Незнакомцы на мосту - Джеймс Донован

«У меня не такое положение, чтобы проявить инициативу в отношении переговоров об обмене или участвовать в них. Я отправил копии писем О. Пауэрса и моего ответа исключительно для сведения моей жены. Я хочу, чтобы г-н Фогель знал, что сообщения в печати появились не по моей инициативе… Я считаю, что в данном случае нет необходимости в рекламе, и считаю, что нецелесообразно что-либо предпринимать, что могло бы ей способствовать».

Но в общем эта реклама привела к положительным результатам. В газетах ряда городов США появились редакционные статьи в поддержку предлагаемого обмена. Их содержание, в общем-то, сводилось к тому, что «мы хотели бы, чтобы Фрэнсис Пауэрс вернулся на родину». А тем временем сообщения телеграфных агентств, на что мы и рассчитывали, тщательно изучались в Москве.

На другой день в десять часов утра я со своим сыном Джоном выехал по делам в Лондон на борту лайнера «Нью-Амстердам».

Пятница, 24 июня

В этот день министерство юстиции отменило запрет на переписку Абеля. Телеграмму с этим известием я получил в лондонской гостинице, где остановился. С телеграммой в руках я отправился в американское посольство, где узнал, что мне уже теперь незачем искать встречи с восточногерманским адвокатом Фогелем во время моего пребывания в Европе. Мне сообщили, что Абель может теперь сам переписываться со своей женой и ее адвокатом и что они могут действовать в вопросе об обмене по своему усмотрению. Меня также информировали, что все американские посольства предупреждены о моем пребывании в Европе и что, если я получу письмо от Фогеля (скажем, в Швейцарии), я должен немедленно известить об этом ближайшее посольство.

Всю остальную часть нашего путешествия, во время которого мы побывали в Цюрихе, Париже, Дублине и вновь в Лондоне, мы отдыхали душой и телом, стараясь не вспоминать того, что у меня есть русский клиент, которого зовут Абелем. Однако в Париже я провел чудесные полчаса в обществе пригласившего меня к себе американского посла, и мы обсудили это дело в общих чертах.

Среда, 17 августа

Пауэрс был заключен в тюрьму и содержался там сто восемь дней без права переписки и свиданий. По иронии судьбы, в день, когда ему исполнился тридцать один год, его одели в двубортный синий костюм и доставили на суд как шпиона (согласно статье 2 советского Уголовного кодекса). В случае доказательства вины его могли приговорить к смертной казни или к тюремному заключению на срок от 7 до 15 лет.

Когда родители летчика, Оливер и Ида Пауэрс, и его жена Барбара заняли специально отведенные для них места и заработали телевизионные камеры, Пауэрс встал, чтобы сказать: «Да, признаю себя виновным».

Позже он произнес покаянную речь:

«Положение, в котором я оказался, нельзя назвать завидным. С тех пор как я нахожусь здесь, я располагаю ограниченной информацией о том, что происходит в мире, но, насколько я понимаю, прямым результатом моего полета оказалось то, что совещание в верхах не состоялось и визит президента Эйзенхауэра (в Россию) отменен. Это, в свою очередь, привело к тому, что напряженность в мире значительно возросла, и я искренне огорчен, что своими действиями невольно способствовал этому. Теперь, когда мне известны некоторые последствия моего полета, я глубоко сожалею, что сыграл в этом известную роль».

Процесс в Доме Союзов продолжался три дня. и, ксгда он закончился, Пауэрса приговорили к десяти годам заключения, из которых три года он должен был провести в тюрьме и семь лет в трудовом лагере.

«Исход процесса Пауэрса, — писал Абель, — в известной мере поразил меня. Я не ожидал особой суровости приговора и полагал, что его приговорят к десяти годам исправительной тюрьмы. Но приговор к трем годам тюремного заключения и семи годам в трудовом лагере был, на мой взгляд, довольно мягкий, учитывая обстоятельства дела и особенно то, что Пауэрса могут освободить через пять лет, а может быть, даже и раньше, если он будет выслан. Я не могу понять, как можно называть этот приговор «очень суровым» по сравнению с тридцатью годами, которые получил я. Какими же словами можно охарактеризовать мой приговор? Сомневаюсь, смог ли бы судья Байерс найти подходящие определения!

Иногда я задумываюсь над тем, какова была бы реакция здесь, в конгрессе, в печати, на радио и на телевидении, если бы что-либо вроде инцидента с У-2 произошло в Канзасе и в роли злодея в этой пьесе оказался бы русский летчик?»

Суббота, 10 сентября

Как только процесс Пауэрса закончился, на сцене снова появилась г-жа Абель. После трехмесячного перерыва она написала с целью прокомментировать обмен письмами между Оливером Пауэрсом и ее мужем:

«Мы с дочерью страстно хотим, чтобы Рудольф освободился из заключения и как можно скорее вернулся к нам, но предполагаемый способ (обмен) кажется нам не только нереальным, но даже опасным. Муж в своем письме пишет, что дело летчика не имеет к нему никакого отношения. Поэтому мы не понимаем, почему возник этот вопрос. Чтобы продумать наши дальнейшие шаги, мне, видимо, придется встретиться с моим адвокатом в Восточном Берлине…»

Делать было нечего — оставалось только ждать и надеяться, что настанет время, когда ветер подует в другом направлении.

Когда Верховный суд отказал нам в новом слушании дела, мы уплатили штраф Абеля в сумме трех тысяч долларов, составлявших часть той суммы, которую следовало заплатить согласно приговору, вынесенному судьей Байерсом, и просили его жену выслать еще пять тысяч долларов на будущие расходы. На личные нужды Рудольфу требовалось двести пятьдесят долларов в год. Г-жа Абель написала, что она спешно продает вещи и занимает деньги, чтобы оплатить обязательства ее мужа.

Суббота, 4 декабря

Снова пришло время для ежегодного рождественского послания полковника и для его новогодней просьбы.

«Я пошлю вам рождественское поздравление в ближайшем

будущем, — писал он в начале письма, а затем сообщал о своих нуждах: — Я хотел бы получить четыре фунта простого молочного шоколада, что же касается книг, то мне хотелось бы иметь книгу о теории квадратичных форм или «Введение в теорию чисел» Леонардо Диксона».

Как всегда педантичный, он также напоминал нам о необходимости возобновить его подписку на газеты и журналы.

1961 год

Среда, 4 января

На совещании в верхах Хрущев предложил отложить переговоры на восемь месяцев, явно подразумевая при этом, что президента Эйзенхауэра, который оставался уже на своем посту два срока и не мог быть переизбран, к тому времени уже не будет. 8 ноября президентом был избран Джон Фитцджеральд Кеннеди, и советский руководитель дал понять, что он хочет, чтобы инцидент с У-2 «стал делом прошлого», и выразил надежду, что с приходом к власти в Америке нового главы государства «подует свежий ветер».

Эти высказывания, конечно, не ускользнули от внимания друзей полковника Абеля, и поэтому я не удивился, когда Рудольф в своем первом письме в новом году написал:

«Кстати, в одном из своих последних писем жена советует мне обратиться с ходатайством к новому президенту. Я указал, что при данных обстоятельствах не считаю это возможным для себя, но предложил, чтобы она сделала это сама, предприняв примерно такие же шаги, как родственники Пауэрса и другие… Я был бы вам весьма признателен, если бы вы смогли дать ей совет по этому вопросу».

Мой совет г-же Абель сводился к тому, чтобы она обратилась в Белый дом просто с просьбой, а не с юридическим ходатайством, но я рекомендовал ей направить эту свою просьбу только после того, как новое правительство приступит к выполнению своих обязанностей.

Как обычно, я держал наше правительство в курсе всех событий.

21 января президент Кеннеди официально вступил в должность. Четыре дня спустя новый президент провел свою первую пресс-конференцию и объявил об освобождении советскими властями капитанов ВВС Фримена Олмстеда и Джона Маккоуна, пилотов самолета РБ-47, который был сбит советским истребителем 1 июля 1960 года. Этот разведывательный самолет совершал полет над Баренцевым морем, и они были единственными уцелевшими членами экипажа, состоявшего из шести человек. Со стороны Хрущева это был жест доброй воли по отношению к новому правительству. Атмосфера стала немного разряжаться.

Среда, 8 февраля

Ходатайство г-жи Абель о помиловании отнюдь не было простым и лишенным всякой юридической подоплеки. Оно было агрессивно-эмоциональным.

«Германия,

Лейпциг, 22, Эйзенахерштрассе, 24, г-же Э. Фостер, для г-жи Э. Абель

Его превосходительству г-ну Дж. Ф. Кеннеди,

Президенту Соединенных Штатов Америки 8 февраля 1961 года Уважаемый г-н Президент!