Оскольки - Джал Халгаев

Могу поспорить, оборотни уже достали всех, кого только могли. Ну что они могут? Это до ужаса заезженная тема. Наверное, двухсотлетняя старая ведьма даже менее заезженная, чем эти слабоумные тощие волколаки!

— Куда катится мир, — пробормотала какая-то бабка справа от меня и перекрестилась.

— Угу, угу, — с готовностью поддакнул я. — Даже какая-то вшивая проститутка на Бульваре уже стоит два серебряника. Инфляция, мать ее за ногу!

Бабка сплюнула в мою сторону и поспешно ретировалась, прихрамывая на правую ногу.

Во-во. И оборотни как эта хромая бабуля — так же немощны и невзрачны по сравнению с истинным Волком, безжалостным и всемогущим.

Так, я это… заговорился чутка.

Прикрыв ладонью глаза от солнца, я снова оглядел позолоченные купола главной церкви города и пожевал губу. Долбаный Морис. И надо было ему засесть именно здесь, пронырливая же ты сволочь!

Я еще немного потоптался на месте и отправился в корчму — пить, кутить и веселиться. Как ни странно, а пойло на меня в последнее время действовало уж слишком сильно. Вот, к примеру, выпил я вчера какую-то рюмку самогона (да в меня раньше в сто раз больше вмещалось!), а очнулся у пруда по пояс в тине и с водяным ужом в трусах. Как я там очутился? Что я делал? Туман!

М-да, и в этот раз покутить как-то не удалось. После одной только кружки проклятого пива меня унесло, и очнулся я уже в объятьях двух местных громил, выбрасывающих меня из двери в наплывшую за вечерний дождь лужу.

— Были-и-ин, — простонал я, умываясь теплой дождевой водичкой. — Что ж мне теперь трезвенником становиться, что ли? Я же сдохну со скуки. Тьфу ты!

Я поднялся. Заметил на себе неодобрительный взгляд какой-то влюбленной парочки и со своей фирменной улыбочкой показал им средний палец.

— Пошли отсюда, — шепнул своей девке паренек, но даже отсюда я его прекрасно слышал.

— Идите, идите, милсдари, а я еще тут посижу.

Конечно, я врал. Просто так сидеть у обожаемой мной корчмы и плескаться в грязи как свинья — это не по мне. А что по мне? Вот это.

Натянув на голову капюшон, я сжал в ладони угловатый обсидиановый кинжал и медленно вдохнул ночной воздух, чуя все ароматы этой ночи. Эх, как прекрасен этот мир, когда ты ощущаешь себя богом! А как ужасен тот факт, что ты все-таки не бог…

Я поправил на спине серп и побрел к местному храму религии, где старенькие попы днем и ночью тягали из бочек отборное столетнее вино, а толстенькие священники чахли над своим златом и выискивали рыбьими глазенками из толпы очередную симпатичную послушницу.

Воздух в эту полночь был чист как горные вершины. Прохладный, он мягко обдувал лицо и нежно обволакивал все еще горящие от ритуала легкие, даря спокойствие и уверенность.

Но внутри я все равно не ощущал, что изменился. Как я был тупым клоуном, так и остался. Ну, не беда. Люди и без мозгов живут, и ничего ведь!

Я сам не заметил, как добрался до церкви. Остановившись у высоких железных ворот, заканчивающихся острыми треугольными пиками (не, ну кто еще, кроме воров, догадается лезть ночью в обитель богов?), я стиснул пальцами холодные прутья и вгляделся в высокие стрельчатые окна, в которых едва горел свет. Отлично. Спят, дорогуши, так зачем их будить? Я всего лишь проберусь внутрь и кокну одного из вас, ничего личного.

Я попытался протиснуться внутрь, но у меня ничего не получилось. Тогда придется по старинке.

— Ых!

Слава Холхосту, в детстве у соседей росла отличная яблоня, а забор ну точь-в-точь стоял такой же. Естественно, без позолоты, но все же решетчатый, совсем как в тюряге, так что перемахнул я через него без труда. Как два пальца обоссать!

Я медленным спокойным шагом поднялся по лестнице.

— Э, куда прешь, мужик? — в мою сторону выступили два латника с длиннющими острыми алебардами, чьи серебряные наголовники смешно светились в седых лучах луны.

— Так это, бабушку проверить, да!

— Чего-о-о-о?

Пока они ничего не поняли, я резко сделал рывок вперед и схватил оружие правого у самого конца древка, перенаправляя силу его удара влево.

— Извини, — я ухмыльнулся, а в следующую секунду скругленная часть алебарды отрубила его напарнику голову. Он на миг замешкался. Легко отразив его следующий удар тыльной стороной ладони, я толкнул его плечом в грудь.

Алебарда подлетела вверх.

— Ну, да, я плохой человек! Что ж поделать?

Вот в чем проблема всех этих доспехов: ты расслабляешься. Хороший панцирь способен выдержать непрямой удар меча, а шлем — защитить от летящей стрелы, но вот прикрытая дряблой кольчугой шея все равно остается уязвимой, и если за ней не следить, то исход будет… каким-то таким.

— Эх, хорошо-то как!

Я щелкнул ногтем по торчащему из трупа древку и бесшумно открыл ворота.

Охраннички, были-и-ин!

Конечно, вы, наверное, задумаетесь, почему одну из самых больших и значимых церквей всей Карантании охраняют снаружи всего два дебила, и я отвечу: потому что ни один идиот — кроме, конечно, вашего покорного слуги, — не осмелится нарушать покой служителей богов. Из-за чего? Ясен пень, из-за Мориса и тех, с кем он трется целыми днями в своих спаленках.

Даже я его боюсь. Только вспомню его наглую тощую рожу, как мороз продирает до самых костей. А все почему? Потому что магия. Ну, как магия. Я особо в историю не вдавался, но эти проклятые святоши могут как-то влиять на нас, проводников. Уж не знаю, проделки это Райны — тьфу ты, епрст! — или самого Холхоста, но факт есть факт: при большом желании Морис сможет заставить меня сожрать себя самого и даже не поморщится. А люди их боялись просто так, по умолчанию. И, конечно, самое главное: он мог пить и наслаждаться этой долбаной жизнью!

Внутри оказалось холодно.

В огромном зале с шестью массивными железными люстрами, на которых горели толстые яркие свечи, было на удивление тихо — только ветер тихо шелестел по углам, гоняя по полу одинокие огрызки бумаг, упущенных послушницами. Так одиноко, как здесь, я не чувствовал себя, пожалуй, еще никогда, даже когда умудрился попасть в желудок к великану и просидеть там три дня без еды и питья. Не удивительно, что Морис такой злой.

Я внимательно осмотрелся, прошмыгнув за угол выступающей стены, но здесь никого не оказалось. Хмыкнув, я медленно пошел в сторону большого позолоченного алтаря, постукивая костяшкой среднего пальца по спинкам проплывающих мимо скамеек.

— Так-так, что это у нас? Упс, упало! — хохотнув, я смахнул со стойки лежащий там крест, а потом примерился к большому прямоугольному окну, на котором как на картине развернулась Битва Четырех в лучших своих красках, и лунный свет едва проходил через мозаику — преимущественно, красную.