Холодные дни - Джим Батчер

– Я не знаю. – Она искоса взглянула на меня. – Мы с сестрой не обменялись ни единым словом со времен, предшествовавших битве при Гастингсе.

Почти не уступает тысячелетию отчуждения. Дисфункция эпического масштаба. Как раз тот тип семейного напряжения, в который здравые люди не суются.

– Я собираюсь влезть в ваши семейные дела, – сказал я. – Потому что я до смерти перепуган тем, что может случиться, если я этого не сделаю, и потому что приходится вмешаться. Я понимаю, что вы с Мэб враги. Я понимаю, что если она скажет «черное», вы скажете «белое» – ну, так уж оно есть. Но сейчас мы вместе в корзинке, летящей в пропасть. И мне нужна ваша помощь.

Титания наклонила голову в другую сторону и сделала шаг ко мне. Я едва не выскочил из круга. Я не хотел бы этого делать. Не думаю, что он надолго обеспечит мою безопасность, если она решит, что хочет напасть на меня, но пока он нерушим, это означает, что ей пришлось бы потратить кое-какое время, чтобы уничтожить защиту – время, за которое я мог бы ее атаковать. Это означало также, что сделай я первый замах, я сам разрушу защиту круга – мое единственное преимущество. Она посмотрела мне на ноги и снова – выжидательно – на меня.

– Кгм… – сказал я. – Так вы поможете мне, пожалуйста?

Что-то промелькнуло на ее лице, когда я сказал это – эмоция, которую я не смог определить. Может быть, эмоция, незнакомая людям. Внезапно она развернулась и, как мне показалось, впервые стала рассматривать место, в котором мы находились.

– Посмотрим, – сказала она. Снова поворот ко мне, напряженный взгляд. – Почему ты пришел сюда, чтобы вызвать меня?

– Это птичий заповедник, – сказал я. – Уголок природы для сохранения жизни и красоты. И птицы для меня как-то связаны с Летом. Будущим летом на юге будет зима, и они вернутся. Я подумал, что это может оказаться близко к некоторым землям Лета в Феерии. И что вам будет легче выслушать меня.

Она медленно повернула голову, словно вслушиваясь. Не было никаких звуков, не считая белого шума тысяч птичьих крыльев.

– Но это не только заповедник. Это место для… непристойных связей.

Я пожал плечами.

– Здесь только вы и я. Я решил, что если вы захотите меня убить, то сумеете сделать это, не причиняя вреда никому из посторонних.

Титания кивнула, с задумчивым выражением на прекрасном лице.

– Что ты думаешь о мужчинах, которые приходят сюда для встреч друг с другом?

– Кгм, – сказал я, чувствуя себе несколько выбитым из колеи. – Что я думаю о геях?

– Да.

– Трахай и давай трахаться[66]. Примерно так.

– То есть?

– То есть, ко мне это не имеет никакого отношения, – сказал я. – И не мое дело, чем они там занимаются. Я не лезу к ним в гостиную, а свой кайф ловлю с женщинами. А они не приходят ко мне, чтобы заниматься в моем доме с другими мужиками тем, чем они там занимаются.

– Ты не считаешь, что делать это – аморально?

– Понятия не имею, – сказал я. – Меня это по большей части не касается.

– И почему?

– Потому что даже если они и делают что-то аморальное, я был бы идиотом, критикуя их, потому что сам весьма далек от совершенства. Курить – самоубийственно. Пьянство – саморазрушение. Выходить из себя и орать на людей нехорошо. Врать нехорошо. Изменять партнеру нехорошо. Воровать нехорошо. Но люди постоянно так поступают. Как только я пойму, как стать совершенным человеком, я получу право читать лекции этим людям насчет того, как им проживать свои жизни.

– Странное отношение. Разве ты сам не «всего лишь человек»? Разве ты не обречен на несовершенство?

– Вот, теперь вы схватываете идею, – сказал я.

– И ты не расцениваешь это как грех?

Я пожал плечами.

– Я думаю, что наш мир жесток. Я думаю, что найти любовь трудно. Я думаю, мы все должны быть счастливы, когда это хоть кому-то удается.

– Любовь, – задумчиво сказала Титания. – И что, именно это здесь происходит?

– С мужчинами, которые приходят сюда ради анонимного секса? – Я вздохнул. – Не вполне. Думаю, что это скорее грустно. То есть, всегда, когда секс становится таким… чертовски обезличенным, это постыдно. И я не считаю, что такие развлечения благотворны для них. Но вредят-то они не мне.

– И почему это должно иметь какое-то значение?

Секунду я смотрел на Титанию. И потом сказал:

– Потому что люди должны иметь право выбора. И если то, что они делают, не причиняет вреда другим, они должны быть свободны в своих действиях. Это очевидно.

– Ой ли? – сказала Титания. – Непохоже, что оно так, судя по состоянию смертного мира.

– Да. Многие не понимают этого, – сказал я. – Они зацикливаются на «правильно» и «нехорошо». На «право» и «лево». Но все это не имеет значения, если люди не свободны.

Титания внимательно смотрела на меня.

– Почему вы, имея выбор, спросили меня именно об этом? – спросил я.

– Потому что такой вопрос показался мне уместным. Потому что мои инстинкты подсказали мне, что твои ответы скажут мне о тебе то, что мне необходимо знать. – Титания глубоко вздохнула. – А что ты думаешь о моей сестре?

Секунду я колебался: дать вежливый ответ или честный?

Честный. Почти всегда лучше всего играть честно. Так тебе никогда не придется снова и снова подправлять свою историю.

– Я думал, гнев Мэб достаточно страшен, пока не познакомился с тем чувством, которое она выдает за привязанность.

При этих словах Титания едва не улыбнулась: – О?

– Она бережно вытаскивала меня из кровати, пытаясь убить каждый день в течение одиннадцати недель. Она пугает меня до смерти.

– Ты не любишь ее?

– В любом из смыслов этого слова, – сказал я.

– Так почему ты служишь ей?

– Мне нужна была ее помощь, – сказал я. – И это было ценой. Уж конечно я с ней не потому, что мне нравятся интерьеры Арктис-Тора.

Титания кивнула. И потом сказала:

– Ты не похож на других монстров, которых она веками выращивала для себя.

– Кгм. Спасибо?

Она покачала головой.

– Я ничего для тебя не сделала, Гарри Дрезден. – Титания поджала губы. – Во многом мы с ней похожи. Во многом абсолютно различны. Ты знаешь, во что верит моя сестра?

– В ослепительные выходы, – сказал я.

Губы Титании дернулись.

– В рассудок.

– Рассудок?

– Рассудок. Логику. Расчет. Холодные цифры. Превосходство разума. – Глаза Титании стали далекими. – Это еще одно, в чем мы расходимся. Я предпочитаю следовать мудрости сердца.

– Что значит? – спросил я.

Титания подняла руку, произнеся одно-единственное слово – и воздух зазвенел наполнившей его силой. Земля просела, разрывая мой круг, и, сбив меня с ног, швырнула на спину.

– Что значит, – сказала она раскаленным от ярости голосом, – что это ты убил мою дочь.

Птицы с криком разлетелись во всех направлениях, словно выпущенные из центрифуги. Титания подняла руку, и стрела молнии вылетела из смерча туч и выбила в земле дымящийся кратер размером с мою голову в ярде от меня.

– И ты посмел прийти сюда! Просить меня вмешаться в дела моей сестры! Ты, кто наградил мою Аврору железной смертью!

Я попытался встать, но Титания схватила меня за воротник куртки и вздернула с земли. Одной рукой. Она держала меня прямо над своей головой, а ее кулак упирался в мою грудь.

– Я могла бы убить тебя тысячей способов, – прорычала она, а ее опаловые глаза постоянно меняли цвет. – Я могла бы разбросать твои кости по самым дальним уголкам земли. Я могла бы скормить тебя своему саду и заставить тебя вопить целую вечность. Я могла бы подвергнуть тебя мучениям, в сравнении с которыми судьба Ллойда Слейта показалась бы верхом гуманизма. Я хочу сожрать твое сердце.

Я висел в воздухе над разъяренной Летней Королевой и знал, знал наверняка, что не могу сделать абсолютно ничего, чтобы спасти свою жизнь. Я умею делать кое-какие вещи, безусловно – и поразительные вещи. Но Титания боялась меня не больше, чем белый медведь – полевую мышь. Мое сердце застучало монотонно, как чертов метроном, и это было все, что я мог сделать, чтобы не намочить свои чертовы штаны.

И затем произошло нечто сбивающее с толку.

Ее глаза наполнились слезами. Они выступили из глаз и потекли по ее щекам. Титания словно обмякла. Она поставила меня на землю и отпустила.

– Я могла бы все это сделать. Но ничто из этого, – прошептала она, – не вернуло бы мне мою дочь. Ничто из этого не заполнило бы пустоту внутри меня. На осознание потребовалось время, но мудрый совет Старейшины Бебеки помог мне понять правду.

Адские колокола! Старейшина Бебека высказался в мою пользу? Надо выставить старикану пиво.

– Я не дура, чародей. Я знаю, чем она стала. Я знаю, что это должно было быть сделано. – Еще больше слез, сверкающих как бриллианты. – Но она была моей. Я не могу забыть, что ты отнял ее у меня. Я не могу простить тебя. Забирай свою жизнь и покинь это место.