Чародей - Джин Вулф

— Они на платьях, кажется, и на шарфах. Чаще она просто повторяла слова. Мантикоры и маргаритки, мантикоры и маргаритки, вот так. Вы знаете, что это такое?

— Маргаритка — это такой цветок, — медленно проговорил Тауг, — желтый и очень милый. А что такое мантикора, я не знаю.

Они беспрепятственно миновали заснеженный мост и вошли в ворота. Этела на мгновение остановилась и задрала голову, чтобы посмотреть на Утгард, возвышавшийся подобием черной горы на фоне зимнего звездного неба.

— Я знала, что он страшно, страшно огромный, но не представляла, что настолько огромный.

— В нем легко заблудиться, — сказал Тауг. — Здесь нужно соблюдать осторожность, покуда хорошенько не запомнишь дорогу.

— Угу.

— У моей сестры комната наверху. Может, ты переночуешь там. Я спрошу.

— Я с вами, — твердо сказала Этела. — Так мама велела.

— Там видно будет. Может, ты поможешь мне заботиться о Мани. Вообще-то за него отвечаю я, но в мое отсутствие — как сейчас, например, — кто-то же должен присматривать за ним, а никто не присматривает, разве что ведьма.

— Ведьма?

Тауг кивнул:

— Ее зовут Халд, и она не только ведьма, а еще и призрак. По правде говоря, я не знаю, заботятся ли призраки о ком-нибудь.

— Там, где мама жила раньше, водился призрак, — сообщила Этела. — Только он был страсть какой жуткий, и он заботился о доме, а вовсе не о людях. Мама говорила, он никого особо не любил, а многих так просто ненавидел. Я не хочу слушать про вашу ведьму, поскольку мне и без того будет страшно ночью.

Направляясь к проходу для вылазок, через который покинул Утгард, Тауг размышлял о том, что не раз испытывал страх, а часто и настоящий ужас, с тех пор как сэр Эйбел взял его с собой в лес. Если точнее, практически постоянно, за исключением двух-трех случаев, когда он был слишком измучен, чтобы пугаться или испытывать любое другое чувство.

— Это бессмысленно, — сказал он.

— Что именно?

— Бояться все время. Бояться нужно только в особых случаях. Лишь время от времени. Или вообще никогда. Ты ведь обычно спала в доме ангрида, верно? С мамой?

— Угу. Каждую ночь.

— Я бы боялся. А тебе было страшно?

— Угу, только я привыкла. Мы ведь там жили.

— Так вот, я намерен перестать бояться — по крайней мере, попытаюсь. Если меня убьют, я просто умру, и на этом все кончится. Но меня не заставят пугаться каждый раз.

В кромешной тьме коридора Этела прошептала:

— А вы не боялись, когда убивали хозяина?

— Мне потом стало страшно, а когда все происходило, я просто старался действовать быстро — схватить кинжал и отскочить в сторону, чтобы великан не раздавил меня.

Рукояткой кинжала, взятого у Логи, Тауг постучал по железной двери: три удара, а потом еще два. В следующий миг раздались скрежет засова и приглушенное кряхтение единственного лучника, с трудом открывающего массивную дверь, которую любой ангрид распахнул бы без малейшего усилия.

Она медленно отворилась, и Арн сказал:

— Вот и вы, оруженосец Тауг. Сэр Эйбел хочет поговорить с вами, прямо сейчас.

Дверь королевской опочивальни открыла Ульфа, и несколько мгновений мы стояли, уставившись друг на друга. Наконец я сказал:

— Я знаю тебя, а ты знаешь меня.

Она потрясла головой:

— Как ваше имя, сэр? Я… мне бы хотелось, чтобы вы сами назвались.

— Меня зовут сэр Эйбел Благородное Сердце.

Она почтительно присела.

— Вашу покорную слугу зовут Ульфа. Она жена вашего слуги Поука.

— Однажды ты сшила мне рубашку.

— И штаны. И последовала за вами, когда вы и ваш пес, вместе с моим отцом Таугом, перебили вольный отряд.

Я кивнул.

— Я хочу поговорить с тобой и Поуком, когда освобожусь. Он здесь?

— Я приведу его, сэр, — сказала она и проскользнула мимо меня.

Королевская опочивальня казалась огромной, как грот грифона, и вообще похожей на пещеру; высокий потолок (покрытый росписями, представлявшими сцены сражений и пиров) еле виднелся в полумраке; бюро, сундуки и кресла не уступали по величине хижинам. Посредине, на малиновом с черными узорами ковре размером с хорошую поляну, стояла кровать, под которой Тауг совещался с Баки и Мани, — и она казалась маленькой, пока вы не замечали подле нее рабынь, не достававших головами даже до нижнего края деревянной рамы и вынужденных подниматься по приставным лестницам, чтобы обслуживать короля и расхаживать по одеялам, под которыми он лежал на простыне, вполне способной служить гротом на «Западном купце».

Рядом с кроватью, на обитом декоративном тканью сиденье позолоченного кресла, стоял Бил и разговаривал с Гиллингом, который сидел почти прямо, обложенный огромными подушками. Когда Бил изумленно оглянулся на меня, я остановился и поклонился:

— Милорд.

— Он здесь, — сказал Бил Гиллингу. — Не знаю, как такое возможно, но он здесь.

Гиллинг слабо шевельнул рукой:

— Сэр Эйбел. Подойдите.

Я подчинился, взобравшись по приставной лестнице на кресло, где стоял Бил.

— Сколь милостивы к нам наши предки, — с усилием проговорил Гиллинг. — Они благосклонно помогают нам, своему недостойному сыну. Сначала пришел Шилдстар, теперь вы. Наша королева… вы знаете нашу королеву?

— Имею такую честь, ваше величество. Именно королева Идн прислала меня к вам.

— Она была здесь минуту назад. Прелестная девушка.

Я решил, что Гиллингу приснилось.

— Да, она очень красивая женщина, ваша величество. Вам можно позавидовать.

— Она гадала по звездам. — Гиллинг вздохнул. — Она предсказывает будущее по звездам, по картам и по полету птиц, ибо она не только красива, но и мудра. Сэр Эйбел спасет нас. Сэр Эйбел, сказала она, явится сегодня вечером. Вы — сэр Эйбел?

— Да, ваше величество.

— И другого нет?

— Мне о таком неизвестно, ваше величество.

— И мне тоже, — вставил Бил.

— Это вы перебили наш пограничный отряд?

— Если бы я знал, что они ваши подданные, ваше величество…

Слабым движением огромной бледной руки Гиллинг пресек мои объяснения.

— Вы прощены. Помилованы. Мы осаждены мятежниками.

— Я слышал, ваше величество.

— И потому мы говорим… — Гиллинг умолк. Глаза его закрылись, и на какое-то время, показавшееся мучительно долгим, в огромном помещении воцарилась тишина, нарушаемая лишь шепотом рабов, подобным шелесту ивовых листьев на легком летнем ветерке. — Бил…

— Я здесь, ваше величество.

— Вы говорили, он еще очень далеко. И Тиази говорил.

— Да, ваше величество. Я искренне так считал. Вне всяких сомнений, лорд Тиази тоже.