И опять Пожарский - Андрей Готлибович Шопперт

взять их с собой. Одну закрепить за венгром Бартосом, пусть совершенствуется в языке предков, а одну взять в Вершилово и приставить к детям, пусть несколько человек обучит говорить на языке вогулов. Пришли мы на Миасс надолго, пацаны подрастут и будут первыми переводчиками с русского на мансийский.

Двенадцатого августа 1619 года, перетащив корабли через последний небольшой перекат (нужно будет потом повытаскать эти камни на берег да углубить русло), вышли на спокойные воды Белой. Ну, теперь на всех парусах домой.

Что вот только делать с бывшим воеводой Казани Никанором Михайловичем Шульгиным? Вёл себя отбитый у торгутов ссыльный вельможа вполне достойно, работал вместе со всеми и норова своего не показывал, подчиняясь четырнадцатилетнему отроку. Да и попробовал бы он норов тот показать, ему бы этот норов быстро обломали. Это вам не Казань. Это Урал-камень. Закон – тайга, прокурор – медведь. Медведей, кстати, вокруг была масса. Везде виднелись следы их поноса.

Событие семьдесят четвёртое

Князь Дмитрий Михайлович Пожарский ехал на своём кауром жеребце чуть впереди воеводы Пронина Фёдора Фёдоровича. За ними следовал десяток стрельцов, тоже на конях. От Нижнего Новгорода до Вершилова было приблизительно пятнадцать вёрст.

Непонятки начались версты через четыре. Впереди разрывали дорогу под сотню мужиков. Дорога, на взгляд князя, отвечающего за дороги в стране, находилась вполне в приличном состоянии.

– Что они делают? – поинтересовался боярин у Пронина.

– Сейчас увидишь, Дмитрий Михайлович, на это стоит посмотреть, – прокричал ему воевода, пересиливая гомон сотни работающих.

И Пожарский увидел. Дорогу расширяли, вырубали кусты по краям и копали с обеих сторон глубокую траншею. Они перебрались через траншею, объехали бросивших работать и принявшихся кланяться мужиков и выехали на уже законченную дорогу. Князь понял слова воеводы. Это действительно стоило увидеть. Дальше дорога не петляла, а шла ровной широкой полосой, она была засыпана мелким гравием и утрамбована. Ни одной лужи, ни одной колеи, по этой дороге было боязно ехать, так как не хотелось нарушать её чистоты.

– Кто же придумал так дороги строить? – подъехал к Пронину Пожарский.

– Не знаю, князь, а только команду дал такие дороги и в Вершилово, и до Нижнего Новгорода строить сынок твой, Пётр Дмитриевич.

– Сколько же стоят такие дороги, поди, денег вбухано немерено? – Пожарский спешился и прошёлся по гравийному покрытию и даже каблуком сапога своего попробовал.

– У княжича деньги есть. Диковины, кои его, а значит, и твои, князь, людишки делают, огромные деньги приносят. Купцы с Москвы приезжают и ждут неделями, чтобы их заказ исполнили. Одни перьевые ручки, думаю, многие тысячи принесли.

– Так ручки мои люди делают? – не поверил Пожарский.

– Что ты, князь, то не крепостные мужики делают, то ювелиры наипервейшие во всей Руси, но у них договор с княжичем, и половину прибыли они ему отдают. Губерния только с этих ручек пятины столько в казну платит, что можно и до Великого Новгорода отсюда такие дороги замостить, – снисходительно улыбнулся Пронин. И тут же пожалел: взгляд Пожарского стал ледяным.

– Поехали дальше, воевода. Посмотрим, что Петруша ещё учудил.

Дальше до Вершилова они ехали молча. А перед въездом в «маленькую деревеньку», как представлял себе Дмитрий Михайлович, его ждал очередной сюрприз. Заставы не было. Зато вместо неё по обеим сторонам дороги стояли искусно вырезанные из дерева, вставшие на задние лапы и оскалившие пасти почти двухсаженные медведи. Это впечатляло. Князь натянул вожжи, ставя коня на дыбы.

– Что это? – впервые после размолвки обратился он к Пронину.

– Есть среди твоих крепостных умелец, вот он и вырезал по приказу княжича, – объяснил Фёдор Фёдорович.

– Да, прав ты был, князь, может, и вправду далеко Москве до деревеньки моей.

– Ты, князь, ещё и десятой доли чудес вершиловских не видел. Тут такого Пётр Дмитриевич нагородил, что если всё сложить, то и непонятно, как за год-то неполный можно столько настроить… – И Пронин тронул коня, въезжая в село мимо мишек.

А дальше шла улица с одинаковыми домами по обеим сторонам от дороги. Дома были высокими, такими двухэтажные терема боярские или купеческие рубят, а тут один этаж, и дом-то не боярский, а крестьянский. Крыши на домах были крыты черепицей, как несколько домов в немецкой слободе на Москве. Но тут все дома были под черепичной крышей, и из этих крыш торчало по две печных трубы.

– Что же это, в доме две печи сложены по-белому? – не поверил своим глазам Пожарский. – И все дома, даже у последнего бедняка, под черепичной крышей и с двумя печами?

– Так и есть, Дмитрий Михайлович. Только нет в Вершилове бедняков, тут самый бедный любого боярского сына за пояс заткнёт, – не удержавшись, поддел Пожарского воевода.

– Как это?

– У любого крестьянина две лошади, да две коровы, да коз несколько, да свиней, а кто в мастерах ходит, тот может себе и терем из трёх поверхов срубить, а то и каменные хоромы построить.

– Что же это делает… – начал Пожарский, но тут они выехали на площадь, и договорить князь не смог, дыхание перехватило.

Перед ними была большая площадь, с боков она ограничивалась двумя одинаковыми длинными кирпичными домами в два этажа под такими же черепичными крышами и со множеством печных труб. Прямо впереди был деревянный большой храм о трёх куполах и с колокольней. Крыша у храма тоже была черепичною, а купола обшиты листовой медью. Напротив храма был княжеский терем в два этажа с пристроенным флигелем и всё с такой же черепичной крышей. Вся площадь была идеально ровной и тоже засыпана утрамбованным гравием зеленоватого цвета.

– Смотри ты, школу и кельи монашек кирпичом обложили, пока меня две недели не было, – восхитился воевода. – Поедем, князь, сначала в храм зайдём, за здоровье Петра Дмитриевича свечку поставим, – предложил он князю.

– Свечку… – И в очередной раз Пожарский договорить не смог.

Прямо перед входом в храм, под козырьком из листовой меди, были огромные щиты с вырезанными на них картинами. Это были деяния святого князя Владимира. Вот он борется с медведем, вот воюет с половцами, вот крестит Русь, вот строит храм в Киеве.

– А это чья работа? – через несколько минут пришёл в себя Пожарский.

– Мастер твой Фома, тот же, что и медведей резал. Смотри, я ещё четвёртой картины и не видел. Это святой Владимир храм строит. Недавно Фома закончил, видимо.

– Мне государь перед отъездом моим в Нижний сказал, чтобы я не смел ни одного мастера в Москву из Вершилова забирать. Я его сначала не понял. А теперь начинаю. Так и хочется всех в Москву перевезти. Разве место сим великим творениям в деревеньке захолустной? – схватился за голову князь.

– Деревеньке ли? Почитай триста дворов уже