Стелла - Чарльз Гэвис

– Конечно, моя дорогая Этель, – возразила она, – всегда так, когда дело касается его. Он замышляет какое-то зло, я так же убеждена в этом, как и ты. Но это не имеет значения, все придет в свое время.

– Но будет ли? – со вздохом спросила леди Уиндвард.

– Да, я так думаю, – сказала старая графиня, – и Ленора согласна со мной, иначе она бы не осталась.

– Очень мило с ее стороны, что она осталась, – со вздохом сказала леди Уиндвард.

– Очень!– с улыбкой согласилась пожилая дама. – Это обнадеживает. Я уверена, что она не осталась бы, если бы не видела оправдания. Да, Этель, все будет хорошо; он женится на Ленор, вернее, она выйдет за него замуж, и они остепенятся, и я не знаю, просила ли ты меня стать крестной матерью для первого ребенка.

Леди Уиндвард старалась чувствовать себя ободренной и уверенной, но ей было не по себе. Она была удивлена, что Ленор все еще оставалась. Она ничего не знала о той встрече гордой красавицы с Джаспером Адельстоуном.

И Ленор! С ней произошла большая перемена. Она сама едва могла это понять.

Ночью, когда она сидела перед своим бокалом, пока ее горничная расчесывала длинные локоны, которые падали на белые плечи, как струйка жидкого золота, она спрашивала себя, что это значит? Неужели это правда, что она была влюблена в лорда Лейчестера? Она не была влюблена в него, когда впервые вошла в Зал. Она бы с улыбкой отвергла это предложение, если бы кто-нибудь сделал его, но теперь, что это было с ней сейчас? И когда она задавала себе этот вопрос, багровый румянец окрашивал прекрасное лицо, а фиалковые глаза сверкали смешанным стыдом и презрением к себе, так что служанка с удивлением смотрела на нее из-под почтительно опущенных век.

Да, она была вынуждена признать, что действительно любила его, любила со страстью, которая была скорее пыткой, чем радостью. Она не знала всей силы этой страсти до того часа, когда стояла, спрятавшись между деревьями у реки, и слышала голос Лейчестера, шепчущего слова любви другой женщине.

И эта другая! Неизвестная, несчастная племянница художника! Часто по ночам, когда в большом зале царила тишина и покой, она металась взад и вперед с жалкой тоской и невыносимым стыдом, вспоминая тот час, когда ее обнаружил Джаспер Адельстоун и заставил стать его сообщницей.

Она – великая красавица перед которой принцы преклонялись в почтении – была влюблена в мужчину, чье сердце было отдано другой. Она была сообщницей и сообщницей коварного, плохо воспитанного адвоката.

Это было невыносимо, невыносимо, но это было правдой, это была правда; и в самом остром пароксизме стыда она признавалась, что сделает все, что сделала, вступит в сговор с еще более подлым человеком, чем Джаспер Адельстоун, чтобы добиться своей цели.

– Она! – шептала она в тихие ночные часы. – Она выйдет замуж за человека, которому я отдала свою любовь! Это невозможно, этого не должно быть! Хотя мне придется сдвинуть небо и землю, этого не будет.

А потом, после бессонной ночи, она спускалась к завтраку – прекрасная, милая и улыбающаяся – возможно, немного бледная, но выглядевшая еще прекраснее, без тени заботы в глубоких фиалковых глазах.

По отношению к Лейчестеру ее поведение было просто совершенно. Она не хотела тревожить его; она знала, что намек на то, что она чувствует, заставит его насторожиться, и она держала себя в строгой сдержанности.

Ее манеры по отношению к нему были такими же, как и у любого другого, – изысканно утонченными и очаровательными. Во всяком случае, она перешла на более легкий тон, попыталась вызвать его редкий смех и преуспела в этом.

Она полностью обманула его.

– Ленора влюблена в меня! – не раз говорил он себе. – Сама мысль об этом нелепа! Что могло заставить мать вообразить такое?

И вот они встретились свободно и откровенно, и он непринужденно разговаривал и смеялся с ней, почти не подозревая, что она наблюдает за ним, как кошка за мышью, и что от нее не ускользнуло ни одно его слово или действие.

Она инстинктивно знала, где он проводил время, когда отсутствовал в Зале, и представляла себе встречи между ним и девушкой, которая лишила ее его любви. И по мере того, как росла ревность, росла и любовь, которая ее породила. День ото дня она все яснее понимала, что он завоевал ее сердце, что оно ушло к нему навсегда, что все ее будущее счастье зависит от него.

Сам тон его голоса, такой глубокий и музыкальный, его редкий смех, улыбка, которая делала его лицо таким веселым и ярким, да, даже вспышки страстного темперамента, которые внезапно зажигали темные глаза огнем, были драгоценны для нее.

– Да, я люблю его, – пробормотала она про себя, – в этом все и заключается. Я люблю его.

И Лейчестер, все еще улыбаясь про себя "забавной ошибке" своей матери, ничего не подозревал. Все его мысли были о Стелле.

Теперь, когда он подошел к террасе, она стояла рядом с леди Лонгфорд и лордом Чарльзом, глядя на него сверху вниз.

Она смотрела на него, подперев щеку белой рукой, ее лицо было скрыто от остальных зонтиком, чья голубая подкладка гармонировала с золотыми волосами, и "ее сердце жаждало", как говорит Виктор Гюго.

– А вот и Лейчестер, – сказал лорд Чарльз.

Леди Лонгфорд посмотрела через балюстраду.

– Что он делал? Гребля, рыбалка?

– Он вышел с удочкой, – сказал лорд Чарльз с усмешкой, – но рыба, похоже, сожрала ее; во всяком случае, у Лейчестера ее сейчас нет. Привет, старина, где ты был? Иди сюда!

Лейчестер взбежал по ступенькам и встал рядом с Ленор. Это был первый раз, когда она увидела его этим утром, и она наклонила голову и с улыбкой протянула руку.

Он взял ее за руку; она была теплой и мягкой, его собственная все еще была холодной после ванны, и она широко открыла глаза.

– Твоя рука совсем холодная, – сказала она, затем коснулась его рукава, – и ты мокрый. Где ты был все это время?

Лейчестер беззаботно рассмеялся.

– Со мной произошел небольшой несчастный случай, и я принял приятную ванну.

– Несчастный случай? – повторила она без любопытства, но со спокойным, безмятежным интересом.

– Да, – коротко сказал он, – мой юный друг упал в реку, и я присоединился к компании, просто ради компании.

– Я понимаю, – сказала она с улыбкой, – ты кинулся, чтобы спасти его.

– Ну, это спорно, – сказал он с улыбкой.

– Но это правда. Можно спросить, как его зовут?