Полуночное танго - Наталья Калинина

— Да хватит вам бухтеть, черт побери! — рявкнул Петр и с силой хлопнул дверью.

Почтальонша Люся догнала Олю на перекрестке Садовой и Нижне-Петровской, радостно улыбаясь, протянула пухлый авиаконверт и, поправив на плече ремень сумки, свернула в подворотню двухэтажного особняка, увитого до самой крыши бурыми плетьми дикого винограда.

«Голубушка моя! — читала Оля Татьянино письмо, трясясь на заднем сиденье пахнущего бензином старенького автобуса. — Я наконец решилась написать тебе про нашу сенсацию номер один, к которой, прошу тебя, постарайся отнестись с присущим тебе философским юмором. Итак: наш великий музыкант-романтик Илья Привалов сочетался законным браком с… Угадай, с кем?

Нет, не с Риткой и даже не с Элькой, которая после твоего бегства в глубинку упорно навязывала ему свои руку, сердце и все остальное. А с Милкой. Представляешь — с Милкой! Той самой Милкой, которая часами выстаивала у артистического подъезда с букетиком, Милкой, которая… Впрочем, ты сама все про нее знаешь. Как выяснилось, оба ее предка работают в торговом бизнесе, так что свадьбу закатили купеческую: с икрой, ананасами, расфуфыренными родственниками со стороны невесты. Илюшкины деревенские предки выглядели аристократами чистых кровей по сравнению с этими торгашами. Все-таки порода в них чувствуется, оттого и в нем талантище такой. Как бы только не завял он в сей оранжерее. Свежая хохма: на последнем Илюшкином концерте Милка стояла у дверей артистической и сортировала особей мужского и женского пола по возрастному цензу — за полста милости просим, а те, кто помоложе, направо по коридору и вниз по лестнице. Вот как надо! Я лично прошла в тени Милкиной маман — тень у нее больше, чем у статуи Свободы. Андрюша сказал по этому поводу…»

Автобус подбросило на ухабе, строчки запрыгали перед глазами, закружились синим хороводом. Дальше читать незачем. Что будет дальше, она знает лучше, чем Татьяна, Ритка или Андрей. Для них Илья всего лишь талантливый самородок, веселый компанейский парень, она же знает про него гораздо больше. Эта глупенькая, бесконечно преданная Милка нужна ему сейчас в тысячу раз больше, чем кто бы то ни было другой. С ее круглыми от обожания глазами, с непоколебимой уверенностью в том, что нет во всем мире равного Илье пианиста. Так и надо. Чтобы верить в себя каждую минуту. Оля сунула письмо в карман куртки, потом, вынув, разорвала на мелкие клочки и выбросила в окно. Обрывки бумаги долго кружились в солнечном воздухе.

Уже с порога Оля заметила большой лист ватмана, пришпиленный кнопками поверх расписания. Размашистые, кричаще красные буквы возвещали о том, что «сегодня в 15.00 состоится экстренный педсовет». И внизу с тремя восклицательными знаками: «Явка всех педагогов строго обязательна!!!»

В классе было нестерпимо жарко и от по-зимнему добросовестно натопленной печи, и от солнца, достающего везде своими длинными безжалостными щупальцами.

Оля то и дело вставала, подходила к окну, но весна уже не радовала ее. Мир словно распался на две части. Одна, искрящаяся всеми оттенками радости, разбилась на мелкие осколки прямо возле ее ног, другая, темная и безжизненная, как перегоревшая лампочка, осталась цела и невредима и теперь разрасталась над ней огромным унылым куполом.

Отпустив чуть пораньше последнего студента, Оля вышла в садик и присела на скамейку под кленом, разомлевшим от нахлынувшего тепла. В его могучем стволе уже задвигались соки, разгоняя свой бег до самых кончиков раскидистых ветвей и по пути одаривая жизнью застоявшиеся почки.

— Что нос повесила? Покурить хочешь?

Оля машинально взяла сигарету из рук Христофора, учителя физкультуры, которого студенты прозвали «Колумбычем».

— Ты полегче затягивайся, — поучал он Олю. — Ну, сразу видно — никудышный из тебя курильщик.

Христофор снисходительно похлопал ее по плечу и, приложив к губам болтавшийся на груди рупор, рявкнул приветствие идущему по улице знакомому милиционеру.

Христофор был неважным физкультурником, зато оказался незаменимым по хозяйственной части. Безропотно вставлял и выставлял вторые рамы, замазывал и подкрашивал оставленные штукатурами огрехи, часами копался в небольшом садике. Раньше он работал директором кинотеатра, но после того, как его жена устроила, по словам бабы Гали, «принародный мордобой ему и его крале», молоденькой рыжей кассирше, по собственному желанию отошел от коммерческого дела. С тех пор он испытывал страх перед «воинствующей половиной человеческого рода», как он называл всех без исключения женщин.

— Ты, того, не больно сердцем в пятки уходи, — заговорил Христофор, повесив рупор на сучок над скамейкой. — Три к носу — и все пройдет. Надо же — экстренный совет…

Он вдруг сорвался с места и кинулся к клумбе, в которой деловито копошились чьи-то куры. На полпути вернулся за рупором и с ним обрушился на забегавших вдоль забора петуха и его двух насмерть перепуганных подружек.

Зловредная Инесса все как нельзя лучше рассчитала, созывая свой экстренный педсовет: у Акулова был свободный от занятий день, Елизавета Михайловна Коновалова, педагог по классу скрипки и явная оппозиция директрисы, слегла в больницу с острым приступом радикулита. Войдя в преподавательскую, Оля случайно встретилась взглядом с педагогом по классу баяна Палкиным. Его глаза метнулись в сторону.

Инесса Алексеевна нарочито долго качала головой, глядя на Олины джинсы и как бы приглашая остальных разделить ее справедливое осуждение. Когда все расселись вокруг накрытого зеленой плюшевой скатертью стола, поднялась со своего места и, поправив на груди брошку, начала:

— Товарищи, мне очень прискорбно сообщать вам о повестке дня нашего экстренного совета, однако я вынуждена сделать это, поскольку речь идет о человеке, самым непосредственным образом участвующем в формировании личности нашей молодежи, а именно об одном из наших педагогов — Ольге Александровне Славяновой.

Инесса сделала торжественную паузу и многозначительным взглядом обвела собравшихся.

— Вот уж никогда не думал, что Славянова задумает удрать от нас в самый разгар учебного года, — громко сказал Симаков, педагог по классу народных инструментов. — С таким шиком дело поставила, и на тебе — бросает все на произвол…

Зловредная Инесса метнула на него злобный взгляд. Он прикусил язык и лишь время от времени удивленно покачивал головой, поглядывая на Олю.

— Товарищи, мы на многое смотрели сквозь пальцы, стараясь дать возможность молодому педагогу встать на ноги, — продолжала Инесса. — Мы закрывали глаза на ее постоянные жалобы в наш адрес, причем в инстанции, как вы знаете, самые высокие, что вносило и вносит нервозность в работу нашего дружного, сработавшегося коллектива. Мы делали скидку на то, что Славянова человек новый, недостаточно опытный в педагогической деятельности. Одним словом, что касается нас, мы все терпели. Однако, товарищи, мы никак не можем терпеть то, что Славянова разлагает студентов. Конечно же, я понимаю, она приехала к нам из столицы, где в среде молодежи, к сожалению, еще бытует распущенность нравов, низкопоклонство перед…