Святая сестра - Марк Лоуренс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это будет нелегко. Если там действительно есть кто-то важный, туда поставят охранников столь же хорошо обученных, как мы, — на ходу выдохнула Чайник, только для их ушей.
— Отвлечение? — пробормотала Бента.
— Обязано быть, — кивнула Чайник.
По периметру шатра выстроилась шеренга солдат с суровыми глазами, одетых в более яркую и менее рваную форму, чем у обычных. Чайник не подошла достаточно близко, чтобы не предупреждать их. Еще одна из максим Яблоко: Делай только один верный шаг, никаких предварительных.
— Катапульты? — Чайник обратился прямо к Ноне через их нить-связь. — Ты сможешь это сделать?
— Да. — Нона так и не овладела умением работать с огнем и могла только задувать свечи и заставлять фигуры плясать в пламени очага. Но эти большие глиняные горшки с горящим маслом... К ним она могла протянуть руку и прикоснуться своей камень-работой. Особенно так близко к Ковчегу с кровью, поющей под его дудку.
— Не слишком близко. Мы не хотим, чтобы шатер захватило. Иначе наши цели разбегутся.
Выход из шатра шел под множеством навесов, висевших между шестами, вырезанными из незнакомого Ноне темного дерева. Любой, кто появлялся из шатра, видел ряд катапульт, расположенных примерно в пятидесяти ярдах. Чайник вела их кружным путем, приближаясь к шатру сбоку. Когда они подошли ближе, она и Бента притянули к себе тени, едва заметное скопление, которое текло за ними и удерживало темноту в тумане, едва поднимавшемся над вытоптанной травой.
Нона остановилась и, сосредоточенно нахмурившись, уставилась на катапульты. Ряд оборонительных сооружений был выстроен перед большим лагерем против отдаленной возможности того, что армии императора Крусикэла могут выступить из-за стены. За этими рядами лежало несколько сот ярдов развороченной земли. Затем море вооруженных людей, которое волновалось вокруг основания стен Истины; они метали камни и стрелы, ожидая своей очереди у приставной лестницы или захват-крюка. Слева, раздражающе далеко от линии огня катапульт, первая из полудюжины огромных осадных башен только что встретилась со стеной.
Нона потянулась своим камень-чувством к ощущению обожженной глины, ища округлость и полноту контейнеров. Катапульты метали через неравные интервалы, каждая стреляла по мере готовности, более быстрые экипажи медленно догоняли более медленные.
Внезапно она ощутила, что нашла свою цель — словно вспомнила имя, которое ускользало от нее. Как она могла когда-либо его не знать? Она выбрала горшок, который уже был поднят в метательную чашу катапульты с помощью веревочной сетки, погруженной в глину. Верхняя часть горшка была защищена от ветра пористым медным кожухом, фитиль внутри только что был зажжен. Пока Нона смотрела, человек, который работал рычагом, занял позицию. Мгновение спустя метательное плечо взметнулось вверх, скрученные шкуры с гортанным звоном ослабили напряжение. Плечо врезалось в стопорную балку, оторвав от земли весь задний конец колесного каркаса. Горшок поплыл дальше, все еще поднимаясь.
Нона замедлила мир, стиснула зубы, сжала кулак, и горшок разлетелся вдребезги. Пылающее масло растеклось, замедлилось и упало на головы лучников, которые стреляли по стенам Истины.
Собравшиеся тени обвили ноги Ноны, вызвав в ней холодный темный трепет. В то время как все взгляды обратились к огню и крикам за линией катапульт, три монахини помчались вперед, быстрые и плохо видимые. Они пригнулись и прошли между двумя солдатами, охранявшими шатер.
Нона толкнула мужчину, стоявшего перед ними, со всей эмпатией марджал, которая у нее была: ты нас не видел.
Чайник прорезала колеблющуюся стену шатра, низко пригнулась, и все три в мгновение ока проскользнули на четвереньках внутрь.
Нона поняла их ошибку в тот момент, когда оказалась в шатре. Внутренность представляла собой единое пространство, освещавшееся движущимися разноцветными лучами — солнечный свет проникал сквозь стены. Земля была покрыта подстриженной травой. Пять фигур в пятнистых белых туниках мягкотелых стояли вокруг человека, сидевшего в центре на простом деревянном стуле. Мягкотелые были достаточно опасны сами по себе, ассасины, столь же смертоносные, как и ной-гуин, сведущие в своих боевых искусствах и своеобразных вариантах тень-работы. Однако внимание Ноны привлек мужчина в центре, еще до того, как она поднялась с колен. Черный бархат его мантии был испещрен сигилами, вышитыми серебряными и золотыми нитями. Дюжины сигилов. Такие деньги могли быть щедро потрачены на короля или королеву, но здесь, в этом пустом шатре, это означало только одно. Все это было ловушкой, рассчитанной на то, чтобы привлечь лучших ассасинов, которые были у врага. Этот человек явно был магом, ожидающим здесь, чтобы убедиться, что никто из тех, кого заманили сюда, не сбежит. Либо Скифроул научился за время долгого марша по Коридору не сигнализировать, где спят их боевые командиры, либо они были намеренно глупы, жертвуя предводителями, или, возможно, даже просто используя актеров для игры «заманить и подменить». Скифроулцы должны были знать, что лучшие из ассасинов империи нанесут удар в последние дни и часы, прежде чем они достигнут стен императора.
К их чести, Чайник и Бента плавно откатились в сторону, поднялись на ноги и выпустили шквал метательных звезд. К сожалению, отвлекающий маневр, позволивший им войти незамеченными, просто дал знать мягкотелым, что кто-то приближается. Каждый из них держал по паре боль-палочек, тонких железных стержней около двух футов длиной. Сигил на конце, активированный тень-работой, вызывал такую боль, что даже легкое прикосновение к обнаженной плоти заставляло жертву кричать на полу. Артефакт, который Туран Таксис называл Беда, был создан по тем же принципам.
Со скоростью хунска мягкотелые отражали град звездочек, особенно заботясь о том, чтобы защитить человека среди них. Маг поднялся на ноги. На вид ему было лет пятьдесят, седые волосы коротко подстрижены, тяжелый взгляд темных глаз. Татуировка доминировала на его лице, синие линии расходились от глаз. Что-то вроде цветка. И еще что-то вроде паука, раздвигающего лапы. Нона знала, что он квантал. Она не могла сказать, как поняла это, за исключением, возможно, того, что у него отсутствовали какие-либо уродства, характерные для многих марджалов, которые слишком глубоко погружаются в искусства стихий, или в те редкие и более странные искусства, которые иногда у них проявляются.
— Три!
