По лабиринтам авангарда - В. Турчин

Стремясь придать значительность своим произведениям, многие художники обращают внимание на их названия. Если абстрактные экспрессионисты могли выставлять свои полотна с хаотично набрызганными красками просто под номерами или показывать работы с этикетками «Без названия», то тут ситуация резко меняется. Так, Морни демонстрирует композицию «Зима в розовом саду, который девочкой посадила Жаклин» (1982). Сандро Киа нередко пишет стихотворение, им сочиненное, прямо на холсте картины. Оно выполняет функцию названия и подчеркивает близость к концептуализму с привилегией «текстов». Киффер, назвав свое произведение «Твои золотые волосы, Маргарет» (1981), помещает надпись, небрежно намазанную, среди изображения поля, на котором виден пучок настоящей соломы — намек на «волосы Маргарет». И. Иммендорф — в духе текстов концептуального искусства — показал в 1984 г. картину под названием «Биеннале — это я». Г. Базелитц пишет огромные полотна, которые выставляет, по собственному признанию, «вверх ногами», показывая «перевернутый мир».

С особым вниманием к доклассической культуре относится А.-Р. Пенк, сочетающий манеру экспрессионистов со стилизацией неолитических знаков, состоящих из черточек, кружков, стрелок и треугольников. Пенк считает, что эти иероглифы требуют повышенного внимания зрителя, но не поддаются объяснению. Американец К. Хэринг покрывает громадные поверхности однообразно нарисованными схематичными фигурками людей, трактованных, как у Пенка, в «неолитическом» стиле. Хэринг использует «элементарные» краски, преимущественно черную и красную, и стремится к агрессивному воздействию на зрителя. Стиль Хэринга и ему подобных (которых, отметим, немало), называемый «неограффитизм», способствует, как говорит критик О. Винер, созданию картин «ничегонепоказывания», которые вызывают только «семантическое раздражение», но не удовлетворяют любознательность даже на самом элементарном уровне. При этом тут, конечно, есть и доля иронии, немного современного шаманства. Так, Пенк на выставке «Я рисую, следовательно, существую», показанной им в Лондоне в 1984 г. и названной, несомненно, в духе концептуализма, музицировал, что отчасти напоминало полузабытые жесты перформанса.

Касаясь проблемы формы, критик В. ван Мюльдерс таким образом определил новую живопись: «Эта живопись пестрая, яркая, дикая, незрелая, свободная и эклектичная, но обязательная как орнамент». Здесь нет определенности, обязательности. «Пусть будет так, как получилось» — вот краткая формула, которой довольствуются многие художники. Орнаментальность, «взрывы» больших красочных пятен, напластование образов — приметы, типичные для такого искусства. Художники утверждают, что прежде всего «искусство — это практика». Сама полемичность, направленная против методов старого авангардизма, весьма примечательна.

Трансавангард формировался под влиянием эволюции архитектурной мысли и дизайна, обнаруживая с ними родство, чем и определялось число критиков и теоретиков архитектуры, принявших участие в обсуждении эстетических задач. Эра-постмодерна (термин получил гражданство в 1976 г.) захватывает многие области.

ПОЗДНИЕ 80-е

С каким «багажом» культура цивилизации подойдет к концу века? Этот вопрос задают сегодня критики разных стран,. Вопрос, заметим, не праздный. Концы столетий всегда оказывались особо значимыми в культурном развитии — достаточно вспомнить конец XVII столетия с его общественным, идейным и художественным кризисами, породившими Великую французскую революцию. Не менее поучительна и атмосфера конца прошлого века, противоречия которой разрешились в войнах, революциях и — что для нас сейчас важно — в рождении такого феномена, как авангардизм.

Дать целостную характеристику того, что творится или, скажем, выходит на поверхность в искусстве сегодня — конечно, невозможно. Ситуация напоминает лоскутное одеяло, и многие критики делают попытки именно .так ее описать.

Одним из несомненных признаков ситуации в искусстве все без исключения называют отступление того «движения», с которым еще недавно связывали наибольшие надежды на будущее,— «пост-» или «трансавангарда». Водопады красочных масс, брутальность фактуры, стилизация под живопись старых мастеров и подражание росписям неолита — все, что было модным в 70-е гг., теперь вызывает скептическое отношение. Трансавангард начал подвергаться повсеместной критике, его обвиняют в «циничном шарлатанстве», «преднамеренной визуальной адаптации» и т.п. Конечно, нельзя не учитывать, что, как часто бывает, пафос борьбы с ним намеренно преувеличен; представители трансавангарда никуда, понятно, не исчезли, они по-прежнему творят, их произведения приобретаются галереями и коллекционерами. Думается, что в 90-е гг. найдется какое-то равновесие между «новой волной» и тенденциями постаревших ретроспективистов, тем более, что отдельные приемы, ими привнесенные, прижились.

И все же именно возрождение авангарда наблюдается сегодня повсеместно. Центры его существуют в Европе и Америке. Несколько наций претендуют на звание ведущих: итальянцы, французы, немцы и американцы.

Критики, пытаясь определить направление современного поиска, испытывают нехватку терминов. «Трансавангард» под «зонтиком» своего расплывчатого названия смог собрать многие параллельные и даже конкурирующие термины. Теперь все еще более неопределенно. Некоторые критики говорят о «периоде после Бойса»; Лотар Ромэн говорит о «модерне после постмодерна»; Эдвард Фрай — о «новом модерне». Ряд критиков и теоретиков хотят придать конституированное значение возрожденному термину «модерн», рассматривая искусство предшествующих лет (включая и трансавангард) как «протомодерн». Отсутствие терминологической определенности приводит к тому, что название отдельной выставки, такой, как, скажем, «Безвременье. Искусство сегодня» (Берлин, 1988), гораздо ярче выражает суть происходящего, чем пространные писания в духе критического пессимизма. Наиболее удачным остается чисто «хронологическое» определение: «искусство поздних 80-х»; наиболее очевидным — у что в нем победили (не будем гадать, правда, на какой срок) вполне определенные тенденции — «антипоставангардистские».

В нынешнем авангарде все как бы уже дано: копийность, пусть и замаскированная под известные оригиналы, хранящиеся в музеях, приобретает (по словам П. Рестани) неоманьеристический характер. Сегодня мы не увидим принципиально новых концепций; все, что делает тот или другой мастер, уже знакомо. Если трансавангард стилизовал «исторические» измы, доходя в своих вкусах до поп-арта (включая его, но не осмеливаясь брать то, что было после него), то теперь встал вопрос о восстановлении чуть было не утраченных традиций 60-х: оказывается, они еще не использованы, и аналитическая эстетика 70-х гг. их не поняла. Флюксус и хеппенинг, концептуальное искусство и «арте повера», «индивидуальная мифология» и минималь-арт, лэнд-арт и ассамбляжи, жесткий абстрактный стиль в живописи и первые опыты видео-арта — все это, вплоть до поворота в сторону фигуративной изобразительности, оказывается еще жизнеспособно.

Критики 60-х, такие, как П. Рестани и Дж. Челант, снова активно взялись за перо. Челант вспоминает нью-йоркский неодадаизм и монохромные «пустоты» холстов И. Клейна, механически-энергетические конструкции Тенгели и комбинированную живопись Р. Раушенберга. П. Рестани цитирует свою статью 1961 г., посвященную «новому реализму».

Если вернуться к примерам прошлого (подобные сопоставления помогают порой «просветлить» настоящее), то побеждает не живописный радикализм К. Малевича, но «объективность» М. Дюшана и «всегда современного» Ф. Пикабия. Почти все комментаторы вспоминают дадаизм. Конечно, мы имеем теперь «тихий», прирученный дадаизм, приспособленный к массовому эстетическому потреблению. «Дада» являлся тотальным нигилизмом; поп-арт хотя и придал его поэтике пафос утверждения идеалов общества потребления, однако до конца не изжил его парадоксы и иронию. Теперь последнее испарилось... Испарилось, как и концепционность 60-х. Взамен «гамлетовского сумасшествия» тех лет с его каскадом бесконечных вопросов началось творчество «положительных ответов», объективированных в пространстве за счет заполнения среды масштабными объектами.

Они создаются разными методами: это пространственные ассамбляжи и сложные конструкции-инсталляции (монтаж объектов, сделанных вручную или производственным путем), манипуляции с реальной средой в духе минималь- и лэнд-арта, активное использование информационно-передающих устройств и, наконец, «готовые объекты». Подобное творчество внебиографично, вне-драматично, внеиндивидуально. Если раньше все, что делал художник-авангардист, можно было принять за метафору, то теперь торжествует данность факта. Есть, конечно, и просто живопись; но ее только условно можно назвать живописью. Это очень схематичный, чертежно исполненный стиль «нео-гео» (новая геометрическая абстракция). Показательно, что он опирается все на тот же опыт 60-х гг., на творчество Кенета Ноланда и Франка Стелы или использует монотонно повторяющиеся орнаментальные узоры. Происходит дальнейшее освобождение от «эстетического».