Лицей послушных жен (сборник) - Ирэн Роздобудько

Сам Кароль Варга исполнял роль шпрехшталмейстера, завхоза и «крестного отца» нашей маленькой бродячей «мафии», которую каким-то чудом пропускали через границу. Моей обязанностью неожиданно стал уход за Минни и, конечно, игра на саксофоне во время исполнения номеров.

Мы ехали в страшной духоте. Большую часть фуры занимало главное богатство – холодильная камера с кусками льда, который время от времени подкладывали в аквариум с Минни, или я бросал его прямо на большую белую клеенку, застилавшую пластиковый поддон, и она барахталась на этом импровизированном арктическом берегу. Страдая от жары и запаха бензина, Минни подгребала под себя куски льда, как курица цыплят, не оставляя ни одного.

Иногда, вглядываясь в ее бездонные черные глаза, я жалел, что не являюсь членом общества защиты животных. Минни страдала от жары не меньше нас. Но выглядела счастливее нас, так как никогда не видела океана, не знала, что такое лежать на настоящей льдине, и из-за этого не чувствовала всю глубину своих страданий.

Кароль Варга сказал, что тюлениха родилась в городском цирке полумертвой и он выкупил ее у директора за бутылку коньяка. Выкупил и выходил. Теперь именно она приносит шапито хоть какую-то прибыль, поскольку обладает умом и, как выяснилось благодаря мне, музыкальным слухом.

До нашего с ней сотрудничества Минни привлекала зрителей одним своим видом и еще тем, что отбивала брошенные детьми мячи и ела из рук рыбу или даже попкорн. Большего от нее и не требовалось.

Но саксофон творил чудеса. Под него Минни начала танцевать.

Сначала я просто играл, стоя на подиуме напротив нее, а она выделывала немыслимые выкрутасы. Иногда мне казалось, что она принимает форму звуков, которые слышит.

Со временем номер усложнился и – готов поклясться! – мог бы конкурировать с номерами приличных цирков!

Я выходил к Минни на белую клеенку в блестящем черном костюме и, импровизируя на саксе, повторял ее движения. Одна дама во время нашего номера даже потеряла сознание, завороженная этим зрелищем. Потом такое случалось довольно часто.

Господин Варга даже начал мечтать о большом надувном бассейне и расширении номера до целого отделения. Но каждую неделю мы кочевали с места на место, и думать об этом было слишком рано, так как мы находились в постоянной суете.

У каждого, кроме какого-никакого своего номера, была еще и куча других обязанностей.

Тяжелее всего было, когда мы ставили шатер шапито. Если господин Варга скупился нанять местных алкоголиков, на это уходили целый день и уйма сил. В первую неделю такой работы у меня ныла каждая клеточка на черном от загара теле.

Поставив шатер, господин Кароль садился за руль своей зеленой машины, открывал верхний люк, устанавливал туда «живую статую» – Вику, одетую в блестящий купальник для привлечения публики. В руках Вика держала флаг со странноватым самодельным изображением Минни и мегафон, в который она время от времени объявляла о начале представления.

Возможно, такие хитрости и прибавляли к числу зрителей еще пару-тройку утомленных солнцем семей, но первые три дня приходилось расходовать силы перед десятью-пятнадцатью зрителями, пока через них не распространялись слухи о нашей главной танцовщице. И к концу представлений зал уже был забит под самую завязку в прямом смысле – под завязку нашей круглой брезентовой крыши!

Вечером господин Кароль Варга считал прибыль и даже выдавал нам «премиальные». Свои я тратил на свежую рыбу для Минни.

А потом у нас появились серьезные конкуренты в виде профессионального передвижного цирка – втрое большего, чем наш жалкий выцветший шатер. Сначала все было ничего. «Балканский кульбит» – так называлось это приличное шапито – расположился на другом конце Поморья и так же, курсируя на разрисованном фургоне по улицам города, взялся активно агитировать публику идти именно к ним. Но публика уже хорошенько подсела на Минни.

Тогда к нам пришел сам директор «Балканского кульбита», некий господин Калин Киркоров – долговязый чернявый болгарин с тонкими черными усиками, закрученными в несколько колец. Его сопровождал человек-горилла с таким накачанным торсом, что казалось, он вот-вот лопнет от давления своих же мышц. Наш Никита в сравнении с ним был просто младенец!

Господин Калин вежливо попросил господина Кароля как можно быстрее собрать манатки.

На что господин Кароль дерзко ответил, что через несколько дней собирать манатки придется самому господину Киркорову, несмотря на его популярную среди любителей русской попсы фамилию. Господин Калин улыбнулся в свои напомаженные усы, купил билет, не взяв сдачи с двадцати лев (что было жестом невероятной щедрости), и остался посмотреть наше представление.

Все первое отделение он откровенно и громко ржал вместе со своей гориллой, вертел головой, не понимая, почему в душный зал набилось столько глупого народа.

Во второй части представления он это понял настолько ясно, что его широко открытый рот больше не издавал ни одного непристойного звука.

Словно почувствовав важность момента, Минни танцевала как никогда. Клянусь всем, что у меня есть сейчас в кармане, я обожал ее в тот вечер так, как можно обожать родину, веру или родной язык – все то, без чего ты не существуешь. И играл, подстраиваясь под ее движения с такой страстью, что в какой-то момент мне показалось, будто мы вместе образовали единое целое.

Я даже пожалел, что нигде в мире нельзя зарегистрировать брак с существом не человеческого происхождения. Ведь лучшей подруги у меня еще не было.

После представления господин Калин снова зашел к господину Каролю.

На этот раз – один.

И попросил продать ему Минни. За любую цену. Вместе с саксофонистом.

Господин Кароль вызвал меня.

Разговор продолжался до утра под сливовую ракию, за которой господин Киркоров с приятной периодичностью посылал своего охранника-гориллу, дремавшего на опилках нашей арены и занявшего ее чуть ли не всю своим раздутым дурной силой телом.

Ракия рекой лилась в наши надсаженные спорами глотки и не привела ни к какому результату.

Под утро из окошка кибитки, затянутого мутной слюдой, мы с господином Варгой тупо наблюдали, как раздвоенные в наших хмельных глазах силуэты этой парочки из «Балканского кульбита» отдаляются от нашего шапито, и считали себя победителями в сложной борьбе с уложенными на обе лопатки конкурентами.

Наш триумф длился два дня.

А на утро третьего, придя покормить Минни свежей попчетой, то есть бычками, я увидел, что она лежит на дне аквариума, перевернутая вверх ногами. Брюхо ее было мастерски вспорото весьма красноречиво – накрест…

На этом моя цирковая карьера закончилась.

Господин Кароль Варга умолял меня остаться и аккомпанировать вечно пьяному Никите, Вика откровенно предлагала себя в утешение, клоуны Терещенко рыдали цветными слезами.

Потускневшее тело Минни лежало в сбитом мной ящике, готовое для захоронения. И я сделал это немедленно – прямо посреди площадки, так как среди горе-коллег уже звучали хмельные предложения насчет дегустации тюленьего мяса и продажи местным скорнякам ценной кожи…

Не помню, как (кажется, автостопом) я добрался до Бургаса, где мой коллега-железнодорожник взял меня на поезд, идущий на родину.

Там, благодаря ходатайству верного Барса, меня приняли по временному контракту в оркестр. Но я еще долго приходил в себя. И с того времени никогда не играл мелодии Нино Рота, под которые танцевала Минни.

Никогда…

Я все время думал о том, что, если бы не мой саксофон, тюлениха бы до сих пор брала из рук детей попкорн и отбивала носом мячи.

И ни с кем бы не конкурировала.

И до сих пор была бы счастлива.

Глава пятая

Пат (не-дневник)

Дорогой дневник, как мне жаль, что тебя нет и уже не будет со мной!

Я так привыкла говорить с тобой, что теперь мне кажется: ты был моим единственным настоящим другом, а я так подло предала тебя. Наверное, тебе было больно гореть.

Жаль, что я не поняла этого раньше.

И что теперь? Теперь моя голова распухла и все в ней свернулось в черные трубочки, почти так же, как и твое бумажное тело, которое корчилось в костре.

Теперь я должна все держать в голове. А формулировать мысли в ней намного сложнее, чем писать ровные строчки на бумаге. В мыслях ничего не исправишь! Мысли невозможно остановить, прервать или отложить на потом, как запись.

У них, у мыслей, никогда не заканчиваются чернила.

Они могут быть опасными, как наточенные ножи, и мягкими, как перина.

Их нельзя уничтожить, как тебя, дорогой дневник, – это они могут уничтожать, съедать, затоплять и выжигать.

Теперь я понимаю, насколько права госпожа Директриса, когда заставляет нас писать дневники! Напишешь, дорисуешь в конце страницы цветочек или голубя, несущего пальмовую ветвь, закроешь страницу – и жди нового дня. Спи, гуляй, собирай гербарий и так далее.