Испанский дневник - Михаил Кольцов

В течение двух часов быстро закупориваются магистральные улицы, затем боковые, затем переулки. Густая, вязкая человеческая масса бурлит, клокочет, исходит воплями. Среди нее торчат застрявшие автомобили, грузовики, пустые трамвайные вагоны, двуколки со скарбом. Вот броневик, к крыше которого бесстыдно привязаны матрацы, подушки, лоханки, узлы с бельем.

Вот катафалк с мертвецом, которого покинули все, и кучер.

Теперь паника стала стихийной. Люди мечутся и рыдают, разговаривают с незнакомыми, как во время землетрясения, матери кличут детей. Какой-то коммерсант пожадничал, он нагрузил на двуколку свой товар – разноцветные материи; одна штука шелка размоталась, зацепилась, владелец кричит, и кто-то равнодушно обрывает полосу яркой, блестящей материи, как ленту серпантина.

Это потоп, это светопреставление, это гибель Помпеи, массовое паническое безумие. Впрочем, и в безумии есть своя закономерность. Несметная масса людей хотя и закупорила все улицы, все-таки, пусть медленно, движется в восточном направлении.

Я оставил машину и шофера, предложив ему, если волна схлынет, проехать к военному министерству, а сам, действуя локтями, начал продираться к «Паласу». Я хотел навестить Симона.

Больше часа ушло на то, чтобы добраться до Пласа де лос Картес. У подъезда стояло множество санитарных карет с ранеными, никто их не разгружал. Нужно ли их вообще разгружать? Ведь раненых надо эвакуировать раньше всего.

Побежал в палату, где Симон. Люди с улицы толпились между кроватями, разговаривали с ранеными, рассуждали, как быть. Некоторые приходили с самодельными носилками и забирали раненых родственников, мадридцев, к себе домой, чтобы спрятать от фашистов.

Симона на его месте не было. Соседи сказали, что он умер час назад, его сразу унесли вниз, в морг.

Вход в морг с переулка, – это был отдельный гараж для богатых туристов. Тел очень много, их начали класть уже в два этажа. Симон лежал у стены, над ним висела большая автомобильная шина. Лицо его было спокойно.

На улице завизжала сирена. Появились «Юнкерсы». Взрыв глухо послышался издали. Но затем, вместо того чтобы разбегаться, публика заинтересованно и радостно задрала лица кверху.

Бомбовозы переменили курс, они повернули на запад и быстро удалились. Осталась группа истребителей, на которых напали сомкнутым строем сбоку подошедшие маленькие, очень скоростные и маневренные машины.

«Хейнкели» начали разбегаться, бой принял групповой характер. Один из самолетов рухнул вниз, объятый пламенем, он прочертил в небе линию черного дыма. Люди внизу восторгались, аплодировали, бросали береты и шляпы вверх.

– Чатос! – кричали они. – Вива лос чатос!

Через два дня после появления новых республиканских истребителей мадридский народ уже придумал им кличку «чатос» – курносенькие. У машины в самом деле такой вид: винтомоторная часть чуть-чуть выдается холмиком впереди крыльев.

«Хейнкели» удрали. Чтобы подчеркнуть это, «курносые» специально сделали два круга над столицей, красиво пикируя, кувыркаясь в фигурах высшего пилотажа, показывая на малой высоте трехцветные республиканские знаки. Толпы на улицах в радостном волнении внимали звонкому рокоту моторов-друзей. Женщины махали платками и, став на цыпочки, вытянувши шеи, посылали воздушные поцелуи, как если бы их могли заметить сверху.

Сейчас в Москве ноябрьский парад в разгаре. Проходят или, наверно, уже прошли военные академии, Пролетарская дивизия, Осоавиахим, конница, артиллерия. Войдут или, может быть, уже вошли из двух проходов по сторонам Исторического музея шумные лавины танков. И в тот же момент показываются в небе первые группы самолетов. Публика будет аплодировать, то глядя вверх, то переводя взоры на тяжелые и быстрые стальные черепахи…

У подъезда «Паласа» со вчерашнего дня без движения стоит совсем новый пятиместный «Бьюик». Я попросил найти шофера. Это оказался небольшого роста, средних лет человек, аккуратный, с галстучком.

– Что с вашей машиной? Она в порядке?

– Да. Я жду своего начальника. – Он назвал имя видного чиновника военно-инженерного управления.

– Ваш начальник вчера уехал в другом автомобиле в Валенсию.

– Этого не может быть. Он бы сказал мне.

– Не знаю. Я видел его с женой и детьми. Жена в синей шляпе, старший сын – лет двадцати, с фотоаппаратом на ремешке через плечо. Машина на вид побольше вашей.

Он слушал, нахмурившись.

– Пожалуй, вы правы. У него есть еще семиместный «Паккард». Синяя шляпа, фотоаппарат… совершенно верно. В «Паккард» у них. Наверно, вошло много багажа… У меня тоже есть семья. Некоторые шоферы оставили начальников и увезли свои семьи. Я не сделал этого. Три дня назад я попрощался с семьей, хотя она живет здесь, в Мадриде.

– Как вас зовут?

– Дорадо.

– Будьте моим шофером.

Он очень медленно обошел автомобиль, осматривая как будто в первый раз. Поглядел на колеса, на радиатор и фигурку на нем, на ручки дверец, на багажник сзади. Все имело новый, опрятный, начищенный вид. Отпер переднее сиденье, сел за руль, нажал стартер, спросил просто:

– Куда ехать?

Во второй половине дня Мигель Мартинес попробовал сделать что-нибудь в комиссариате. Из начальства здесь не осталось никого, кроме Михе, а он занят в Хунте обороны. Три машинистки, которых вчера не известили об эвакуации, пришли на работу в пустые комнаты. Одну из них произвели в секретари, и она уселась за стол в кабинете. Появился комиссар Гомес, еще два-три человека. Работу стали продолжать, делая вид, что ничего не случилось. Позвонили к Чэка с просьбой прислать человек сорок для направления политработниками в части, обороняющие мосты. Чэка ответил, что у него нет ни одного свободного коммуниста, но уже через полчаса прислал пятерку людей. Им выдали мандаты, по блокноту, по три химических карандаша, по цветному плану Мадрида, по пачке сигарет и указали номера телефонов – звонить через каждые два часа о положении на участке. Из одной колонны прибыл моторист, привез записку от командира – немедленно дать ему комиссара, чтобы моторист привез его с собой в колясочке. Это всем понравилось и подняло настроение. Гомес и Мартинес разгуливали с важным видом; они чувствовали себя даже лучше без старших, на положении хозяев. Неизвестно, сколько все это продолжится… Чэка прислал еще девять человек, какой молодец! «Что делать, чем заниматься?» – спрашивали вновь назначенные комиссары. Это были большей частью строительные рабочие. Некогда было читать им лекции о политработе. Мигель говорил: «Первое – подымайте дух бойцов, ни шагу назад. Второе – подымайте дух командиров. Третье – организуйте дружины динамитчиков и антитанкистов. Четвертое – укрепляйте вторую и третью линии обороны, пусть жители домов строят баррикады. Пятое…» Комиссары записывали новыми карандашами в новые блокноты. «Что пятое?» – спрашивали они. Мигель не знал, что пятое. «Пятое, – сказал он, подумав, – это держаться крепко, ни шагу назад, пока не подойдут к нам мощные подкрепления, и Франко будет разбит наголову у ворот Мадрида». «Пока не подойдут мощные подкрепления», – радостно записывали комиссары в новые блокноты. «А если не подойдут? – думал про себя Мигель. – Если подойдут слишком поздно?»