Цепь грифона - Сергей Максимов

– Товарищи командиры, – скомандовал председательствующий вице-адмирал Ралль.

Командиры шумно встали.

– После объявленного перерыва прошу не расходиться! – добавил он.

В комнате осталось только три человека из числа присутствующих. Приставляя стулья, оставшиеся подсаживались к столу.

– Знакомиться будем в процессе разговора, – объявил Суровцев. – По принципу: говорящий – представляется. Хотя я с вами знаком по документам. Не раскрою большой военной тайны, если скажу, что до моего прихода вы обсуждали вопросы взаимодействия и связи. Это, несомненно, наше слабое звено. Но вопрос взаимодействия родов войск во все времена оставался самым не проработанным. Ничего с этим не поделаешь. Должен вам сказать, что и у немцев такие же проблемы. Оперативным штабом «Фэрэ-Ост», что значит «Восточный Паром – Север», руководит подполковник Зибель. Действия этой флотилии обеспечивают немецкие катера «КМ», а также итальянские и финские торпедные катера. Причём итальянцы и финны подчиняются командиру немецкой флотилии «КМ». Вся эта паромная армада подчиняется финскому командиру ладожской береговой бригады полковнику Ярвинену. Ярвинен в свою очередь подчиняется командующему Первого немецкого воздушного флота генерал-полковнику Келлеру. Таким образом, с немецкой стороны ответственность за всё происходящее на Ладожском озере несёт лётчик Келлер. Видите, как любопытно? И совсем нехарактерно для немцев.

– Начальник штаба Краснознамённого Балтийского флота – вице-адмирал Ралль, – встал и представился адмирал. – Разрешите вопрос, товарищ генерал-лейтенант?

– Пожалуйста, Юрий Фёдорович, – точно подтвердил свои слова о заочном знакомстве Суровцев. Чем окончательно расположил к себе остальных присутствующих командиров.

– А почему мы не знаем многое из того, что вы только что рассказали? – спросил Ралль.

– Теперь знаете, – ушёл от прямого ответа Сергей Георгиевич, – для этого я здесь и нахожусь.

– Скажите, а этот полковник Зибель имеет какое-нибудь отношение к названию «зибель-парома»? – спросил и тут же с опозданием представился один из присутствующих: – Генерал-майор Жданов. Истребительная группа Ленинградского фронта.

– Зибель этот паром и создал для предполагаемой высадки на британские острова, – ответил Суровцев. – По первой инженерной профессии – он конструктор десантных барж. А теперь к делу. Завтра, вероятно на рассвете, двадцать второго октября, противник будет пытаться захватить остров Сухо.

– Начальник связи Ладожской военной флотилии капитан третьего ранга Иванов, – представил себя ещё один моряк. – Нам уже называли другие даты предполагаемой операции противника. В частности, тринадцатое октября.

– Есть основания предполагать, что своими энергичными действиями девятого октября вы сорвали им график. Скажу вам больше того. Давая штабу флота санкцию на проведение учений, Генеральный штаб предполагал, что и в этот раз своей активностью вы смешаете немецкие планы.

– А может быть, мы их всё же смешали? – предположил Иванов.

Суровцев несколько секунд молчал. Он мог бы и не отвечать на подобные вопросы. Мог просто довести до сведения минимум информации и потребовать исполнения приказа. Но он знал и другое: эти люди последний год делают всё возможное и не возможное для того, чтоб хоть как-то облегчить положение Ленинграда. И конечно заслужили чуть больше других простого человеческого отношения и доверия. И он решился сказать то, что как разведчик и контрразведчик не должен был говорить:

– Три часа тому назад вражеская флотилия паромов, включая десантные баржи и катера обеспечения, в составе двадцати трёх кораблей вышла из Лахденпохья. Есть сведения, что к ним присоединяются и другие суда. Курс – остров Сухо. Эту информацию нужно в самое ближайшее время довести до ваших командующих и до всех штабов.

Эффект от сказанного был ошеломительный. Первым пришёл в себя командующий группой истребительной авиации Ленинградского фронта генерал-майор Жданов:

– У нас нет таких сведений, товарищ генерал-лейтенант, – твёрдо сказал он.

– У вас их и не может быть, – ещё более твёрдо ответил Суровцев. – Из-за малой видимости и штормовой обстановки авиаразведка, как вы знаете, не велась ни вчера ни сегодня. Ни на Ленинградском, ни на Волховском фронтах. Надеюсь, вы поняли, какое значение Москва придаёт вашему направлению?

Придавали большое значение этой операции и по другую сторону фронта. В то время, когда Суровцев произносил последнюю фразу в советском Морье, в финском Лахденпохья происходили знаменательные события. Немецкое гестапо производило обыски на двух улицах, примыкавших к порту. Искали таинственный радиопередатчик, сменивший за месяц второй шифр и до этого выходивший в эфир в разных частях Страны Суоми. Ничего даже отдалённо напоминающего рацию найти не удалось. Но в одной из сдаваемых внаём квартир обнаружили странный телефонный аппарат, не подключенный к станции. Пошли по проводу. На территории порта провод оказался оборван. Задержали несколько подозрительных лиц из числа портовых рабочих. Они были пьяны. Финны в последнее время сплошь и рядом нарушали сухой закон.

Вице-адмирал Ралль, генерал-майор Жданов и капитан третьего ранга Иванов провожали Суровцева до самолёта, одиноко стоявшего на футбольном поле.

– Было приятно познакомиться, – пожимая Суровцеву руку, сказал Ралль. – Хотя не покидает ощущение, что мы с вами когда-то уже встречались.

– Это оттого, товарищ вице-адмирал, что у меня типичное лицо, – пошутил Сергей Георгиевич. – Как, впрочем, и у вас, – добавил он хитро.

Жданов и Иванов с удивлением посмотрели на одного и на другого. Если представителя Ставки ещё можно было считать человеком с типичным лицом, то красивое лицо адмирала с аристократичными мешочками под умными, с хитринкой глазами, с аккуратными усиками назвать типичным никак было нельзя.

– Конечно, наше положение в связи с учениями и предстоящими действиями – это ни два ни полтора… Не слышали такую песенку гардемаринов? «Нам с утра и до утра – и ни два ни полтора. Ни манёвры, ни война, ни веселье, ни хандра». Но думаю, что справимся, – добавил, улыбаясь, адмирал.

– Как договорились, – пожимая Суровцеву руку, прощался генерал Жданов, – думаю, постоянное присутствие в небе истребителей мы обеспечим. Будем встречать самолёты противника и у их аэродромов. Счастливого полёта!

– Я ночью буду в Новой Ладоге, – в свой черёд сказал Иванов.

Суровцев влез в кабину «кукурузника». Надел лётный шлем. Помахал рукой. Самолет, не выруливая, коротко разбежался и взлетел. За какие-то секунды машина буквально растворилась в тумане и низкой облачности. Только шум двигателя какое-то время выдавал присутствие в небе фанерного биплана.

– А лицо и, правда, у него типичное, – вдруг сказал Ралль. – Типичное лицо офицера Генерального штаба. Ещё того, – многозначительно поднял он вверх указательный палец. – Гляди-ка, уцелел…

– Ну, вам-то видней, – многозначительно согласился генерал Жданов.

Действительно, бывшему офицеру Русского Балтийского флота Юрию Федоровичу Раллю, награждённому до революции орденами Станислава с мечами третьей и второй степени, орденом Святой Анны с надписью «За храбрость», и с 1918 года командиру красного миноносца должно было быть видней… В середине тридцатых годов аттестация в Военно-морском флоте вскрыла возмутительный факт: восемьдесят процентов командиров-моряков имели дворянское происхождение…

Ночной образ жизни Сталина с высоты Кремля бросал свою длинную, кривую и тяжёлую тень на деятельность всех штабов и учреждений в стране. «От Москвы до самых до окраин…» И если в Ставке и в Генеральном штабе к этому привыкли и приспособились, то командующие фронтами и их штабы были измучены существованием в двух взаимоисключающих режимах. Обстановка фронта почти всегда требовала с утра быть на ногах, а лечь спать раньше никто себе позволить не мог. В любой час ночи мог раздаться звонок из Москвы. И горе было тому, кто в это время прилёг отдохнуть.

Командующий Волховским фронтом генерал армии Мерецков был уверен, что именно сегодня ночных звонков не избежать. Суровцев тоже то и дело бросал взгляд на телефонный аппарат высокочастотной связи – ВЧ. Он с удовлетворением наблюдал, как новые средства связи вытесняли телеграфный аппарат Боде. В своё время ещё генерал Батюшин, как мог, боролся с телеграфной связью. Любое несанкционированное подключение к телеграфной линии уже и тогда грозило нанести непоправимый вред. А сама простота подключения в любом месте телеграфной линии делала преступным применение этих аппаратов для связи со Ставкой и между фронтами. Аппарат ВЧ зуммером прорезал тишину ночи. Мерецков снял трубку.

– Здравия желаю, Александр Михайлович, – поздоровался он со звонившим из Москвы Василевским. – Так точно! У меня, – добавил он и красноречиво взглянул на Суровцева, – передаю трубку.