Покидая мир - Дуглас Кеннеди

— Может, теперь я вас намылю? — спросила сестра Пеппер.

— Хорошо бы.

Не снимая хирургических перчаток, которые она натянула, когда опускала меня в ванну, сестра взяла кусок мыла и осторожно начала намыливать мне кожу, потом протянула мыло мне и попросила, если я не возражаю, «помылить внизу». Когда я закончила, сестра Пеппер вооружилась душем на гибком шланге и смочила волосы, потом взбила пену, капнув на них шампуня «Джонсонс бэби». Вид овальной бутылочки со знакомой до боли желтой этикеткой вновь заставил меня всхлипнуть. Точно таким же шампунем я мыла голову Эмили. Сестра Пеппер заметила мою реакцию и крепкими пальцами сжала мне левое плечо, свободной рукой продолжая массировать намыленную голову.

Наконец сестра смыла все мыло и привела в действие электронику, чтобы поднять меня из помутневшей, в хлопьях, воды. Высвободив мою ногу из петли, она помогла мне сесть и вытерла мягким полотенцем. Облачив меня в свежую больничную рубашку, она добрых десять минут расчесывала мне волосы.

— Спасибо, — сказала я, когда она наконец закончила.

— Нет, — возразила она. — Это вам спасибо. Я правда очень надеюсь, что ничем вас не огорчила.

— Вы были очень добры, — ответила я.

— А вам скоро станет лучше. Поверьте мне.

Усадив в кресло, меня водворили в палату. Сестра Рейнир ждала там и радостно приветствовала меня.

— О, посмотрите-ка на себя, — произнесла она. — Уже похожи на человека.

Когда я снова оказалась в постели, сестра Рейнир сказала:

— Теперь мы можем опять привязать вас и вернуть на место капельницу с питательным раствором. А можем договориться. Тогда, если вы согласитесь, мы откажемся от ремней, а вместо капельницы я принесу вам поесть что-нибудь посущественнее. Что вы предпочтете?

— Второй вариант, пожалуйста.

— Правильный выбор. А теперь вам, боюсь, придется немного побеседовать с представителем больничной администрации. Ему предстоит заполнить целую груду бумаг.

Администратор оказался юрким коротышкой в сером костюме, на лацкане висела бирка, и я разобрала фамилию — Спендер.

— Мисс Говард! — Он приветствовал меня кивком, потом представился и сообщил, что отвечает в больнице за отчетность. — Это займет считаные минуты, — уверил он. — Я задам вам несколько вопросов, если вам нетрудно разговаривать.

— Хорошо, — сказала я.

— Когда вы поступили, у нас не было возможности получить некоторую основную информацию о вас, из-за вашего… эээ… состояния здоровья. Так что начнем сначала — например, с вашего домашнего адреса. У вас на водительских правах указан адрес в Массачусетсе. Он не изменился?

— Я там больше не живу, — ответила я.

— Тогда какой ваш новый адрес?

— Я пока не подыскала жилье.

— Нам необходимо указать какой-то почтовый адрес, мисс Говард.

— Тогда пусть будет тот, что на правах.

— Отлично. Теперь… семейное положение?

— Незамужем.

— Лица на вашем иждивении?

Я закрыла здоровый глаз. Рыдания снова подступили к горлу.

— Нет, — выговорила я наконец.

— Место работы?

— Я была преподавателем.

— Была.

— Я потеряла работу.

— Но Государственный университет Новой Англии проинформировал меня, что…

— Если вы говорили с моими работодателями, зачем тогда спрашивать меня, где я работаю… работала?

— Это простая формальность.

— Формальность? Это формальность?

Спендер явно чувствовал себя неуютно.

— Я понимаю, как вам нелегко, мисс Говард. Но я был бы благодарен, если бы…

— Хорошо. Я профессор Государственного университета Новой Англии.

— Благодарю вас. Есть ли у вас близкие, кому мы могли бы сообщить о вас?

— Нет.

— Серьезно?

— Я уже ответила.

Пауза. Потом:

— Мы нашли у вас в бумажнике карточку «Синий Крест/Синий Щит» и обнаружили, что вы включены в программу медицинского страхования университета. Однако, согласно правилам ОМО,[93] ваша госпитализация, связанная с несчастным случаем, вызванным психологическими причинами, может длиться не более двадцати восьми суток — это максимальный срок, и пациент должен внести в начале лечения две тысячи долларов. Уверен, вы оцените, что по отношению к вам был проведен весь комплекс необходимых медицинских мероприятий, включая офтальмологическую хирургию. Разумеется, мы давно вышли за пределы упомянутых двух тысяч долларов. В вашем бумажнике, однако, имелись карточки банка «Флит Бостон» и «Америкен Экспресс». С какой из них я мог бы снять сумму, необходимую для покрытия расходов?

Добро пожаловать в Соединенные Штаты Бесплатного Сыра и Мышеловок. Но какая, впрочем, разница, ведь через месяц я все равно буду лежать в гробу?

— С любой, как получится, — ответила я.

— Теперь необходимо, чтобы вы подписали несколько бумажек. Кстати, насколько мне известно, с вами пытался связаться профессор Сандерс из университета Новой Англии, а также некий мистер Алкен, сообщивший мне, что он ваш юрист.

— Я ведь не обязана с ними разговаривать?

— Нет, конечно.

— Могу я вас попросить, чтобы меня ни с кем не соединяли?

Мистер Спендер снова поежился, недовольный этой просьбой, и по его неодобрительному виду я поняла, что он пытается оценить, сумею ли я выполнить свои финансовые обязательства.

— Разве не хочется вам успокоить людей, которые о вас беспокоятся, сказать, что с вами все в порядке?

— Нет, — отрезала я. — Не хочется.

Снова тягостное молчание.

— Что-то еще? — подала я голос.

— Мне нужно только получить вашу подпись… вот здесь и здесь…

«Я даже не дала себе труда просмотреть, что за бумаги мне протягивают, — внезапно обожгла меня мысль, — ведь так, чего доброго, я могла подмахнуть и документ о переводе в местную психушку. Впрочем, это стоило бы штату Монтана денег, а они только что убедились, что за меня никто не несет ответственности, кроме меня самой…»

Подержите меня здесь еще двадцать шесть дней. А потом — basta la vista, бэби…

Подписав все бумаги, я протянула их Спендеру.

— Спасибо, — поблагодарил он. — Искренне надеюсь, что скоро вам станет лучше.

После его ухода в палату вошла сестра Рейнир с завтраком на подносе — бледный омлет, тост, чай.

— Наш «денежный мешок» Спендер сказал, что вы решили изображать Грету Гарбо — хотите со всем справляться самостоятельно и ни с кем видеться?

Я отвернулась, как всегда делала Эмили, если я за что-то ей выговаривала. От этого воспоминания меня забила дрожь. Сестра Рейнир заметила это.

— Это всегда невыносимо, — тихо сказала она.

— Что?

— Это. То, что нельзя обсуждать, потому что, если про это говорить, можно с ума сойти. Поверьте, я уж знаю.

— Откуда вам знать?

— Мой сын, Джек, врезался в дерево на мотоцикле, когда ему было восемнадцать. Это было двадцать четыре года назад. Мой единственный ребенок.

Голос ее звучал твердо, ровно — констатация факта, без видимых эмоций. Я это оценила.

— Как это преодолеть, как свыкнуться? — спросила я.

Она посмотрела прямо на меня — волей-неволей мне пришлось ответить на этот взгляд. Наконец она произнесла:

— Никак.

Глава вторая

Меня продержали в больнице еще ровно двадцать шесть дней. Все это время я оставалась единственной пациенткой психиатрического отделения. Сюда, по выражению сестры Рейнир, и впрямь никто не торопился. Ежедневно меня возили на физиотерапию. После очередного осмотра хирург-ортопед, изучив снимок, сообщил, что бедренная кость благополучно срослась, и мне разрешили вставать и ходить.

Это произошло примерно на четырнадцатый день моего пребывания в больнице, к тому времени я уже перезнакомилась со всеми сотрудниками региональной больницы Маунтин Фолс. Ортопеда звали доктор Хилл. Хирургом-офтальмологом был доктор Мензел. Ну, и, разумеется, местный психиатр — доктор Айрленд.

Доктор Мензел, мужчина лет шестидесяти, рассказал мне, что в середине семидесятых эмигрировал из Чехословакии в Канаду, у него до сих пор сохранился заметный восточноевропейский акцент. Однако внешне он вполне походил на коренных жителей, так как носил галстук-шнурок и ковбойские сапоги. Любитель поболтать, он поведал мне, что лет десять работал в Калгари, а потом, в 1989 году, отправился в отпуск в Монтану, и его покорили просторы, свет, безлюдие и эпическое величие здешних мест.

— Есть у меня шанс когда-нибудь увидеть Монтану своим левым глазом? — спросила я.

— До окончательного заживления должно пройти месяцев шесть, не меньше. Нам и правда пришлось провести сложнейшую микрохирургическую операцию сразу же, как только вы поступили, но нам удалось убрать абсолютно все осколки. Теперь это только вопрос времени. Глаз — это орган, наделенный удивительной способностью к регенерации. Я совершенно уверен, что зрение этим глазом у вас восстановится на восемьдесят, если не на все сто процентов. Врачи обычно высказываются осторожно. Мы не можем обещать и гарантировать чудеса. Но в вашем случае восстановление восьмидесяти процентов зрения — настоящее чудо.