Металл дьявола - Аугусто Сеспедес

знаменитых предков. Поток изображений магната захватил и Боливию: конторы горнорудных предприятий и залы советов в банках были украшены бесчисленными копиями кисти местных живописцев или репродукциями.

В мастерской французского художника Поля Пикаона, в прошлом кубиста, а ныне магического реалиста, на стуле с высокой спинкой сидел Омонте. Из широкого окна с приспущенными шторами лился мягкий свет. Позирование — дело утомительное, поэтому секретарь развлекал его, сообщая новости.

— Сеньор посол, его превосходительство дон Арнольдо письменно уведомляет, что он летит сегодня из. Бургоса в Лондон.

— Угу… А что он пишет о жене?

— Что она не будет ждать его в Лондоне и сегодня же вылетает в Рим.

— Прекрасно придумано, просто прекрасно!..

Свет мешал ему, и он прикрыл веки. Когда он сбрил усы, его старческий рот с запавшей верхней губой оголился, и Омонте стал похож на старую безобразную обезьяну. Но художник видел его другим, он преобразил его лицо в некую маску, на которой расплылись пятна приглушенных тонов: две неровные кляксы на месте глаз, три фиолетовых пятна, долженствующих изображать нос и скулы, и все это — на фоне цветных треугольников и неясно нарисованных попугаев.

Художники старались глубже раскрыть личность Омонте. Медики пытались продлить его жизнь. Знаменитейшие врачи Европы придумывали для четы Омонте всякие необременительные телесные упражнения. И сама их драгоценная плоть подвергалась в клиниках тщательному осмотру; кажется, это были обычные человеческие тела, но, символизируя собой беспредельное материальное богатство и предельность физического бытия, они как бы являли новое воплощение Будды.

Ограниченность ресурсов человеческой жизни вступала в противоречие с неограниченными денежными ресурсами. В этом конфликте чудесный дар существования был особенно чудесным для четы Омонте, ибо знаменовал собой высшую, сверхчеловеческую привилегию. Поэтому врачи — немец, два француза, поляк и испанец — неустанно хлопотали над тем, чтобы хранить, холить и нежить богоданную плоть, дабы обеспечить ей вечное блаженство за счет несметного количества золота, которое, как известно, не подвержено никаким болезням.

Доньей Антонией занимались самые разные клиники, и все сходились на том, что ее веснушки служили явным симптомом гепатита, осложненного атрофией клеток и расстройством функций желчного пузыря. «Сердце тоже не в порядке. Южноамериканский климат явно противопоказан. Рекомендуется зиму проводить на Лазурном берегу, лею — на севере Испании, осень — в Швейцарии, а весну — в Париже». По этим местам она и разъезжала, беря с собой врача, которого рекомендовал консилиум в качестве лучшего знатока указанных климатических зон.

Изношенное сердце Омонте каждую неделю выслушивали крупнейшие специалисты: седовласые старцы в пикейных жилетах и полосатых брюках, с аккуратно подстриженными и надвое расчесанными бородками и благообразные длинноногие молодые люди. Знаменитый доктор Шарпентье, человек среднего возраста, ученик Воронова[50] и выдающийся специалист в области геронтологии, поставил тот же диагноз, что и остальные. «Вы в состоянии пробежать двести метров и не почувствовать усталости? Храпите ли вы? Есть ли у вас одышка после приема пищи? Итак, подробный анамнез дает право утверждать, что у вас начальная стадия сердечной недостаточности, которая может вызвать спазмы коронарных сосудов с последующим инфарктом миокарда. Нет ничего более опасного для вас, чем подъем на высоту даже в тысячу метров. Избегайте высоты! Избегайте сильных нервных напряжений!»

В Люцерне другое племя врачей хлопотало вокруг Тино Омонте в периоды, когда он испытывал приступы нервного возбуждения или депрессии. «Надо оберегать его от нервного напряжения».

В доме на Рю д’Эльдер, в холле, сеньора Омонте ожидают два секретаря, испанец и француз, и советник посольства, боливиец. Советник просматривает расписание приема.

— Дайте образец заявления о приеме для боливийцев.

Секретарь протягивает отпечатанную карточку.

«Я… по рекомендации… прошу его превосходительство сеньора Сенона Омонте принять меня по вопросу о… (Обязуюсь не использовать свидание с сеньором Омонте для просьб о взносах и пожертвованиях в благотворительных целях, о денежной помощи для себя лично; обязуюсь также не делать предложений о сотрудничестве, не предлагать проектов, изобретений, услуг по разведке залежей металлов.) Подпись просителя… Время аудиенции… минут».

— Отлично. Что это за документ? Нота государственного секретаря Ватикана? Отлично. Посмотрим, не уравновесит ли это все другие сообщения.

— Идет… Делает разнос шоферу.

Двери открыты настежь. Гигант с жирным затылком, поставленным прямо на плечи, медленно шествует через анфиладу комнат, стараясь держаться прямо. Вытягиваются по стойке смирно привратники, слуги, грумы, секретари, машинистки и стенографистки. Два секретаря и советник с вытянутым вперед подбородком почтительно следуют за ним, трепеща от страха перед очередным приступом бешенства.

У него принимают шляпу, кашне и пальто. Он усаживается в огромное кресло перед письменным столом, украшенным бронзой, прямо под своим собственным портретом, на котором художник изобразил его во фраке.

— Что у нас сегодня?

Образец карточки с просьбой об аудиенции утверждается. Далее следует нота государственного секретаря Ватикана С уведомлением о том, что его преосвященство жалует возлюбленному сыну своему дону Сенону орден Григория VII и индульгенцию на сто тысяч дней.

— Не густо за те деньги, что я им дал.

Муниципалитет Кочабамбы в обращении, подписанном группой социалистов, почтенными горожанами, епископом, несколькими важными дамами и студенческой федерацией, просит прославленного земляка распорядиться о бесплатной выдаче со своей фермы тридцати литров молока ежедневно на нужды приюта для сирот, жертв войны в Чако.

Прикрыв глаза, Омонте молчит и вдруг взрывается:

— Чьи там подписи? Что у них — нет фамилий?

Советник зачитывает фамилии.

— Гм… Эта война мне и так дорого стоила. А теперь молоко… Но молоко идет на масло для служащих. И сами подписавшиеся болтали, что мои коровы больны бруцеллезом. Оставить без ответа.

Письмо уполномоченного в Боливии сообщало, что «Компани де мин» и «Боливиэн майнз» просят правительство об увеличении квоты на вывоз олова в связи с тем, что «Омонте тин» не использовала свою квоту на прошлое полугодие из-за полного истощения запасов руды на рудниках.

Омонте побагровел:

— Знаю я эти еврейские штучки! Мои рудники всегда были самыми богатыми. Всегда!

— Сеньор посол, мистер Бэкью должен был утверждать обратное, чтобы избавиться от дополнительного налога. Говорят, что правительство имеет намерение заполучить аванс золотом в счет налога.

— Ах, вот как! Они хотят воевать со мной. Напишите нашему управляющему, чтобы он дал аванс на самых выгодных условиях. И пусть эти евреи подавятся. Пошлите каблограмму. Нет, вот как нужно сделать: мы возьмем на один пункт меньше, чем эти свиньи, и тогда они лопнут. Что там еще?

Советник погладил свой гробовидный подбородок.

— Ваше превосходительство, художник просит десять тысяч франков.

— Ха, ха… Право, это даже смешно. Он намалевал какое-то чудовище, я сам на себя не похож, и еще требует с меня десять