенсен, не угодно ли тебе продолжить? Ах, Иоргенсен, не могу наглядеться на твой великолепный нос! Глядите-ка, он устремился прямо в небо! Ну-ка, поверни голову, красавчик, дай я полюбуюсь на твой профиль! Спасибо, теперь повернись анфас. Ах, Иоргенсен, когда я вижу тебя анфас, мне хочется, чтобы ты повернулся в профиль, а когда я вижу твой профиль, мне хочется, чтобы ты повернулся анфас. Но к делу, юноша. Не стесняйся, говори все, что знаешь. Все, что можешь рассказать о Ганнибале...

Иоргенсен рассказывает.

—      Погоди, Иоргенсен! Знаешь, я вот смотрю на