Дагги-Тиц - Владислав Крапивин

Ну, раз так, значит для паники нет причин. Короткая штанина Костика была разодрана, ниже ее багровел изрядный кровоподтек, от него бежала по ноге к белому носку тонкая брусничная струйка. Но штаны добрая мама Костика зашьет, носочки выстирает и даже не побранит милого сына, а лечить всякие синяки и ссадины в компании умели всегда. Славик Тминов привычно выбрал на краю стрелки крупные подорожники, обмакнул в бочку с дождевой водой, налепил Костику на ногу.

— Спасибо, Славик, — вежливо прошептал тот. Наверно, ему было неловко за недавнее «ни шиша».

Костика слегка ругнули за бестолковость, велели больше не лазать наверх и отступились. Потому что пора было заняться главным.

Вовка Неверов отсчитал посреди Стрелки двенадцать очень широких шагов.

— Стрелять по одному разу, — официальным голосом сообщил Лодькин секундант Григорьев. — Тяните жребий. — Кто вытянет короткую спичку, тот — первый… Ну?

Борька подскочил к Лешке и дернул у него из пальцев спичечный кончик. И, конечно, выдернул короткую. Быстро глянул на Лодьку: «Ну, что?» А тому — что? Все равно попадать в Борьку он не собирался, хоть первым, хоть вторым.

— Кто где встанет? — спросил Борькин секундант Мурзинцев. — Будем снова тянуть? Или так выберете?

— Мне все равно, — спокойно, почти с зевком, сказал Лодька. Взял с колоды свой пистолет и лежавший рядом коробок. Пошел и встал у воткнутой среди травинок щепки, спиной к поленнице, с которой только что слетел Костик. И понял, что теперь совсем не боится. Ничего не будет. А если и будет, то пусть…

Он смотрел, как встал на свое место и облизнул с губ пузырьки его бывший друг Аронский. Как он картинно поднял к плечу, стволом вверх, пистолет. «Насмотрелся в кино..» Тут Лодька вспомнил, что надо бы закрыться пистолетом, это позволяют правила. И поднял пистолет к щеке.

— Начинайте! — громко скомандовал Мурзинцев. — Первым стреляет Аронский!

«Значит, это все-таки сейчас случится», — отстраненно подумал Лодька.

И вдруг понял, что краем глаза видит над забором Спасскую церковь. Вернее, верхнюю башенку над колокольней и шпиль с маковкой. «Спасская церковь… Яблочный Спас… Господи, пусть Борька промахнется…» Это была вся его молитва перед смертельной угрозой. Лодька мысленно сказал ее и снова стал смотреть на Аронского.

Борька не спешил. Он покачал пистолет в ладони. Быстро прицелился, опустил ствол, потом поднял снова, прищурил левый глаз и стал целиться. Старательно так (скотина!) и прямо Лодьке в лицо. Лодька не боялся и сейчас. Но противно было видеть, как Борька старается помотать ему нервы, и он стал смотреть выше Борьки — туда, где в очень чистом небе сверкала над крышей сарая зеленая банка. Будто и правда кристалл в Изумрудном городе…

Борька подло тянул время, испытывал его, Лодькины, нервы. Но Лодька все равно не боялся. И удивился, когда ощутил, что по внутренней стороне ноги побежала слабая теплая струйка…

Этого не могло быть! Во-первых, потому что совсем не было страшно. А во-вторых, перед тем, как вернуться на Стрелку, Лодька заскочил во дворе в дощатую будку… И вот все равно!..

Впрочем, ни паники, ни стыда он не ощутил. Струйка пока не касалась штанины, не грозила позорным пятном. Она текла в носок, так же, как недавно текла кровь у Костика. Но Лодька все же опустил пистолет и перехватил его двумя руками внизу живота — будто надоело держать у головы, пока Борька выпендривается и тянет резину.

А может, пора сказать: долго ты будешь вые…

И в этот миг грохнуло! Что-то свистнуло у головы, задев на виске кончики волос. Или показалось? У Борькиного пистолета клубился голубой, как от папиросы, дым. Борька почему-то не опускал оружие. От растерянности, что ли?

Сквозь гуденье в голове Лодька услышал громкий и будто бы обрадованный голос Лешки Григорьева:

— Промах! Теперь очередь Глущенко! Стреляйте, Глущенко!

Значит, всё! Ничего ему, Лодьке, больше не грозит! Грозит лишь бывшему другу Аронскому! Не гибель конечно, однако пусть думает, что гибель! Хотя бы несколько секунд! Пусть испытает то, что Лодька!

Лодька забыл про сырость на ноге. Он поднял пистолет и стал поверх ствола смотреть на Борьку. Он тоже целился в лицо противнику. Лица этого он почти не видел — так, бледное пятно, однако знал, что ему, Бореньке, сейчас ох как тошно! Пусть потерпит, хотя бы с полминуты! Он, Лодька, терпел…

Нет, полминуты — долго… Лодька сосчитал до пятнадцати и чиркнул коробком по головке. Он выдержал момент до отказа. И лишь когда головка почти догорела, обещая шипеньем немедленный выстрел, движением кисти Лодька повернул ствол наклонно вверх. Отдача ощутимо толкнула руку, уши забило звенящими пробками…

А на крышу сарая зелеными искрами сыпались осколки разлетевшейся вдребезги банки…

Казалось, осколки падают очень медленно, и в этой растянувшейся секунде Лодька следил за ними, как за облетающими семенами клена. Потом стал смотреть на ребят. Сквозь тающий синий дымок лица их казались непонятными. Особенно у Лешки Григорьева. Он таращил глаза, раскрывал рот, вытягивал шею и, похоже, что-то кричал. «Пробки» из Лодькиных ушей вдруг выскочили, и он услышал Лешкин вопль:

— Откуда?! Гады! Откуда в стволе пуля!? Мы же не вставляли! Шурик, скажи! Мы не вставляли!..

Бледный Шурик Мурзинцев тоже открывал рот, но не слышно. И быстро кивал…

Ясная догадка пришла к Лодьке сразу. Ну, конечно же! Не хотели ни Лешка, ни Шурик кровавого поединка (не идиоты же в самом деле!) Сделали холостые заряды! (И правильно!) А кто-то (кто?!) все же толкнул в ствол пули. Все это стремительно раскручивалось в Лодькиной голове, и даже мелькнуло сравнение с дуэлью Печорина и Грушницкого, хотя у Лермонтова многое было не так… Но вместе с этими мыслями прыгала и вертелась еще одна — далекая от всякого героизма: Лодька снова ощутил предательскую сырость, скосил вниз глаза и увидел, что темное пятно все же проступило на штанах ниже живота. Вот гадство!

Чтобы не заметили, он быстро подошел к столпившимся у колоды ребятам. Когда стоишь вплотную, на живот тебе никто не глядит…

Лешка осип. И повторил уже с хрипом:

— Кто, я спрашиваю? У какого болвана чесались руки?

И все стали смотреть на Семку Брыкалина по прозвищу Цурюк, других болванов здесь не было.

Тот и не отпирался.

— А чё? — сказал он обычные в трудных случаях слова. И довольно связно объяснил:

— Я думал, про них забыли… Когда Костян с дров полетел… Гляжу, они лежат вон там, в ямке, ну и я… Чё ли зря я их принес? Ну и затолкал…

Лодьке почудилось, что в ушах у него опять пробки после выстрела — такое наступило молчание. В этой тишине Лешка вздохнул полной грудью, зажмурился, снова открыл глаза, медленно отвел руку и со всей силы вмазал Цурюку по роже.

Из носа у Цурюка вылетели большие красные капли. Много. И картечью ударили по штанам Лодьки, который стоял ближе всех.

Лодька не сразу понял, жалко ли ему Цурюка и прав ли перепуганный Лешка. В первый миг он радостно осознал, что спасен.

— Психи вы тут все! — заорал он, пряча за громкостью ликованье. — Я теперь как отстираю штаны?! — Он бросил у колоды пистолет и кинулся к бочке под водосточной трубой. Там он горстями начал плескать воду на брючную ткань, будто пытался смыть бурые, сразу подсыхающие пятна, а на самом деле маскировал прежнюю сырость свежей…

— Да ладно, Лодик, отстираешь, — сочувственно сказал издалека Мурзинцев. — Скажи спасибо, что жив остался…

— Ага, «спасибо»! Мне теперь хоть домой не приходи…

Цурюк сидел у колоды на корточках, прижимал к лицу растопыренные пальцы и скулил. Остальные стояли вокруг и галдели, перебивая друг друга. Фонарик пошел к бочке, достал из кармана поглаженных брюк очень чистый платок, намочил, отнес Цурюку.

— На, приложи к носу…

Цурюк приложил, но продолжал скулить:

— Сами заставили принести, а сами… Я откуда знал, что нельзя?.. Сами сказали: надо, а потом… За что по морде-то…

— Заткнись… — угрюмо сказал Лешка Григорьев.

— Ж… безголовая, — вставил свое слово Толька Синий.

— Всегда лезет, не в ту дыру, — поддержал его Гоголь.

И остальные что-то говорили. Но уже без ожесточения, виновато даже. Постепенно до всех доходило, что не так уж несчастный Цурюк виноват (при его тугой сообразительности). В самом деле, увидел в древесной выемке, недалеко от пистолетов, принесенные им пули, решил, что их забыли загнать в стволы, перепугавшись за Костика Ростовича. Ну и постарался для общего дела. Сообразить, куда приводит лишняя старательность, ума уже не хватило, не тот уровень…

А Лодька из общего перепутанного разговора, сбивчивых фраз, выкриков и ругачки все больше понимал, что про пистолеты знали почти все. Про то, что заряды в них холостые. То есть, думали что они холостые. Оказывается, пока Лодька ходил за порохом, Лешка и Шурик потихоньку объяснили про это каждому, даже Славику Тминову. Чтобы никто зря не переживал (вот почему все и смотрели так спокойно!). Мол, пусть Севкин и Арон выпалят друг в друга, а после этого помирятся. Дуэлянты ведь всегда мирились после поединка, если не сумели угрохать друг друга… Не ведали про такой план лишь Цурюк (ему просто не стали растолковывать, чтобы не начал болтать, балда) и Борька — чтобы думал, будто все по правде. А пули (черт бы их побрал!) забыли убрать с колоды, они там притаились, как в укрытии…