Кровать с золотой ножкой - Зигмунд Скуинь

— Королеву полей не след хоронить по укромным полям, королеву вдоль дорог сажайте, где ездят кареты. А клевер, усладу коровьего брюха, вторым рядом сейте, поближе к скотным дворам и молочным бидонам. Это я вам говорю!

Зунтяне сумели сохранить и здравый смысл, и рассудок, а посему не знали, как выглядят пустые кормушки, и не дожили до того, чтобы коровы давали козью долю молока. Кое-кто из соседей пыжился, старался казаться лучше, чем был на самом деле, хозяйствовал на бумаге, раздувал показатели, Паулис же при каждом собеседовании с председателем твердил:

— Как высоко ни подкидывай шапку, все равно наземь упадет. Одними разговорами дела не сладишь, приписками животы не накормишь.

Для затянувшейся холостяцкой жизни у Виестура имелись основания, хотя ни Паулис, ни Нания разобраться в них не могли. В армию Виестура не взяли — вроде бы не хром, а при ходьбе чуточку припадает. Виестур на тракториста выучился, к моторам он сызмала имел пристрастие. Парень он был симпатичный, рослый, светловолосый и, не в пример большинству Вэягалов, имел темные и длинные ресницы. Девчонки о нем сочинили такую загадку: «Угадайте — кто не черен и не бел, не цыпленок и не черт?» Светловолосая голова Виестура как-то особенно выделялась поверх замасленного ватника тракториста. Волосы Виестур всегда содержал в чистоте и порядке. «Он просто помешался на своих волосах, — сказал Паулис Нании, — каждую неделю бегает в парикмахерскую». На самом деле Виестур бегал к Валии, всегда только к Валии.

— Как будем стричь? — спросила Валия с лукавой улыбкой.

— Сделайте покороче, — раскрасневшись от смущения, Виестур тупо глядел в большое зеркало.

Неделю спустя опять явился.

— Да ведь не успели еще отрасти, — удивилась Валия.

— Не беда, сделайте покороче.

Через неделю Виестур снова сидел в ее кресле,

— Еще слегка укоротите.

— Тогда уж под бокс.

— Пусть будет под бокс.

— А в следующий раз что — под гребенку? Волос ваших жалко! — Валия в нерешительности теребила шевелюру Виестура. — Вот что, лучше как-нибудь в выходной день прокати меня на мотоцикле. Говорят, в окрестностях по берегам Светупе так славно поют соловьи.

Виестур катал Валию на мотоцикле всю весну и все лето. Это, разумеется, не осталось не замеченным ни для молодых, ни для старых зунтян. Молодые говорили: «Ты смотри, какие у Валии стройные ножки!» (В ту пору у женщин еще не были в моде брюки, и подол платья Валии на мчащемся мотоцикле развевался где-то на уровне талии.) А старики говорили: «Совсем спятил парень, не сломал бы шею, на дорогу даже не смотрит, все назад, все в глаза ей пялится». Валия, обеими руками крепко обнимая Виестура, за его широкой спиной казалась маленькой, хрупкой и счастливой.

Осенью колхоз послал Виестура на учебу. Школа далеко — на другом конце Латвии, а курс обучения двухгодичный. Что у Валии объявился новый ухажер, обнаружилось несколько месяцев спустя. Эдгар, бурильщик колодцев, тоже парень видный, того никто не отрицал. В противоположность Виестуру он в первые же десять минут умудрился весь выложиться, рассказать с десяток анекдотов, наговорить кучу комплиментов, перебрать все последние местные новости, достоинства любимых эстрадных певцов. Когда Виестур приехал в Зунте на каникулы, Валия была уже замужем. Два года спустя, когда Виестур воротился домой с дипломом в кармане, Валия по главной улице катала детскую коляску с розовыми занавесками.

Такие случаи в Зунте бывали и раньше, никто особенно не удивлялся. Одно казалось странным, что место Валии на заднем сиденье мотоцикла Виестура так и осталось незанятым, хотя хорошеньких девчонок в Зунте хватало. Что-то буркнув Паулису о барахлящем моторе, Виестур закатил мотоцикл в тележный сарай, где он и простоял все холостяцкие годы Виестура. Да и не было нужды в мотоцикле, по своим бригадирским делам Виестур разъезжал на служебном газике, а как частное лицо больше возился по дому или вместе с Волдисом Рудзитом торчал на берегу озера Буцишу, гипнотизируя поплавки своих удочек.

Погожим осенним днем вспахав картофельные грядки на приусадебном участке, Виестур в конце последней борозды объявил Паулису и Нании, собиравшим картошку:

— Значит, так, дорогие родители, я женюсь.

Нания вытерла испачканные землей руки о цветастую юбку, сняла с головы соломенную шляпу, помахала ею перед собой, словно веером.

— Вот тебе раз… И на ком, позволено будет спросить?

— На Валии. Я так считаю: любовь, как смерть, у каждого одна.

— Ну и чудак.

— Чудак иль не чудак, — сказал Виестур, — а готовьтесь к свадьбе.

Должно быть, впервые в жизни Паулис оставил без ответа вопрос Нании, только громко рассмеялся. Какого был он мнения об избраннице Виестура, осталось загадкой. Однако недовольства на его лице не было заметно, удивления тем более.

Месяц спустя Виестур расписался с Валией. Валия перебралась в Крепость. Грузовик, на котором она приехала, был пустоват. Дочке Валии Гуне шел десятый год. Пока Валия помогала Виестуру перетаскивать узлы, Гуна на кухне общалась с Нанией.

— Мебель мы пока решили ие перевозить, кто его знает, как тут у нас житье сложится. Городская квартира останется за нами, там бабушка прописана. Если понравится, буду жить у вас, а нет, уеду обратно в Зунте. Мне бабушка сказала: быть тебе там падчерицей, и только.

Затем Гуна вернулась к Валии и поспешила выложить ей то, о чем только что говорила с Нанией.

— А знаешь, мама, эта тетя ужасно любезна. Она была рада, что мы свои вещи оставили в городе, говорит, что со старой рухлядью можно ненароком в дом занести клопов. О тебе она высокого мнения: говорит, быстро приберешь к рукам Виестура, поскольку женщина ты бывалая, прошла огонь и медные трубы.

Дар словоизвержения Гуна унаследовала от отца и болтала без умолку в любом месте, с любым и каждым. А поскольку при повторных пересказах к услышанному добавлялась изрядная доля фантазии, ее труды не оставались втуне. Вместе с Гуной на широком пространстве расползались микробы подозрений, зародыши обид, вирусы огорчений, инфузории злобы.

Благодаря стараниям Гуны и отчасти извечно женской ревности к той, что отнимает у матери сына, отношения между Нанией и Валией в первую же неделю обострились настолько, что в Крепости практически был восстановлен порядок, существовавший во времена Ноаса и Августа: она снова как бы разделилась на два дома под одною, крышей. Однако ничто не говорило о том, что Валия собирается вернуться в город. Более того, мать Валии частенько оставалась на ночь в «Вэягалах», помогая дочери по хозяйству. Виестур привез из Эстонии новую мебель. Валия попросила Виестура купить теленка, овцу, поросенка, цыплят. До лета она ездила в парикмахерскую, но, когда родилась Ева, с работы ушла. Правда, и сама еще не верила, что парикмахерский инструмент отложила навсегда. Окончательно распрощалась с парикмахерской, когда на свет появилась Байба. Взгляд на мир поверх трех детских затылков сильно меняется. К тому же было ясно, что и после Байбы точку ставить рано. Виестуру хотелось сына. Но вслед за Байбой родилась Марите, а затем Солвита. Пятая по счету дочь несколько охладила пыл Виестура, хотя на словах он по-прежнему храбрился. Просто Валия заколебалась, объявив, что все желания сбываются лишь в сказках.

Паулис по этому поводу подтрунивал над Виестуром: «Сделать абы как вещь не хитрая. Сделать по своему хотению — вот высший смак. В былые времена такое хорошо получалось у итальянца Макиавелли, а в наши дни немножко у жены моей Нании. Будешь головой об стену биться, ничего, кроме шишек на лбу, не наживешь».

Со временем, особенно после того как Гуна уехала в школу-интернат, отношения между Нанией и Валией несколько улучшились. И хотя до дружбы дело так и не дошло, при раздельном ведении хозяйства подобное сосуществование никаких жертв не требовало. Девочек Нания любила и приближала к себе. По правде сказать, лишь они, девчонки, не обращали внимания на существующее разделение дома и поселившимся на его просторах центробежным силам противопоставляли свои непорочные стремления к общности.

Переписка Леонтины с Индрикисом привела к тому, что сын пригласил ее к себе в гости. Это окрылило за последние годы заметно сдавшую Леонтинию. К путешествию она готовилась восторженно, чуть ли не с энергией своих лучших лет, — шила платья, искала подарки, изучала географию Англии, у пенсионерки-учительницы брала уроки разговорного английского языка. В ту пору слава длинноволосых гитаристов-битлов была в зените, и Леонтина во что бы то ни стало решила побывать на их концерте, в Ливерпуле или в Лондоне. Из этих соображений она взяла с собой и длинное вечернее платье из алого панбархата.

Отъезд Леонтины из Зунте стал событием дня. Февраль был на исходе, в воздухе уже чувствовалось весеннее томление, за черной сеткой обнаженных вет вей светлело невесомое ясное небо. Виестур выпросил колхозную «Волгу», чтобы доставить Леонтину в Ригу. Оркестр Паулиса — в несколько уменьшенном составе — исполнил «Вальс свечей» из фильма «Мост Ватерлоо». Подруги поднесли Леонтине цветы. Сноровка побуждать герань к цветению сохранилась в Зунте со времен парусных кораблей; мужья опять бороздили моря планеты, частенько приходилось отмечать отплытия и прибытия, а планы оранжерей городского садоводства не всегда принимали в расчет потребности зунтян.