Хэлло, дорогая (СИ) - Мишин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На Хэла обратила внимание его милая, маленькая богиня, и он готов был служить ей и угождать. Он был особенно несчастен, когда мама встретила его у автобуса возле школы, злая, точно разъярённая фурия, и строго крикнула — «Хэл Ловэл Оуэн!». Как собаку подзывала, таким приказным тоном, что Хэл весь сжимался изнутри от стыда и страха. А ещё… гнева? Ведь он обернулся на Хейли и увидел её смеющийся взгляд в окне. Она тоже наблюдала эту сценку, и он на её глазах, как побитый щенок, поволочился к старому, но начищенному до блеска седану, чтобы съёжиться в нём и стать понурым, чёртовым маменькиным сынком.
И ничтожеством, по меркам крутой Хейли, девчонки номер один во всей школе.
Хэл обожал её и очень изменился.
С тех пор, как она начала обращать на него внимание, он встречал и провожал её до дома, таскал её книжки, отваживал назойливых ухажёров и нарушал одно домашнее правило за другим. Он больше не был маминым милым сыночком. Один раз за другим, он делал то, что должен был, чтобы понравиться Хейли, даже если это осудит мама. Хейли была виновницей его первой ссоры с матерью, когда Хэл не явился на ужин: после тренировки ждал, когда освободится Хейли из команды чирлидинга, чтобы он смог отвести её домой.
Хейли Фостер принимала его ухаживания, как подношения, с улыбкой и лукавой, нехорошей искоркой в хитрых глазах. Она могла приказать Хэлу всё, что угодно. Он был рад угодить. Он знал только язык физической помощи, как его приучили к этому дома, и не видел в этом ничего зазорного и обидного.
Велено принести колы? Пожалуйста. Эта не подходит, потому что банка тёплая? Будет другая, холоднее. Надоел кавалер? Пусть только попробует подойти. Нужно встретить её после кино, куда она пойдёт с подружками? Не вопрос, Хейли.
Хэл был счастлив, что она позволяет просто таскаться за ней, быть рядом, дышать с ней одним воздухом. Немногие ребята в семнадцать лет чувствуют так, как чувствовал Хэл. Он был редко одарён умением любить — и им же редко проклят. Парни боялись его, чтобы открыто шутить, а что там они говорят за глаза, ему было плевать. Если Хейли касалась его плеча или просила понести свою тренировочную тёмно-синюю сумку, если она разрешала ему купить себе коктейль в кафетерии или позволяла придержать себе дверь, Хэл так влюблённо смотрел на неё, что всем всё было ясно: этот большой, добродушный, наивный парень, таскающийся за Хейли Фостер, как телёнок, просто влюблён в неё, очень, очень влюблён, до безумия. И это была такая обычная, рядовая, скучная история, что все очень быстро махнули на это рукой и забыли.
А потом Хейли пропала.
***
По нестриженому газону, мало похожему на заливной райский луг из своих представлений, Конни дошла до пансиона и поднялась на крыльцо. Под сенью высоких, старых деревьев стояли не менее старые скамейки, но не было ни души — только птицы тревожно пели в начинающейся лесополосе, на которую выходили большие окна в деревянных рамах. Пансион был совсем не похож на место, которое вообразила себе Конни. Он казался таким местом, в котором не хотелось бы провести остаток дней; унылым потерянным раем, куда люди наверняка сбагривают своих стариков, чтобы те не мешали им жить. Всё дышало странной ветхостью, везде острый взгляд Конни замечал следы неустроенности и запущения. Крыльцо требовало ремонта, дорожку плохо просыпали песком, отчего она тоже заросла травой. В паре окон на фасаде здания не хватало стёкол, так что они были затянуты плотными сетками. Сами стены нуждались хотя бы в покраске, а кровлю не мешало бы подлатать.
У Конни сжалось сердце, когда она подумала о том, что Хэл мог действительно устать от заскоков старухи-матери — все знают, что к старости люди могут вести себя странно, обзаводятся неприятными привычками и пристрастиями и просто ярче проявляют сварливость и эгоизм. Но оправдывало ли это тот факт, что он отправил маму в это Богом забытое местечко, строго огороженное высоким забором?
Оправдывало ли, что он, похоже, всё же сбагрил её?
Когда Конни, вцепившись одной рукой в сумочку, а другой — в корзинку, поднялась на крыльцо, ей навстречу тут же показалась средних лет женщина с убранными в пучок светлыми волосами, в светло-розовой форме, отчего-то напомнившей больничную. Её лица Конни даже не заметила, таким невыразительным оно было.
— Проходите, только вытрите ноги. Оставьте верхнюю одежду, я её уберу. У вас есть пропуск? Вы здесь впервые?
Конни засуетилась. Отвечая на вопросы, быстро вошла, сняла дублёнку и, осмотревшись, неловко сжала плечи, встав возле обычного письменного стола, за которым устроилась та женщина в костюме: она заполняла бланк, время от времени задавая Конни всё новые вопросы. Их было почти нескончаемое множество. Конни отвечала машинально. Потом сотрудница вручила ей ручку и с десяток бумаг, скреплённых скобой, и велела с ними ознакомиться: это были правила пребывания в пансионе. Конни углубилась в чтение, изредка отрываясь от листов и украдкой разглядывая холл.
Внутри пансион казался тихим, тёмным, холодным. Здесь не было слышно человеческих голосов, смеха или звука чьих-нибудь шагов по коридору. Конни почудилось, что она зашла в мемориальный зал при похоронном бюро: точно такой же дом, вспомнилось, был там, где в последний путь провожали маму. Она лежала в лакированном коричневом гробу с бордовой отделкой, окружённая букетами скупо развёрнутых по бутону лилий на золочёных треногах, в точно таком же старом доме с высокими деревянными окнами, длинными пролётами коридоров и сквозными комнатами.
— Сюда.
Сотрудница была не из разговорчивых. Закончила с выпиской маленькой карточки, которую вручила Конни. Затем поставила на бланке печать и присовокупила его в папку с крупной литерой «М» на корешке, ко множеству других заполненных листов. Затем убрала папку на место, на полку позади себя, в высокий дубовый стеллаж. Конни, как зачарованная, впилась взглядом в папку с буквой «О» через одну от своей, и закусила губу, вдруг подумав, что Хэл, должно быть, тоже
