Воздушный казак Вердена - Юрий Гальперин

— Сочувствую, хотя знаю, что вы достойно повоевали.

Крутень не обычный стажер, его задача шире — изучить и обобщить опыт истребительной авиации, получившей во Франции, как потом напишет он, «полное развитие и организацию». Изучать же для Крутеня — прежде всего все испытать и понять в бою.

…Высоко над аэродромом проплыли два немецких самолета. Крутень уже наготове, его очередь вылетать на перехват… Пока он набирал высоту, немцы заметили французский самолет и развернулись к линии фронта… «Удирают, вдвоем?.. Нет, это уже не первый раз, — размышляет Крутень, — тянут меня на свою территорию… Уверен, перелетим передовую, попробуют атаковать… Если пойду… Пойдем!..» И точно, стоило приблизиться к немецким линиям, как «фоккеры» развернулись и с набором высоты пошли на Крутеня…

Русский летчик уже успел усвоить разницу в тактике немецких и французских истребителей. Противник нападает, только имея превосходство в численности и высоте, как правило, атакует один раз, бой предпочитает вести над своим расположением, подобьют — можно сесть.

А французы считают, что истреблять противника нужно там, где он есть. Это по душе Крутеню. Он сам так поступал. И первым атаковать тоже правильно. Идеально оттуда, где тебя не видит враг, из-под хвоста…

«Вот так и зайдем», — решает Крутень… Вираж с набором высоты… Еще разворот… На солнце… «Сейчас они меня потеряли»… И вот уже Крутень подкрадывается сзади снизу… «Не спешить… Ближе». Открывает огонь… Видит, как прочеркивает плоскость и задевает кабину очередь из его пулемета… Попал!.. Отворачивает «фоккер»… Еще атака — и он уже успел вновь прикрыться солнцем… Очень понравилось Крутеню стрелять трассирующими пулями. Французы через каждые три-пять патронов заряжают в пулеметную ленту светящийся. Уже не надо такого напряжения, когда удерживаешь цель на мушке. И так отлично видно, даже увлекаешься, словно играешь. Противник уходит, подраненный самолет отстает. Проверив, сколько горючего, Крутень пускается вдогон… Еще сверкающая огненными тире пулеметная очередь, и вражеская машина сваливается на крыло.

«Докладывать о сбитом не буду, — решает Крутень по пути к своему аэродрому, — никто не видел, подумают, хвастунишка».

— А что же вы молчите о сбитом боше? — спрашивает его командир эскадрильи после доклада, что «все нормально, немцы вышли из боя, дальше преследовать не смог, горючее на исходе». — Пехота сообщила, господин капитан, поздравляю!

Это уже второй сбитый им вражеский самолет. Вскоре товарищи отмечают вручение русскому летчику Военного креста.

Крутень не упускал возможности последить за воздушным боем с земли. Однажды он видел, как схватился с «фоккером» сам Жорж Гинемер, лучший истребитель Франции, получивший почетное прозвище «метеора войны». Летчики повторяли его афоризм: «Ничего не отдано, если не отдано все». Противник попался Гинемеру достойный. Крутень даже не заметил, что он что-то выкрикивает, «подбадривает» коллегу, ахает, безотчетно отдавшись переживаниям. Это только непосвященному воздушный бой представляется беззаботной каруселью аэропланов.

В самый решающий момент, когда, казалось, немецкому летчику удалось поймать «моран», выйдя под него сзади снизу, Гинемер тут же ушел от врага мертвой петлей, на выходе из нее точно выскочил под брюхо «фоккера» и в упор расстрелял его.

«А наши дундуки травили Нестерова за мертвую петлю, — с обидой думал Крутень. — Если бы сразу у нас учили высшему пилотажу, без этого нет истребителя. Все, на что способны летчики и самолет, должно быть использовано в бою…»

Крутень очень жалеет, что не встретил русского добровольца Виктора Федорова, о котором здесь рассказывают легенды. Он уехал в Россию в эти же самые дни. Вспомнился Эдуард Пульпе, его последний героический бой.

«Какие замечательные люди, как их почитают во Франции, а мы ничего и не знаем о своих героях-земляках! Отчего такая несправедливость?.. — с горечью думал Крутень. — Оттого, что они эмигранты, политики?.. Мы молчим, слово лишнее сказать боимся, а они нет, не побоялись. Я ведь вижу, что делается в России. Воровство, чинодральство, обман, нищета, темнота… Здесь тоже не все ладно, но дышится легче… В самом деле, я здесь чувствую себя иначе… Обходятся же французы без царя?.. Ругают правительство, не боятся…»

Здесь, во Франции, Крутень впервые серьезно задумался о войне. Он офицер, его долг защищать родину, на которую напал враг. Но отчего начинаются войны, кто виноват, что идет такая страшная мясорубка? Он сам хорошо знал войну, но его потрясло появление во Франции беспощадной и гневной книги «Огонь» Барбюса, которая как раз вышла в 1916 году, получила Гонкуровскую премию, стала настолько популярной, что ее читали и на фронте. Дал ему ее сосед-офицер, сказав при этом:

— Удивлен, как у нас это напечатали? Но тут все правда, я начинал в пехоте под Верденом. Очень смело написано…

Но раздумья раздумьями, а война продолжалась, и Крутень честно исполнял свой воинский долг. Его пылкую натуру увлекал напряжением и остротой воздушный бой.

…Майор Брокар поздравляет Крутеня с новой победой. Приказом по армии Крутень получает право прикрепить к орденской ленте еще одну пальму за сбитый самолет.

Это событие совпало с последними днями пребывания русского летчика во Франции, но ему предстоит еще поездка к английским коллегам-истребителям.

На прощальном ужине майор Брокар говорил не только о Крутене. Он напомнил строки из обращения маршала Жоффра к французским войскам: «Русские авиаторы явились сражаться в рядах нашей авиации. Мы приняли их как братьев, высказали им глубокую симпатию…»

— Я счастлив, что эти слова можно повторять вновь и вновь, встречаясь с новыми русскими героями, такими, как вы, господин капитан.

Я никогда не забуду погибшего боевого друга Александра Гомберга, Эдуарда Пульпе, рыцаря бесподобной отваги. Я уверен, что прославят вновь свои имена Виктор Федороф, Поль Аргееф… Брокар назвал всех, кто сражался под его началом, смешно произнося русские фамилии. Проводы были торжественными и сердечными.

Готовясь к отъезду, Крутень просматривал толстую тетрадь в кожаном переплете, закрывавшуюся маленьким замочком. Тут были его наброски для будущего руководства по теории и тактике воздушного боя, заметки о положении русской авиации, о воспитании летного состава. Некоторые из них весьма гневные, безжалостно острые:

«Наши летчики, как мотыльки, беспечно порхающие с аппарата к женщине, от женщины на бутылку, потом опять на аппарат, потом на карты. Отжарил боевой полет и брюшко вверх. Внеполетной работы нет. Это как раз то, чем отличается русский летчик от француза, который работает все время… На фронте женщин ни-ни, карт почти нет, а вино незаметно. Зато он все время или готовится вылетать в наилучших условиях, или обрабатывает полученный материал…