Путь улана. Воспоминания польского офицера. 1916-1918 - Ришард Болеславский

Около восьми вечера навстречу прошел мужчина. Потом обогнало несколько телег. Никто не обращал на нас никакого внимания. Сначала, заслышав шум, мы сходили с дороги и пережидали, пока проедет телега, но потом осмелели и открыто шли по утопавшей в грязи дороге, словно поверив в свою счастливую судьбу.

Люди, которые попадались нам по пути, очень спешили. Они хотели поскорее спрятаться от дождя в сухом и теплом месте. Никто не выказывал желания остановить нас, никто не заговаривал и не задавал никаких вопросов.

Спустя два часа мы подошли к деревне. Прошли мимо деревенского кладбища и вышли на главную улицу, чтобы удостовериться, что в деревне не размещены войска.

По сторонам дороги стояло сорок домов, темных и притихших, за исключением двух, в окнах которых виднелся тусклый свет. Одинокий фонарь раскачивался у двери чайной, и вместе с ним раскачивался желтый круг света, испускаемый этим фонарем.

Картина нам показалась достаточно мирной, и мы остановились у двери.

– Я попытаю счастье в чайной, а ты сходи в один из домов, где светятся окна. Нам надо разделиться. Если они схватят одного, то у другого будет шанс улизнуть незамеченным.

– В таком случае не суй нос в чайную. Здесь они будут искать нас в первую очередь.

– Не волнуйся, я буду осторожен. Где встречаемся завтра?

– Примерно посреди улицы на той стороне. Удачной ночи, Алекс.

– Удачной ночи, отец.

Я с трудом пробирался по грязи до тех пор, пока стоявший у входа в чайную Алекс не исчез из поля зрения.

Скоро я опять оказался у деревенского кладбища. В маленьком домике с открытыми ставнями мерцал слабый огонь. Этот последний дом на улице стоял в некотором отдалении от соседей. Я осмотрелся. Кладбище могло пригодиться на тот случай, если придется срочно скрыться, – там было где спрятаться. Итак, решено, этот дом мне подходит.

Я постучал в дверь и услышал звук отодвигаемого стула. Подождал. Больше не доносилось ни шороха.

Неожиданно – я даже вздрогнул – из-за закрытой двери донесся свистящий шепот:

– Иди к черному ходу. Я говорю, к черному ходу. Ради бога, обойди дом и подойди к черному ходу!

Голос был женский, жесткий и уверенный, в котором проскальзывали просительные нотки.

Обойдя дом, я увидел небольшую пристройку. Из приоткрытой двери падал свет. Неожиданно свет пропал и стало темно. Я застыл на месте.

– Входи, входи, мой золотой, мой единственный, – раздался тот же женский голос. – Я задвинула заслонку в печи, чтобы свет не смог привлечь их внимание.

Я сделал шаг. Кто-то в белом стоял в дверном проеме. Я подошел ближе. Две руки втянули меня в дом. Нежные пальцы быстро пробежали по мне и остановились на лице.

– Я только хотел спросить, – начал я, снимая женские руки с лица, но она не дала мне закончить фразу:

– Молчи, ангел мой. Молчи, мой дорогой страдалец. О, как я ждала тебя!

Она обвила руками мою шею, а затем сняла с меня промокшее пальто и бросила его на пол. Ее дрожащее тело прильнуло ко мне с такой силой, словно она хотела раствориться во мне.

– Послушайте, – быстро заговорил я, – вы принимаете меня за кого-то другого.

Она приблизила свое лицо, и я ощутил свежее дыхание молодости.

– Я знаю, что ты должен спрятаться, мой дорогой, мой единственный. Если они найдут тебя, то опять отберут у меня. Я спрячу тебя, мое солнце, моя радость. О, мой любимый…

И она начала нежно целовать мое лицо, глаза, губы. Я обнял ее; на ней не было ничего, кроме льняной рубашки. Я попытался заговорить, но она не давала мне открыть рта. Я не мог заставить ее слушать.

– Я изголодалась по тебе, мой соколик. О, как я изголодалась! Люби меня, люби меня, мой дорогой.

– Позвольте мне закрыть дверь, – не понимая, что делать, сказал я.

– Я сама закрою! Подожди, я запру дверь на ключ, теперь задвижку, и они не смогут войти.

Я услышал, как ключ повернулся в замке, щелкнула задвижка. Женщина подошла ко мне, взяла за руку и провела в комнату. В довольно большой комнате с русской печью вдоль стен стояли скамейки. В углу висели иконы. Печь топилась, но из-за закрытой заслонки в комнату пробивался только слабый отблеск огня. Теперь я мог хоть немного разглядеть женщину.

Бледный овал лица. Тяжелые веки. Черные волосы, заплетенные в две косы, обвивали голову. Уголки губ печально опущены вниз. Она была в короткой свободной рубашке, в разрезе которой виднелась полная белая грудь.

Теперь она говорила лихорадочно, не поднимая глаз:

– Раздевайся… у тебя промокла одежда… давай я стяну с тебя сапоги… мой страдалец… я люблю тебя… я люблю тебя…

Я опять попытался заговорить, но тщетно. Она целовала меня, просила не разговаривать, не бояться, быть уверенным, что нахожусь в безопасности, что никто, никто и никогда не отнимет меня у нее.

Было ясно, что женщина принимает меня за кого-то другого, но я никак не мог даже предположить, что творится в ее голове. Я не мог заставить ее посмотреть на меня, хотя понимал, что она не слепая. Женщина развесила мою одежду и поставила сапоги к печке.

Принесла теплое влажное полотенце и помогла обтереться. Затем дала чистую рубашку, пахнувшую мятой, и белые кальсоны. Сама обтерла мне лицо и расчесала руками волосы. Не сомневаюсь, что она рассмотрела мое лицо.

Чистое свежее белье создавало приятное ощущение сухости и тепла. Глядя на суетящуюся рядом женщину, я неожиданно почувствовал сильное сердцебиение. Казалось, сердце готово выскочить из груди при виде полной женской груди, едва прикрытой свободной рубашкой. Я обнял женщину и поцеловал в шею. Она вздохнула, словно раненая самка, и потянула меня на печь, где у нее была устроена постель. Здесь было тепло и пахло свежим сеном. Она навалилась на меня и стала так яростно двигаться и извиваться, словно через нее неожиданно пропустили электрический ток.

Не знаю, сколько я проспал, но вдруг как от удара проснулся. Снаружи доносились громкие голоса. Кто-то колотил в дверь дома. Сидящая рядом женщина была уже готова спрыгнуть на пол.

– Встань за печку, – шепнула она мне в ухо.

«Это конец, – пронеслось в голове. – Куда же я положил револьвер?.. на печку».

Я протянул руку и взял револьвер. Женщина на цыпочках подошла к двери, а я вжался в проем между горячей стенкой печки и стеной комнаты. Мне была видна только абсолютно голая женщина, напряженно застывшая у двери.

Голоса стали несколько глуше. Я слышал шаги по крайней мере четырех человек, расхаживающих вокруг дома. Наконец они остановились у ближайшего ко мне окна.

– Ручаюсь вам, товарищи, что в доме никого нет, – раздался добродушный старческий голос. – Она сумасшедшая и не впустит кого попало. С тех пор как забрали ее мужа, сразу после свадьбы, а потом через три дня принесли обратно мертвого, избитого так, что вместо лица образовалось кровавое месиво, она помешалась. Говорит всем, что на днях он вернется. Она спокойная, но, если вы будете спорить с ней или ругаться, она начнет выть, корчиться в конвульсиях и попытается убить себя. Лучше ее не трогать и оставить в покое.