Металл дьявола - Аугусто Сеспедес

против государства, — процент обязательных отчислений государственному банку уменьшился; эти отчисления фигурировали в отчетах компании в графе «убытки».

К числу крупных мероприятий следует отнести осуществленное Бэкью снижение стоимости не только подземных, но и наземных работ. Производственный механизм предприятия, словно дистанционно управляемый робот, приспосабливал свои действия к деятельности организма всей страны. При помощи переключателя можно было слегка ускорить или притормозить темпы добычи, открыть или закрыть разработки, дозифицировать периодические денежные поступления в государственную казну — в соответствии со сложными расчетами, производимыми в зависимости от пробы экспортируемого металла, величины квоты, котировки акций до определения налога или после того, как погашались счета за продажу очищенного олова в Лондоне, отчислений правительству, валютных перерасчетов и так далее.

В некоторые месяцы квота, определяемая международным пулом, использовалась полностью. При частичном использовании квоты компания терпела убытки, которые восполнялись, однако, за счет поставок предприятий Малайи и Голландской Индии. Все это регулировалось мистером Бэкью, человеком-роботом.

Эстрада ехал в машине в Мачакамарку, где работал теперь начальником железной дороги. Путь его лежал по самому дну ущелья, зажатого угрюмыми горами. — Вспоминая последние слова врача, он смотрел сквозь свои темные очки на старое речное русло, и на душе у него было мрачно.

Блестела лысина врача, блестели никелированные инструменты в медпункте шахтерской больницы. «Ваша длительная борьба, злоупотребление… стимулирующими средствами…»

Его даже передернуло от отвращения. Орлиный профиль еще больше заострился, рот принял жесткое выражение.

«Высокое содержание мочевины. Отсюда — головные боли. Нужно переходить на молочную и овощную пищу. Строжайшая диета…»

«Молоко и овощи — еще чего!» Вечерело. Над скалами быстро сгущались тени. В западной стороне горизонта над горами клубились облака, словно дым из вулканов.

Марта ждала его на застекленной веранде, служившей в доме чем-то вроде гостиной. Хотя она привыкла к обществу стареющего Эстрады, ее часто охватывало ленивое раздумье, и думала она о том, что силы в отчаянной борьбе за жизнь израсходованы, а желанного покоя нет, и подсознательно росло убеждение, что все ее усилия были напрасны.

Эстрада приехал в семь часов вечера. Марта велела накрыть на стол, и они молча сели.

— Ветрено сегодня, — сказала Марта, услышав, как стучат цинковые листы на крыше.

— Да, — отозвался Эстрада.

— Вы ничего не едите?

— Нет.

Снова воцарилось молчание. Эстрада поднял голову и услышал свой тихий голос:

— Ты хотела вернуться в Чили? Ты не раз говорила мне об этом.

Марта вздрогнула.

— В Чили? Да, конечно.

Она ответила машинально, мысль о возвращении не коснулась ее сознания, ибо сама возможность осуществления этого заветного плана со временем потеряла свою привлекательность и угасла: так усыхает и гибнет зрелый плод, расклеванный птицами.

— Видите ли, раньше мне хотелось вернуться. Но теперь с этим покончено. У меня никого нет в Чили. Я теперь боливийка, дорогой.

И она взглянула на него своими огромными черными глазами, стараясь увидеть при свете лампы выражение глаз Эстрады, скрытых за темными очками. Стряхивая пепел с сигареты, она спросила:

— Вы хотите отделаться от меня? Тогда Чили здесь ни при чем.

Эстрада ответил своим обычным тихим глухим голосом:

— Совсем нет.

— Откуда же такое предложение?

— Я тоже должен уехать. Я очень болен.

— Вы уезжаете из-за болезни?

— Да, и к тому же я устал…

— Я тоже. Если вы хотите уехать, то почему не сказать — куда?

— Далеко… в Соединенные Штаты.

Марта взяла бокал с вином.

— В Соединенные Штаты? И когда же?

— Не так скоро. Но если ты хочешь отправиться в путешествие, деньги к твоим услугам.

По губам Марты прошла нервная дрожь, и она почти выкрикнула:

— Благодарю за заботу! Но я никуда не собираюсь ехать!

Она вдруг осеклась, увидев, как мрачно уставились на нее два черных круга очков.

Снова донесся шум ветра, гулявшего по поселку. Оба молчали, сидя друг против друга. Марта осушила второй бокал, стряхнула пепел сигареты, встала и включила приемник— раздались бравурные звуки румбы.

Она налила Эстраде виски. Он отказался и ушел к себе в кабинет.

Когда Марта подняла голову, Эстрады уже не было в гостиной. Румбу сменило аргентинское танго. Она повернула ручку и поймала Сантьяго: «Средство обладает приятным запахом, делает кожу молодой и нежной». Когда-то она пользовалась этим кремом. Марта встала и взяла из бара бутылку хереса. В зеркале отразилось ее яркое платье. Неужели она так состарилась? Да, это Эстрада состарил ее, одним ударом разрушив ту призрачно-благополучную совместную жизнь, которая стала, однако, для них обоих важнее самой реальности. Реальность же состояла в том, что она — одинокое существо и оба они одиноки^ хотя и заключили на долгие годы этот странный союз, надеясь, что им удастся обмануть судьбу. И вот теперь, в старости, Эстрада покидает ее, уезжает. Еще бокал хереса.

«А теперь послушайте…»

Да, он покидает ее тогда, когда она уже не может вернуться к прежней жизни. Сама того не желая, Марта стала его частью, а он отторгает ее от себя.

По-настоящему она любила только Сельсо Рамоса и должна была отказаться иметь от него ребенка. Их сыну было бы теперь — подумать только! — семнадцать лет. Вдруг время раздвинуло свои границы, и неизбывная тоска прежних лет заполонила комнату.

«Послушайте танго в исполнении певца…»

Раздались звуки гитар и банджо. Она снова выпила.

Как это страшно — чувствовать себя одинокой среди людей! Это чувство одиночества вдруг стало осязаемым, когда Эстрада бросил ее одну, с подрезанными крыльями: дорога, ставшая для нее привычной, оборвалась, дальше зияла пустота. У него тоже нет детей, он тоже один как перст и все же ищет еще большего одиночества — потому и порывает с нею. И хорошо делает. Каждый выбирает себе путь по вкусу.

Если помощь тебе нужна

и чей-то совет тебе нужен,

вспомни о друге своем…

Таким другом, единственным другом, мог бы стать ее сын, но он исчез, не успев родиться, и только душа его, не обретшая плоти, витала в ночи над телом теперь бесплодной женщины. Она чувствовала себя как путник, который выходит на незнакомой станции и вдруг видит, что поезд уже ушел, что он стоит один и некому даже взять его чемодан. Куда же идти?

Она размяла в пепельнице еще один окурок. И выпила еще один бокал вина. Почувствовала, что опьянела, и ей показалось, будто она вернулась в свою буйную молодость и готова принять любой вызов. Чей вызов? Все это в прошлом. Куда же ей теперь? Испытывала ли она страх? Но чего ей бояться? Бояться потерять эту вульгарную, нелепую,