Ангелос - Гюльнур Аслан

— Что?

— Нострадамус я! Как же я ловко все предугадал, сам себе поражаюсь. Я еще тогда понял, на конференции: она выбьет тебя из команды холостяков! Молодец девочка!

— Да прекрати ты дурачиться! Ведешь себя как ребенок!

— Я? Ты бы видел себя не так давно вот здесь, в моем кабинете, с горящими глазами «Кажется у вас любовь к птицам!» — Эльшад попытался насмешливо скопировать поведение друга. — Я тогда еще подумал, какие еще птицы? Ох, голубки!

— Прекрати издеваться, я пошел. — Саид сделал сердитый вид и встал с кресла.

— Ну-ну, не обижайся. Я ведь знаю, что для тебя все серьезно. Человек ты такой, иначе и быть не могло. — лицо Эльшада вмиг посерьезнело.

— Вот и не подтрунивай!

— Да я просто радуюсь за тебя!

— Вот и радуйся, только молча, а то раздражаешь. — Саид нахмурил брови, так как Эльшад неожиданно сильно захлебнулся кашлем. — Простудился?

— Да нет. Бывает. — выдохнул тот.

— Мне не нравится твой кашель. Проверься как можно скорее.

— Да ладно, не будь мнительным, это все пустяки. «Кашель», тут вот люди от инвалидности излечиваютя! — шлепнул он ладонью по газете и, отхлебнув кипятка, принялся читать. — Вот слушай: «Родителям Кинга сказали, что он никогда не встанет на ноги. Но они не теряли надежды и боролись за здоровье сына. В 8 лет диагноз изменили. Сейчас ему тридцать три и он в прекрасной форме. Он тренирует таких же детей, казалось бы, с неизлечимыми болезнями, и в этом деле уже достиг больших успехов»!

— Ты мне зубы не заговаривай, Эльшад. Меня этот Кинг не интересует, я знать его не знаю, а вот ты, близкий мне человек и мне не безразлична твоя жизнь. Ты обязан ради семьи, да и просто ради себя самого узнать причину этого кашля. — Саид встал, чтобы вернуться за работу в своем кабинете.

— Нет, ну все же, как я все предвидел! — гордо улыбался Эльшад, но накатиший снова кашель не дал ему продолжить расхваливать собственные экстрасенсорные способности.

— Иди к врачу, Нострадамус. — захлопывая за собой дверь, проговорил Саид.

Помпей со своей многочисленной свитой приближался к месту, где должен был находиться лагерь албан и иберов. С возвышения, на котором остановился полководец, он ожидал увидеть лагерь, кишащий людьми в предпраздничной подготовке. То, что предстало перед глазами Помпея Великого и его легионеров, стало для них полной неожиданностью. Союзные войска предстали перед ними, построившиеся в боевой порядок, готовые в любое мгновение ринуться в бой. Кровь прилила к глазам Помпея. Оглядев ряды противников наметанным взглядом, он безошибочно определил, что войско напротив состояло не менее чем из шестидесяти тысяч пехотинцев и двенадцати тысяч всадников. Помпей послал своего человека узнать, что все это значит и почему албаны и иберы не чтут договор, скрепленный священными клятвами. Ответ не заставил себя долго ждать. Царь Оройс сообщал, что не уполномочивал принцессу Фою заключать даговор, и что она не имела никакого права действовать от его имени. Гнев захватил Помпея всецело. Он понял, что все это было хитрой игрой, позволившей албанам выиграть время и укрепить подступы к Каспийскому морю. Обернувшись к легионерам, Помпей велел им готовиться к сражению.

Ранним утром объединенные войска албан, иберов, амазонок, гаргарейцев, скифов и саков сошлись в смертном бою с войсками римлян. Во главе союзного войска стоял брат царя Оройса, легендарный полководец Касис. Об этом человеке немало говорили и в римских войсках, а уж войска Лукулла знали о его подвигах не понаслышке. Говорили, что он отбирает к себе самых диких и отверженных воинов, умеющих выстаивать в различных ситуациях и никогда не предающих свою дисциплинированность и жизненные устои.

Сражение длилось уже третий час, когда дело дошло до рукопашной. Обливаясь потом, Касис усердно прокладывал себе дорогу мечом. Он разъяренно размахивал рукой направо и налево, даже не замечая своих противников. Они были для него лишь мелкими препятствиями на пути. Целью Касиса являлся некто иной, и он рьяно к нему стремился. «Мы сможем это сделать. — думал он, разрубая нападавших на него, как муравьи на еду, римлян. — Даже если сегодня мы проиграем, это поможет нам выиграть завтра. Мы сможем остановить это нападение и достойно защититься!» Спустя еще некоторое время, Касис заметил сидящего на гнедом коне того, кого искал: Гней Помпей с возвышения наблюдал за сражением в окружении своих подчиненных. Теперь Касис четко видел свою цель и шел к ней.

Он знал, что идет на смерть вне зависимости от того, будет ли рана, нанесенная им смертельной для противника. Продвинувшись намного ближе, Касис решил завершить свое дело. С рыком на выдохе он метнул в Помпея длинный дротик, но попал в створку его панциря. Повалившийся с коня Помпей, никак не ожидал нападения. Увидев того, кто посмел к нему пробраться, Помпей узнал в нем Касиса. Гнею показалось, что тот нарочно не попал ему в голову, ему показалось, что Касис хочет сразиться с ним один на один, он вызывает его на честный бой. В голове у Помпея пронеслось, что будь он на месте Касиса и в его положенни, то он наврядли стал бы так поступать. Он скорее всего сразу бы прикончил противника, даже не дожидаясь того, чтобы тот посмотрел ему в лицо. Но Касис, продолжающий преодолевать сопротивление, оказываемое еще больше разозлившимися римлянами, почти добрался до самого возвышения и не собирался сдаваться. Подойдя достаточно близко, он уже направил свое копье в сторону Помпея, все же ожидая, что тот выйдет вперед с оружием в руках. Но кто-то из приближенных полководца воспользовался этим промедлением и успел первым пронзить своим копьем противника с того самого возвышения, на котором и стоял. В глазах Касиса застыло удивленное выражение. Он упал на колени, а потом замертво повалился на землю, испустив последний вздох. Легионер, поразивший Касиса начал вовсю провозглашать о том, что сам Гней Помпей убил предводителя вражеских войск. В рядах воинов заликовали, восхваляя меткость своего игемона. Но тот не разделял их веселья.

— Смотрите в оба! — зыркнул он на начальника своей охраны, мигом заставив его прикрыть оскаленные в улыбке лошадиные зубы.

Полководец знал, что в этот миг земля потеряла живую легенду, человека, о которм потом веками будут слагаться песни и эпосы, человека, который станет прообразом силы, мощи и чести. Помпей умел трезво оценивать, чем превосходят его противники. Он знал, что ни одно из этих качеств не припишут ему потомки, особенно, если он позволит себе остаться в летописях как побежденный соперник