История Руси и русского Слова - Вадим Кожинов

Вообще-то эта тактика использования того или иного народа для борьбы с враждебным в данный момент другим народом характерна для государственной политики той эпохи; именно так поступали тогда и византийские императоры. «Своеобразие» Хазарского каганата заключается в данном аспекте в том, что здесь дело шло о борьбе не столько с внешними, сколько с внутренними врагами, ибо, например, аланы, болгары, гузы и печенеги так или иначе входили в зону власти Каганата. То есть, говоря попросту, правители Каганата, сталкиваясь с неповиновением какого-либо из подвластных им народов, «натравливали» на него другой «свой» же народ – и это было основой государственной политики.

Так, в борьбе с Русью Каганат использовал поселенных у ее границ алан, болгар, а также венгров (которые в IX веке обитали в Причерноморье между Днепром и Доном), печенегов и, по всей вероятности, даже и восточнославянские племена древлян и уличей. А.П. Новосельцев показывает, что предводитель венгров Алмуш, который "жил, по данным Константина (Багрянородного. – В. К.) во второй половине IX в., …воевал с русами и осаждал Киев"; при этом венгры исполняли повеление «их сюзерена – Хазарии» (цит. соч., с. 209). Далее, в Новгородской летописи, отмечает историк, "упомянуты войны Аскольда с древлянами и уличами. Если вспомнить, что древляне прежде «обижали» полян, а уличи в эту пору должны были находиться в зависимости от венгров, т. е. и от хазар, то события эти легко объясняются теми же притязаниями Каганата на Полянскую (то есть Киевскую. – В. К.) землю. Еще более любопытны сведения поздних летописей об избиении Аскольдом и Диром печенегов… и гибели сына Аскольда в войне с болгарами. Печенегов в эту пору в Поднепровье не было, и, скорее всего, под ними подразумеваются хазары и венгры. Болгары же – это явно те самые черные булгары, что обитали и в низовьях Днепра, и к востоку от него на Дону и по его притокам. А они в то время зависели от хазар. Эти факты, – подводит итог историк, – дают ключ к выяснению сложного процесса объединения восточных славян, прежде всего вдоль пути «из варяг в греки», в раннее Древнерусское государство, для которого на первом этапе его существования главным был не византийский, а хазарский вопрос" (с. 210).

А. П. Новосельцев четко и плодотворно разграничивает также варяжский и хазарский «вопросы» в истории Руси: "Конечно, – пишет он, – и варяги были пришельцами для славян, которые, по летописи, их то призывали, то изгоняли. Но в отличие от хазар, просто захватывавших славянские земли, варяги появлялись не как завоеватели, а, скорее, как союзники местной знати в борьбе «племен» друг с другом и теми же хазарами. В этом коренное отличие роли скандинавов-варягов от хазар. В борьбе с последними (а хазары из земель радимичей и вятичей угрожали и северным землям славян и финнов) скандинавские дружины и их предводители утверждались в славянских землях. Можно предположить, что их успехи в этом отношении… привели к тому, что хазары (точнее – иудейские властители Каганата. – В. К.) направили на Полянскую землю венгров… ПВЛ («Повесть временных лет». – В. К.) об этом молчит. Но арабские источники середины второй половины IX в. пишут о постоянных набегах венгров на славян" (цит. соч., с. 208-209)327.

Войско Каганата, по всей вероятности, захватило Киев в 820-830-х годах. В середине IX века в Киев пришел с севера (как говорилось выше, посланный, по-видимому, Рюриком по просьбе киевлян) Аскольд, который начал войну с хазарами. Но поскольку явившийся впоследствии в Киев и свергнувший Аскольда Олег снова должен был воевать с хазарами, естественно сделать вывод, что Аскольд в своих войнах потерпел поражение и стал вассалом и данником Каганата. Это ясно выразилось в том, что в 860 году Аскольд, в отличие от своего предшественника Кия, пришел в Константинополь во главе не дружелюбного посольства, а агрессивного войска328.

Помимо русской летописи, нападение Руси на Константинополь, свершившееся 18 июня 860 года, отражено в целом ряде современных этому событию документов – византийских и западноевропейских (даже вполне точная дата события известна!). Особенное значение имеет гораздо более позднее сочинение, принадлежащее одному из наиболее выдающихся деятелей Византии, константинопольскому патриарху (1353-1376 гг., с перерывом) Филофею Кокину. По-видимому, в 1360 году, то есть к 500-летней годовщине нападения Руси на Константинополь, он сочинил «Молитву по акафисте и каноне к Пресвятой Богородице», где сказано об Ее помощи (как и в русской летописи):

«…спасла еси царствующий град от скифского воеводы, свирепого вепря онаго прегордаго кагана»329.

Возможно сомнение, что столь отдаленный во времени отклик (через 500 лет!) может быть достоверным. Однако сам текст убеждает, что патриарх Филофей основывался на неизвестном нам источнике, относящемся ко времени самого этого столь давнего события. Ведь в XIV веке никто уже не помнил о «кагане» и не мог называть русских «скифами», а их предводителя – «воеводой» этого самого «каган». Молитва Филофея Коккина дошла до нас только в древнерусском переводе, но важно знать, что славянское слово «воевода» было заимствовано греческим языком не позднее Х века330 и, надо думать, перешло в молитву Филофея из того древнего текста, на котором он основывал. Словом, сами «реалии» Филофеевой молитвы ясно говорят о том, что ее сведения восходят к источнику пятисотлетней давности.

Не исключено читательское сомнение в том, что событие 860 года столь отчетливо помнили через пятьсот лет. Но факты неопровержимо свидетельствуют именно о такой длительной памяти об этой первой атаке Руси на Константинополь. Автор обобщающего труда о «внешней политике» Руси А.Н. Сахаров, обрисовав целый ряд византийских сообщений о 860 годе, относящихся к IX-XI векам, пишет далее:

«В XII в. версию о чудесном спасении Константинополя от врагов при Михаиле III повторил в письме к византийскому патриарху Иоанну император Алексей II Комнин. В XIII в. о фактах нападения руссов на столицу империи в 860 г. упоминал император Феодор Ласкарис… Таким образом, нападение Руси на Константинополь в 860 г. на протяжении почти пяти веков неизменно становилось сюжетом греческих хроник, переписки, религиозных песнопений, благодарственных слов, проповедей, официальных циркуляров, речей… поход 860 г. не был для Византии ординарным пограничным конфликтом с одним из „варварских“ племен, а… стал из ряда вон выходящим событием… прогремевшим на весь тогдашний европейский и ближневосточный мир…»331.

А. Н. Сахаров завершил перечень византийских сообщений о событии 860 года ссылкой на высказывание императора Феодора Ласкариса, правившего в 1208-1222 годах, то есть через три с половиной столетия после похода Руси. Молитва, сложенная еще через сто сорок – сто пятьдесят лет, в 1360 году, патриархом Филофеем, не попала в поле внимания А.Н. Сахарова, но в самом ее, этой молитвы, появлении нет, как мы видим, ничего неожиданного и удивительного.

Первое дерзкое нападение на Империю войска до того неведомых ей «россов» должно было, очевидно, сохраниться столь долгий срок в исторической памяти. Особенно если учитывать, что ответом на это нападение явилась начавшаяся в том же 860 году «хазарская миссия» посланцев патриарха Фотия – святых Кирилла и Мефодия.

Л. Н. Гумилев обратил пристальное внимание на самый характер военных действий Руси против византийцев в более позднем походе на Константинополь, состоявшемся в 941 году. Он писал, исходя из летописного рассказа об этом походе: "…начались такие зверства, которые были непривычны… Русы пленных распинали (sic!332), расстреливали из луков, вбивали гвозди в черепа; жгли монастыри и церкви, несмотря на то, что многие русы приняли православие еще в 867 г. (об этом говорилось выше – В. К.). Все это указывает на войну совсем иного характера, нежели прочие войны Х в. Видимо, русские воины имели опытных и влиятельных инструкторов…"333, – разумеется, «инструкторов» из Хазарского каганата. Кстати сказать, Л. Н. Гумилев напрасно не обратил внимания на рассказ константинопольского патриарха Фотия – непосредственного свидетеля и участника более ранних трагических событий 860 года – то есть первого нападения Руси на византийцев. Фотий в своих знаменитых беседах «На нашествие россов», произнесенных сразу же после этих событий, говорил, что напавший враг «истребил живущих на этой земле… не щадя ни человека, ни скота, ни снисходя к немощи женщин, не жалея нежности детей, не уважая седину старцев, не смягчаясь ничем, от чего обыкновенно смягчаются люди, даже дошедшие до свойства зверей, но всякий возраст и пол поражая мечом. Можно было видеть, как младенцы, отторгаемые от сосцов, лишаемы были молока и самой жизни и готовым гробом для них были – увы! – те скалы, о которые они были разбиваемы… Эта свирепость простиралась не только на человеческий род, но жестоко умерщвляла и всех бессловесных животных: волов и лошадей, птиц и прочих, какие только попадались…»334.