Схизматрица - Брюс Стерлинг

Линии с дефектами развития можно уничтожать снарядами с орбиты, пробивая в паковом льду дыры и открывая доступ свету. Можно экспериментировать на двенадцати трещинах разом, отбирая наиболее адаптивные экосистемы методом проб и ошибок.

Это займет столетия… Снова Гомес взвалил на себя бремя лет.

— Биоконструирование еще в колыбели, — сказал он. — Нужно смотреть фактам в лицо. По крайней мере, при Матке Марсианский Кластер обеспечит нам богатство и безопасность. И единственным нашим врагом будет время.

Резко подавшись вперед, Линдсей ударил железным кулаком по столу.

— Мы должны действовать! Наступил критический момент, когда одно-единственное действие определит наше будущее. Перед нами — выбор между рутиной и чудом. Требуйте чудесного![6]

Гомес был оглушен.

— То есть Европа, канцлер? Замыслы Уэллспринга кажутся безопаснее.

— Безопаснее? — засмеялся Линдсей. — Царицын Кластер тоже казался безопасным. Но дело движется вперед, и Матка, влекомая Уэллспрингом, тоже двинулась… Абстрактная мечта будет процветать, но город падет. И те, кто не умеет мечтать, умрут вместе с ним. И потоки крови самоубийц затопят приваты. Самого Уэллспринга могут убить! Агенты механистов захватят целые модули, а шейперы проглотят индустрию и банки. И все это — такое привычное и прочное — растает как дым… Оставшись с ним, мы с ним и растаем.

— Но что же нам делать?

— Уэллспринг не один такой, чьи преступления — тайна и амбициозность. И не он последний пропал.

— Вы… вы покидаете нас, канцлер?

— С бедствием и катастрофой вы должны справиться сами. Я в этом деле уже бесполезен.

Все были убиты. Наконец Гомес совладал с собой.

— Почетный канцлер прав. Я тоже хотел предложить нечто подобное. Враги сосредоточат атаки на арбитре лиги. Его лучше спрятать.

Остальные автоматически запротестовали; но голос Линдсея был решающим:

— Никакие Уэллспринга и Матки не вечны. Вы должны поверить в собственные силы. Я в них верю.

— Куда же вы отправитесь, господин канцлер?

— В самое неожиданное место. — Он улыбнулся. — Это не первый из моих кризисов. Я повидал их достаточно. Когда они приближались, я всегда спасался бегством. Долгие годы я наставлял и поучал вас, просил жизни свои посвятить… И все это время знал, что вот этот самый момент настанет. Я никогда не думал, что буду делать, когда мечта обернется кризисом. Уйду ли, как обычно, в бродяги или же буду бороться бок о бок с вами? Час настал. Я должен зачеркнуть свое прошлое. Вы — тоже. Я знаю, как обеспечить вам чудо. И я это сделаю. Клянусь.

Внезапный ужас охватил Гомеса. Давным-давно не видел он в Линдсее такой твердости и решительности. Он неожиданно понял: Линдсей собирается умереть. Не зная планы Линдсея, он, однако, понимал, что они — кульминация жизни престарелого наставника. Это похоже на него — уйти, скрыться во мраке, а непостижимая слава его будет все так же сиять…

— Канцлер, — спросил он, — а когда нам ждать вашего возвращения?

— Мы станем ангелами Европы еще до моей смерти. Так что — до встречи в Раю.

Линдсей открыл герметическую дверь привата. В помещение ворвался шум толпы. Затем дверь с глухим лязгом затворилась. Ушел…

Воцарилась ватная тишина.

Без старика стало как-то пусто. Все молча переживали чувство утраты. Переглянувшись, собравшиеся повернулись к Гомесу. Критический момент миновал, тревога словно рассеялась в воздухе.

— Что ж, — улыбнулся Гомес. — Чудеса — так чудеса.

На стол упруго вспрыгнула крыса Линдсея.

— Оставил… — сказала Джейн Мюррей.

Она погладила зверька. Крыса запищала.

Гомес постучал по столу:

— Крыса призывает к порядку.

Все принялись за работу.

Глава 11

Околоземная орбита

14.04.54

Три человека ожидали внутри корабля: Линдсей, Вера Константин и навигатор из омаров, которого называли просто Пилот.

— Последний заход.

Прекрасный синтезированный голос Пилота исходил из вокодера, прикрепленного к горлу.

Прихваченный ремнями к креслу перед пультом управления, омар представлял собою сплошной сгусток мрака. Он был наглухо закупорен в постоянный матово-черный скафандр, шишковатый от внутренних механизмов и пестреющий золотыми входными разъемами. Омары, порождения вакуума, были безликими постлюдьми. Глаза и уши их были подключены к сенсорам, пронизывающим скафандр. Пилот никогда не ел. И даже не пил. Все надобности бренного тела были включены в жизнеобеспечивающие ритмы скафандра.

В корабле Пилоту не нравилось — замкнутые пространства приводили омаров в ужас. Однако Пилоту пришлось пожертвовать удобствами ради сладости нарушения запрета.

Сейчас они начинали спуск с орбиты, и наркотическая безмятежность недель путешествия кончилась. Никогда еще Линдсей не видел Веру такой оживленной, и нескрываемое ее восхищение переполняло его удовольствием.

Ей было чему радоваться: присутствие оставило ее. Она не ощущала его с тех пор, как их закупорили в этом корабле. Сейчас она уже уверовала, что избавление от присутствия — к добру. Это было таким же счастьем, как и завершение их заговора.

Линдсей тоже был счастлив — за Веру. Он так и не нашел доказательств объективного существования присутствия, но согласился поверить в него — ради нее. И Вера также ни разу не усомнилась в Линдсее. Таким образом, они достигли доверия и взаимопонимания. Он сознавал, что она вполне может убить его, но именно доверие спасло ему жизнь. И многие годы, проведенные вместе, только укрепили это доверие.

— Пожалуй, нормально, — сказал омар. Корабль начало бросать — он вошел в атмосферу Земли. По скафандру омара пробежала волна статических искр. — Воздух… Ненавижу воздух. Я с ним не знаком — и все равно ненавижу…

— Тише, тише, — улыбнулся Линдсей.

Туже затянув ремни своего кресла, он развернул видеоэкран.

Корабль проходил над континентом, некогда называвшимся Африкой. Наступающее море совершенно изменило его очертания: над густой похлебкой задыхающегося от водорослей океана тянулись к тучам пики затонувших, преобразившихся в архипелаги гор. Берег был темен. Реки потоками серого ила вливались в красную от цветущих водорослей воду.

Обзор заслонило яркое белое сияние — обшивка накалилась, слепя алмазно-твердые внешние линзы носового сканера. Линдсей откинулся назад.

Корабль их, построенный не человеком, был странен и лишен удобств. Корпус яйцеобразной формы беловато поблескивал — он был сделан из стабилизированного металлического водорода, производимого лишь пузырями. Голые палуба и перекрытие несли на себе круглые, зубчато-сегментарные следы изначального Пилота, личинки пузыря. Отправляемая в космические странствия, личинка втискивалась внутрь туго, словно поднимающееся тесто.

Некий пузырь в «беседе» с Верой Константин намекнул на смерть этого астронавта. Неудачливый пузыренок, с его острой чувствительностью к магнитным волнам, ощутил солнечную вспышку и по форме и по составу счел ее некоторым образом святотатственной. И от отчаяния умер.

Именно нечто подобное и нужно было Линдсею. Услышав от Веры об этом несчастном случае, он среагировал моментально, завербовав несколько омаров через их делового представителя в Царицыном Кластере, тоже омара, называемого ими «Модем».

В обстановке полной секретности между ним и омарами-анархистами было выработано сложное соглашение. Один из их ажурных, безвоздушных кораблей отыскал мертвую личинку по данным Верой координатам. Линдсей позволил омарам взрезать корабль и забрать в полную безраздельную собственность инопланетные двигатели. Взамен они переоборудовали опустошенный корпус, чтобы пойти на тайную попытку нарушения Интердикта с Землей.

На пузырей Интердикт не распространялся. Они настояли на обследовании всей Солнечной системы, пожаловав такие же права людям — первопроходцам Фомальгаута. Время от времени их наблюдательный корабль посещал Землю, но контактировать с туземными дикарями пузыри не пытались и, удовлетворившись тем, что планета по-прежнему не представляет угрозы, вновь теряли к ней всякий интерес.

Линдсей же, в компании двух спутников, взял на себя новую роль. Чтобы обмануть всю Схизматрицу, он замаскировался под инопланетянина.

Возбуждение и торжество смывали с него целые десятилетия. Он даже так переключил кирасу, чтобы сердце билось в такт с чувствами. Монитор, вживленный в руку, янтарно мерцал от адреналина.

Корабль, скользнув над расползшейся Атлантикой, вошел в атмосферу на границе дня с ночью. Торможение вдавило Линдсея в ремни кресла-каркаса.

Оборудование омары сработали на скорую руку. Экипаж из трех человек был втиснут в неровную «таблетку» четырех метров в поперечнике. В ней помещались два парника, рециклер и три противоперегрузочных кресла из черной эластосети на железных рамках, приваренных к полу. Остальное пространство занимали двигатели и просторное хранилище для образцов, в котором сейчас находился робот-наблюдатель — один из подводных зондов для Европы.