Чаша Грааля. Софиология страдания - Отец Сергий (Булгаков)

Пусть наше сердце и разум вместят всю силу этого исповедания и правду его. Разве не имеем мы здесь исполнение нашего сокровенного и пламенного желания – встречи со Христом и соединения с Ним? Правда, эта встреча есть не явная, но таинственная, доступная лишь очам веры. Однако её действительность является не меньшею, нежели пребывание Христа на земле, до Воскресения и после него.

Таинство Евхаристии в том, что хлеб и вино здесь силою преложения суть Тело и Кровь Христовы, в них пребывает Христос в полноте Своего Боговоплощения и Вочеловечения. Это чудо любви Божьей совершается на Божественной литургии, которая через это и становится местом пребывания Христа на земле. И перед Чашей не соединяемся ли мы во Христе? О первохристианской Церкви, образ которой является руководящим, так говорится: И они постоянно пребывали в учении Апостолов, в общении и преломлении хлеба и в молитвах (Деян. 2:42).

Об их единодушии и взаимной любви даже сказано: У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа (Деян. 4:32), и: Из посторонних же никто не смел пристать к ним (Деян. 5:13). И наше общение в Евхаристии должно также иметь последствием внутреннее сближение, в котором преодолевается взаимная отчужденность. Если нами утеряно чувство такого единения, то к нему всё-таки ведёт нас литургийное общение. Сердце наше невольно расширяется через участие в жертвоприношении «о всех и за вся», как в широте его беспредельной, так и в определённом устремлении, в памяти любящего сердца о живых и отшедших. Отблеск радости такого единства подаётся и нам во дни общего причащения, в недели Великого поста, в Великий Четверток, в день самого установления Христом святейшего таинства.

Эти чувства должны в нас воспитываться непрестанно, возрастая вместе с разумением всей силы великого таинства. Аминь.

3. «Мир вам!»

Тьма сгущается над миром, и на сердце ложится чёрная тоска. Таков вопль беззвучный, который стелется над землёй, такова слёзная жалоба, плач человека о самом себе перед лицом происходящих бедствий. И кажется ему, что совершающееся в судьбах мира происходит нежданно, по чьей-то ошибке и злобе.

Пусть это в частных случаях будет даже и так, но не забывается ли общее предварение Христово, обращённое, без обозначения времени, ко всем, по крайней мере указующее такую возможность? Господь так говорил ученикам на горе Елеонской о «кончине века», иначе сказать, о всех временах человеческой жизни без ограничения, до самого её окончания: Также услышите о войнах и военных слухах. Смотрите, не ужасайтесь, ибо надлежит всему тому быть, но это ещё не конец: ибо восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам; все же это – начало болезней (Мф. 24:6–8). Главным же бедствием будет оскудение любви в людях: и возненавидят друг друга… и, по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь (Мф. 24:10, 12).

Что значит это «надлежит сему быть»? Надлежит быть тому, от чего стынет сердце и опустошается душа? О какой неотвратимости всего этого, как бы предустановленности его говорит Господь? Но на это Сам Он не дал ответа, оставляя его на наше уразумение. Только одно лишь прибавил: Претерпевший же до конца спасется (Мф. 24:13), и тогда придет конец (Мф. 24:14), конец, как некая полнота земного свершения, после которой будет пришествие Сына Человеческого (Мф. 24:27).

Этим Господь заранее отвечает и на жалобы, и на изнеможение. Он призывает к мужеству терпения. Какого же терпения хочет от нас Господь? Есть ли оно рабское, бессильное оцепенение в испуге и унынии, безнадежности и отчаянии пред тем и от того, от чего по-человечески может быть нельзя и не отчаиваться? Или же оно есть нечто совсем иное, есть приятие судьбины Божьей во Христе и со Христом, Который её прорекал и Сам именно так её принимал от Отца Своего: Если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты (Мф. 26:39)? И трижды повторил Он Сам эту молитву о терпении в борении Гефсиманском. Он подъял тогда бремя скорби всего мира в человечестве Своём, Он приял её за все времена и народы, судьбы которых прорекал на горе Елеонской, и в человечестве Своём с нами её разделяет. Ибо это именно и значило Его прорицание. Он не прорицал бы, если бы Сам не изведал, не принял, не сделал Своим всякое человеческое страдание, чрез Своё сострадание с ним.

Но как мы можем приблизить к себе Его сострадание, Его близость, Его любовь, Его спасительную помощь? Но Он Сам же и указал к этому путь: Сие творите в Мое воспоминание (Лк. 22:19), в котором Он пребудет с нами во все дни до скончания века. Это же «воспоминание» есть Его собственное присутствие во Святых Его Дарах, в Божественной Евхаристии. Мы должны знать, что мы приближаемся через неё к Самому со-страждущему с нами Христу. Мы не оставлены Им в Его Вознесении на небо, Он пребывает с нами со-человечным, как и был на земле. Его Гефсиманская скорбь и спасительная страсть как бы продолжаются в мире, и, сидящий одесную Отца, Он с нами, – Богочеловек, но и со-человек с человеками.

Мы приближаемся к Нему, подобно тому, как приближались тогда толпы народные, теснившиеся около Него, каждый со своею мукой, со своим искушением и немощью. Он знает всякого, кто к Нему прикасается, как почувствовал Он жену кровоточивую, прикоснувшуюся к Нему и в этом прикосновении приявшую силу и исцеление. Но оно не должно оставаться как бы случайным и только телесным касанием теснящейся толпы, но вольным движением веры и упования, нашим внутренним устремлением ко Христу. Мы должны искать встречи со Христом, её жаждать. И если мы остаёмся холодны и безразличны во дни благополучия, то сердца наши открываются страданием и согреваются состраданием со Христом. Господь слышит вопль нашего сердца, а мы можем слышать это Его слышание, даже во всякой молитве через призывание Его Имени, нарочито же в таинстве Тела и Крови, спасительного Его воплощения. Он даровал нам эту встречу, как дар «воспоминания», не только чрез причащение Святых Его Таин, но и в духовном приобщении, молитвенном предстоянии на Божественной литургии.

Да будут же наши мысли и скорби, недоумения и вопрошания, сомнения и изнеможения к Нему обращаемы, и буря нашего сердца, страх и смятение утишатся таинственным, неизреченным чувством Его близости, которая станет тем ощутительнее, чем настойчивей наше моление: Господи! спаси нас, погибаем. И говорит им: что вы так боязливы, маловерные? (Мф. 8:25–26).