Лик Победы - Вера Камша

пел талигоец, хотя лето было на излете. —

Розы радуют глаз, о!Подойдите, эрэа, скорее к окну,Поглядите хоть раз, о!По росистой траве пролегла полосаВся от крови красна, о!Меня насмерть изранили ваши глазаИ сразила весна, о!И пускай в поле ветер осушит росу,Но не кровь мою алую, о!И пускай мир забудет про вашу красу,Но не сердце усталое, о…Вечно алый ручей возле ваших дверейБудет вечно струиться, о!А прекрасная дама из башни своейВсе не хочет спуститься, о! [50]

Девицы загалдели, каждая чувствовала себя прекрасной дамой, и каждая была не прочь спуститься из башни. Какое там «не прочь», они только и думали, как побыстрей оттуда выскочить и повиснуть на шее кавалеров.

– Я поднимаю бокал за весну, – провозгласил Валме, – и я не нарушаю ваш приказ, маршал, ведь весна тоже дама. Весна – сестра цветов, а кто наши дамы, если не цветы?

– Я н-н-не цветок, – запротестовала Клелия, – я…

– Ты – ягодка, – нежно шепнула София, – красная, круглая ягодка…

– А ты… – начала толстушка, – т-ты…

Брюнетка шлепнула не желающую быть ни цветком, ни ягодкой Клелию веером, рыженькая гаденько хихикнула, Клелия дернулась, громко помянула Разрубленного Змея и закатных тварей и потребовала вина. Марсель был занят лютней, и бокал наполнил Луиджи, хотя делать это и не следовало.

– Не стоит больше пить, сударыня.

Зачем он это сказал? Ему все равно, а этой дуре уже море по колено.

– А я хочу, – заявила дура, – я всегда делаю что хочу. И буду делать! А ты, – девица вперила взгляд в сидящего напротив Алву, – ты такой же, как и я… Я чувствую…

– Клелия, – пропела София, – вряд ли наш гость сочтет твои слова комплиментом, хотя он и впрямь делает то, что хочет.

– Скорее я не делаю того, чего не хочу, – герцог приподнял бокал. – Первый тост, сударыни.

– И чего же вы не хотите? – Латона пригубила бокал.

– К нашему великому сожалению, герцог не хочет петь, – вздохнула рыжая.

– Тогда снова спою я.

Песенка, которую завел Валме, была стара как мир, и ее знали все. Луиджи тоже. Он и сам не раз и не два пел о том, что не хочет жить, потому что его отвергли. Почему он раньше не замечал, как глупы въевшиеся в уши песни?

– Я хочу умереть, что мне жизнь без тебя , – стонал Марсель. Потом к стонам присоединилась Клелия. Если у нее и был слух, то вино сказалось на нем не лучшим образом.

– Я хочу умереть, и умру я любя , – выводила девица, уставясь на талигойского герцога, но потом прервала себя на полуслове и лукаво сощурилась. – А почему ты не поешь? Ты никого не любишь?

– Не люблю – согласился Ворон, – да и умирать меня не тянет.

– А я думала, Первый маршал Талига не боится смерти, – хихикнула рыжая.

– Ариадна! – прикрикнула брюнетка, методом исключения ставшая Латоной.

– Рррокэ Алллва ничего ннне боится, – завопила Клелия.

– Боюсь, – лениво возразил герцог, – но не смерти. Смерть та же женщина, ее нельзя бояться, но ее можно не хотеть…

– Маршал, – Латона поправила ленту в кудрях Ариадны, – а каких женщин вы хотите?

– Проще сказать, каких не хочу, – маршал поднял бокал. – Про одну вы только что слышали. Умирать мне никогда не захочется.

– А кто еще вам не нравится? – потупилась Латона.

– Птице-рыбо-девы, – сообщил Ворон.

– Герцог, неужели у бедняжек нет ни малейшей надежды? – протянула София.

– Ни малейшей, – отрезал Валме, – я свидетель!

– Разрубленный З-з-змей! – Клелия вскочила, снова опрокинув бокал, вино пролилось на платье, но толстушка была слишком пьяна, чтоб это заметить. – Разрубленный Змей!.. Тебе ни с кем не бббудет так хорошо, кккак со мной! – девица покачнулась. – Ни сссс кем и никогда…

– За такие слова, милая, придется ответить, – улыбнулся Алва, – причем немедленно.

– Нни сссс кем! – Клелия икнула и, глупо моргая, уставилась на Ворона.

– Уймись! – Ариадна ухватила толстушку за рукав, та вырвалась, свалив блюдо с фруктами, и вцепилась в рубашку маршала.

– Точно ни с кем? – Синие глаза смеялись. – Поклянись.

– Якорь мне в глотку, – неожиданно отчетливо произнесла Клелия.

– В глотку потом, – заржал Валме, София шлепнула его веером, но она не сердилась. По крайней мере не сердилась на него.

Ворон поднялся и поклонился настолько изысканно, насколько позволяла повисшая на нем «пантерка».

– Мы вас покинем. Ненадолго.

– Нннеттт… Ннннадолго! – Клелия соизволила оторвать физиономию от маршальской рубахи. – Нннавсегда! Он ммой! Я его ввввам не отдам…

– Даже так? – Алва исхитрился и обнял Клелию таким образом, что та при всем желании не могла повиснуть у него на шее.

– Ттттебе с ни… нискем… Так не станет…

– Я уже понял, – Алва подмигнул Марселю. – Виконт, в мое отсутствие не уроните честь Талига… А вы, капитан, соответственно, честь Фельпа.

Парочка скрылась за дверью. Марсель хмыкнул и повернулся к Софии:

– Сударыня, не согласитесь ли вы полюбоваться в моем обществе на звезды?

– Это теперь называется звездами? – хихикнула Латона.

– Но надо же это как-то назвать, – Ариадна склонила головку на плечо подруги и надавила пальчиком на ее губы.

– А вы, капитан, – Латона нежно улыбнулась, – что вы думаете о звездах?

– Из них варят суп!

Зачем он грубит? Поликсену не вернешь, а эти две кошки ничем не хуже остальных. И не лучше… Они не обидятся… Нет, обидятся, если он будет сидеть и пить вино. В конце концов, он жив, и он не эсператист, чтоб шарахаться от женщин.

– Капитан, – мурлыкала Латона, – вам не скучно? Идите к нам…

– Да-да, – смеялась Ариадна, – ни с кем вам не будет так хорошо, как с нами…

Вряд ли ему с кем-нибудь когда-нибудь будет хорошо, но он жив, и ночь только началась, праздничная ночь.

– Что же вы, капитан… Пора довести вашу победу до конца.

– В свое время, – Луиджи поднял бокал, – ваше здоровье, кошки. Клянусь, до утра оно вам понадобится.

Странное все же чувство – заглянуть в глаза своей молодости. Конечно, будь Лилиан его великой любовью, было б еще хуже, но и так приятного мало. В огне брод иногда найти можно, Рокэ – тот умудряется; в огне, но не во времени… Молодости и прошлого не жаль, вернее, не очень жаль, но понимать, что твоих ровесников вовсю кружит листопад, а впереди лишь мокрая от дождей земля, грустно. Не страшно, нет, а именно грустно, а отцы и старшие братья уже ушли, последним был старик Эпинэ. Печальный конец… Пережить всех, кто знал тебя молодым, тяжко, даже если умираешь победителем среди внуков и молодых соратников. А как доживать проигравшему?!