Темное солнце - Эрик-Эмманюэль Шмитт

Один из них не стерпел оскорбления и кинулся на меня. Я уложил его резким ударом в затылок. Он рухнул на землю. Четверо других в страхе бежали.

Лежавший на земле калека догадался, что кто-то пришел ему на помощь. Не зная, где спаситель, он пробормотал:

– О, благодарю, благодарю.

Я схватил его за запястье:

– Как ты себя чувствуешь?

Чтобы ответить мне, он приподнял голову.

Это был Дерек.

Часть четвертая. Удары топора в небе

Интермеццо

Ноам, Нура и Свен не могли поверить: еще вчера накапливались одни дурные новости, а сегодня множились хорошие.

Бритта, месяц назад переведенная в клинику Мафусаила в Лос-Анджелесе, одерживала победу за победой. «Этернити Лабс» вырастила ее стволовые клетки, чтобы создать для нее селезенку. Проведенная накануне пересадка удалась. Никакого отторжения трансплантата. Никакого повышения температуры. Это был успех, о котором восторженным хором мгновенно сообщили все медиа, поскольку заботящаяся о продвижении организация «Этернити Лабс» умеет грамотно преподнести свои деяния. В данный момент, в соответствии с той же процедурой, в лабораториях трудятся над созданием новой печени и новехоньких почек – чтобы вырастить эти культуры, потребуется несколько недель.

И все же Бритте по-прежнему грозила опасность. Хотя новые органы были восстановлены из ее собственных клеток и теперь несли ее геном, они все же оставались инородными телами, выращенными in vitro. Каждая следующая трансплантация подвергнет ее опасности; организму придется сопротивляться до конца; определенный риск представляло также выведение из искусственной комы, Бритта могла сделаться вероятной мишенью внезапно начавшихся онкологических процессов. Сумеет ли она когда-нибудь выпутаться?

– Ну вот! – воскликнула официантка в форме цыплячьего цвета.

Восхищенная собственной расторопностью, молодая женщина расставила на столе гигантские картонные стаканы и пластиковые тарелки. Одарив компанию широкой улыбкой, так что ее глаза превратились в щелочки, она отступила на шаг, и стали видны ее толстые щиколотки, стиснутые белыми носками над высокими кроссовками. Заметив, до какой степени это укорачивает ее толстые ноги, Ноам задумался, ради чего менеджер заставляет служащих носить такую одежду.

Нура, Свен и Ноам уже месяц как обосновались в Лос-Анджелесе и скоро, как всегда, должны были отправиться в больницу. Их калифорнийское житье имело привкус кофе и глазуньи – яичница так хорошо смягчает горечь кофе, что одно без другого уже никак не идет. То ли от изнуряющего солнца, то ли из-за неотвязно терзавшего их беспокойства, из-за окружающей обстановки и поведения людей, которые выглядели странными, но им все никак не удавалось приспособиться к американской жизни. Стоило покинуть отель, с мостовой в нос бросалась едкая вонь выхлопных газов, с тротуаров – запах гриля, а из подъездов тянуло марихуаной, так что им приходилось поскорее прыгнуть в такси, потому что здесь не ходят – здесь ездят.

Насколько Нью-Йорк вертикален, настолько же Лос-Анджелес горизонтален. Бывшая пустыня, хоть и застроенная зданиями, не исчезла, она продолжает существовать под городом; ее присутствие напоминает о себе каждому тем фактом, что город безгранично растягивается, что в атмосфере парят миражи, а ленты автотрасс непрерывно и бесконечно переплетаются. Построенные из дерева и лишенные фундамента дома возникают здесь, не укореняясь. Сады цветут лишь благодаря разнообразным ухищрениям, постоянному поливу и генетически модифицированным растениям, так что листья, когда они не опадают, выглядят совершенно пластиковыми. Расположение и постройка города родились не от вековой традиции, а из плана, разлиновавшего кварталы квадратами блоков и пометившего каждые двадцать метров красными светофорами.

– Свен, мне не хочется идти в клинику Мафусаила, – заявила Нура.

– Почему, дорогая? Что случилось?

– Ты знаешь, что я обожаю сидеть возле Бритты, ощущать ее тепло, ее запах и смотреть на нее. Но сегодня утром я ощущаю, что больше не вынесу ее коматозного состояния и взорвусь.

– Ты подавлена?

– Боюсь, что это вот-вот произойдет.

Свен колебался. Нура предвидела его реакцию и предложила:

– Но ты не лишай себя свидания с дочерью. Иди с Ноамом! А я погуляю в Санта-Монике.

Лоб Свена пересекли морщины, он обернулся к Ноаму:

– Ты не согласишься сопровождать Нуру? Не люблю оставлять ее одну.

Ноам утвердительно кивнул.

Нура не стала возражать: она добилась от мужа желаемого.

* * *

Пирс Санта-Моники. Чайки вверяли себя прихоти ветра, опьяненные огромным пространством, они то лавировали в его потоке, то внезапно взмывали ввысь.

Ноам и Нура медленно брели вдоль янтарного пляжа, среди пальм и крытых галерей. Внимание привлекало скорее не спокойное море, которое распростерлось под безупречно синим лазурным небосводом, а бурлящий человеческий поток. Масл-Бич представлял собой настоящий спортивный зал под открытым небом. Турники, параллельные брусья и пилоны для танцев приглашали тело подтягиваться, напрягаться и раскачиваться, нагружая мышцы спины, плеч и груди, одновременно давая нагрузку на брюшной пресс. Некоторые спортсмены тренировались на кольцах, другие делали упражнения на бревне или с ленточным эспандером. Тут силач размахивал чугунными гирями, там атлет поднимал на вытянутой руке своего сына, дочь, а затем и супругу. Мужчины демонстрировали накачанный торс, женщины – плоский живот. На разложенных прямо на песке ковриках пары демонстрировали акробатические способности, что наводило на мысль о причудливых эротических позах. Мимо проносились велосипедисты, бегуны и скейтеры – непременно в флуоресцентных трико, иногда впереди бежали их собаки. Опершись на стальные перила и поглощая мороженое, те, кто не суетился, наблюдали за теми, кто лез из кожи вон.

Ноам был растроган этим зрелищем, которое возвращало его в Древнюю Грецию, туда, где впервые возник культ совершенного тела. С побережья Тихого океана он внезапно перенесся в Афины или Спарту, в ту же утреннюю дрему, когда солнечный жар тормозит сознание.

Все повторяется? Все превращается в карикатуру. Ноам примечал, что некоторые тела выглядели скорее мускулистыми, нежели гармонично развитыми. Бодибилдеры и бодибилдерши выставляли напоказ приобретшую оранжевый оттенок кожу, иссушенные лица, выпуклую грудную мускулатуру, свободные от жира ягодицы, приводящие мышцы, бицепсы, трицепсы и икроножные мышцы. Контуры являющихся их гордостью выпуклостей были так же отчетливы, как у типа с содранной кожей на анатомическом пособии. Эти люди были сформированы для глаз, а не для движения. Их фигура стала самоцелью, она не служила никакой деятельности, у нее не было иного предназначения, кроме нее самой. Пустой и усталый взгляд этих культуристов уже не видел ничего, кроме их задачи. У них не осталось сил даже на то, чтобы красоваться. Ноам сокрушался, видя, с какой завистью пялятся на них тщедушные подростки.

– Я беспокоюсь, – заговорила Нура. – Когда Бритта выздоровеет, ее ждет еще более тяжелое испытание.

Ноам бросил на нее пристальный взгляд. Он чувствовал, что