Костры амбиций - Том Вулф

— Говорит Шерман Мак-Кой. Я хотел бы поговорить с мистером Баттоном.

— Извините, мистер Мак-Кой, но у него клиент. Он не может вам позвонить, когда освободится?

Шерман секунду помолчал.

— Скажите, что у меня срочное дело.

Секретарша тоже секунду помолчала.

— Минутку.

Шерман сидит навалившись грудью на стол. Он видит под столом свои ботинки… и конверт с газетой… Нет! Вдруг она обратится к Фредди по селектору и какой-нибудь другой адвокат, знакомый отца, услышит: «Шерман Мак-Кой по срочному делу».

— Извините! Постойте! Это не важно, вы меня слышите?

Он кричит во всю глотку. Но она уже ушла. А конверт под столом все лежит. Чтобы придать себе занятой вид, он принимается писать на бумажке столбцы каких-то цифр. И вот раздается такой вкрадчивый, такой неизменно гнусавый голос Фредди Баттона:

— Шерман? Привет. Что случилось?

По пути из отдела Шерман говорит Мюриел заготовленную ложь и чувствует себя униженным, запачканным и слабым.

Как и другие хорошо обеспеченные старые протестантские семейства Манхэттена, Мак-Кои всегда старались вверять заботу о своих духовных и телесных нуждах тоже только протестантам. Однако теперь это не так-то просто. Счетоводов и стоматологов среди протестантов днем с огнем не сыщешь и врачей-протестантов почти не осталось. А вот протестантов-адвокатов все еще сколько угодно, по крайней мере на Уолл-стрит, и Шерман попал в клиенты к Фредди Баттону тем же путем, что и в детский полк «Никкербоккер Грейз», когда был мальчиком. Так распорядился его отец. Однажды, еще в бытность Шермана йейльским студентом, Лев «Даннинг-Спонджета» решил, что сыну, по правилам разумной добропорядочности, уже пора составить завещание. И передал его на руки Фредди Баттону, тогда совсем молодому новому компаньону фирмы «Даннинг-Спонджет». Хороший Фредди юрист или нет, Шерману задумываться не приходилось. Он просто обращался к нему, чтобы все было в полном порядке: завещание, дважды пересоставленное: при женитьбе на Джуди и при рождении Кэмпбелл, и контракты, когда покупалась квартира на Парк авеню или дом в Саутгемптоне. Правда, при покупке квартиры у Шермана были сомнения. Фредди оказался посвящен в то обстоятельство, что для совершения сделки он вынужден был занять 1,8 миллиона долларов, а он совершенно не хотел, чтобы это стало известно отцу (строго говоря, компаньону Фредди). Тогда Фредди тайну сохранил. Однако в теперешнем скандальном деле, под улюлюканье газет, а вдруг есть какое-то правило, какая-то принятая процедура, согласно которой эти сведения должны быть сообщены остальным компаньонам фирмы, может быть даже и престарелому Льву?

«Данинг-Спонджет и Лич» занимает четыре этажа в небоскребе на Уолл-стрит, в трех кварталах от «Пирс-и-Пирса». В 20-х годах, когда небоскреб только возвели, он представлял собой последнее слово стиля «модерн», но с тех пор помрачнел и насупился под налетом уолл-стритовской копоти. Помещение «Даннинг-Спонджета» мало чем отличается от «Пирс-и-Пирса». И там и тут конструктивистский интерьер оброс деревянными английскими панелями во вкусе XVIII века и заставлен английской мебелью в том же вкусе. Впрочем, Шерман ничего этого не замечает. Для него «Даннинг-Спонджет», какой ни на есть, освящен почтенной старостью, как и его отец.

Регистратор у входа, к счастью, не узнал ни его, ни его фамилии. Разумеется, кто теперь его отец? Всего лишь один из сморщенных старичков, старых компаньонов, которые ежедневно на несколько часов наползают в коридоры фирмы. Шерман не успел усесться в кресло, как появилась секретарша Фредди Баттона мисс Зилитски, демонстративно пожилая и преданная. Она провела Шермана через безмолвный вестибюль.

Фредди, высокий, томный и обаятельный, с вечной сигаретой в зубах, встретил его на пороге.

— Шерман! — Фонтан табачного дыма, великолепная улыбка, горячее рукопожатие — человек безумно рад видеть Шермана Мак-Коя. — Ах, боже мой, боже мой, как поживаете? Присаживайтесь. Может быть, кофе? Мисс Зилитски!

— Нет, спасибо. Мне не надо.

— Как Джуди?

— В порядке.

— А Кэмпбелл? — Он никогда не забывает, как ее зовут, и Шермана это трогает, даже теперь.

— О, она процветает!

— Она ведь учится в «Тальяферро»?

— Да. А вы откуда знаете? Со слов деда?

— Нет, от своей Салли. Она окончила «Тальяферро» в позапрошлом году. Обожала свою школу. До сих пор в курсе всех дел. Сейчас в «Брауне».

— И как ей там?

Господи! Почему он это спрашивает? Какое ему дело? Но он знает почему. Потому что мощный поток вязкого, ничего не значащего обаяния Фредди Баттона поневоле захватывает и начинаешь тоже говорить принятые банальности.

Но это было ошибкой. Фредди сразу же принимается рассказывать анекдот про девичьи спальни в «Брауне». Шерман не вслушивается. Для выразительности Фредди плавным, женоподобным жестом вскидывает кверху узкие кисти. Он постоянно толкует о «семействах» — ваше семейство, его семейство, чьи-то еще семейства, при том что сам он гомосексуалист. В этом нет ни малейших сомнений. Под пятьдесят, высокий, худощавый, нескладный, но всегда в элегантных костюмах английского свободного покроя, длинные светлые мягкие волосы, теперь потускневшие под наплывом седины, зачесаны назад по моде 30-х годов. Лениво развалясь в кресле через стол от Шермана, он разговаривает и не переставая курит — затянется глубоко, дым вместе со словами густой струей вырывается изо рта, а он втягивает его обратно ноздрями. Это когда-то называлось — затяжка по-французски" — способ, которым в совершенстве владеет Фредди Баттон, последний из Великих курильщиков. Еще он пускает дымные кольца, затянется «по-французски», а потом выдувает большие кольца и простреливает их быстрой очередью маленьких. Иногда он держит сигарету не между указательным и средним пальцами, а стоймя большим и указательным, как свечку. Почему это гомосексуалы так много курят? Вероятно, из подсознательной склонности к самоуничтожению. Но «подсознательной склонностью к самоуничтожению» исчерпывается знакомство Шермана с терминологией психоанализа, и взгляд его начинает блуждать. Офис Фредди отделан вполне в том же смысле, как употребляет это слово Джуди. Здесь все как на картинке из ее кошмарных модных журналов… Пурпурный бархат, темно-красная кожа, карельская береза, бронзовые и серебряные безделушки… Шермана вдруг начинает раздражать Фредди Баттон со всем его обаянием и с такими вкусами. Фредди, наверно, это почувствовал, потому что, недосказав, оборвал анекдот и проговорил:

— Ну ладно. Так что, вы говорите, там у вас произошло с машиной?

— Об этом, к сожалению, можно прочитать. Вот. — Шерман достает из своего «дипломата» фирменный конверт «Пирс-и-Пирса», вынимает номер «Сити лайт», разворачивает на третьей странице и протягивает через стол. — Внизу.

Фредди левой рукой берет газету, а правой гасит окурок в лаликовой пепельнице с львиной головой на краю и лезет в нагрудный карман, откуда пышно ниспадает белый шелковый носовой платок, за очками. Потом, положив газету, обеими руками водружает очки на нос. Лезет во внутренний нагрудный карман, достает портсигар из слоновой кости с серебром, открывает, берет из-под серебряного зажима новую сигарету. Разминает, прокатывает по крышке портсигара, прикуривает от плоской серебряной зажигалки и, наконец, подняв газету, начинает читать; вернее, курить, читая. Водя глазами по строчкам, он пальцами, сложенными в щепоть, подносит сигарету к губам стоймя, как свечку, глубоко затягивается, быстро перехватывает — и вот она уже торчит у него между указательным и средним пальцами. Шерман даже диву дался: как у него это получается? И тут же подумал с раздражением: подумаешь, акробат табачный. Нашел время, когда у меня такое!

Прочитав статью, Фредди аккуратно кладет сигарету на край лаликовой пепельницы, снимает очки, засовывает их обратно под шелковый платок на груди и, взяв сигарету из пепельницы, опять делает глубокую затяжку.

Шерман, сквозь сжатые зубы:

— Машина, про которую здесь написано, моя.

Испуганный его тоном, Фредди осторожно, словно на цыпочках, пробует уточнить:

— У вас есть «мерседес», регистрационный номер которого начинается с R и что-то там еще?

— Вот именно, — сдавленным голосом. Фредди с недоумением:

— Так… А нельзя ли немного яснее? Расскажите, что случилось.

И только тут Шерман неожиданно сознает, что этого ему как раз больше всего и хочется! Хочется исповедаться перед кем угодно, хоть бы и перед этим лощеным педерастом, компаньоном его отца. Никогда он так ясно не понимал, что представляет собой Фредди Баттон. Он играет в серьезной адвокатской фирме «Даннинг-Спонджет» роль эдакого профессионального душки, и к нему сплавляют всех вдов и наследников вроде Шермана, у которых, по общему мнению компаньонов, больше денег, чем проблем. Однако другого исповедника к его услугам сейчас нет.