Лоскутное одеяло - Василий Катанян

Не так давно мы с Глебовым ездили в Вешенскую на открытие памятника Григорию Мелехову. Когда я перерезала ленту и упало покрывало, все увидели Григория и Аксинью, застывших в бронзе. А передо мной снова возникли все эти съемки тогда на Дону, незабываемые дни общения с замечательным мастером и моими партнерами по фильму.

22 августа. Была переводчица из Мюнхена Розмари Тице. Много говорила на двух языках. Она славная, но очень категоричная. Вечером пришел Федя Чеханков и две немки-аспирантки. Немки решили написать диссертацию об Эльзе Триоле. Но не говорят ни по-русски, ни по-французски, то есть на языках, на которых писала Эльза. Как же эти дуры думают ее читать? Тогда они сказали, что у них ничего не выйдет. И для этого им надо было ехать в Москву?

Про Федю. Сначала его обокрали дома. Потом он забыл запереть дверь в машине, и у него украли сумку с автоправами и загранпаспорт с американской визой. Через три дня он полетел с тургруппой в Малайзию и Сингапур, и там у него украли все туристические деньги плюс доллары, которые он взял дополнительно. Завтра он летит в Вашингтон, оттуда в Нью-Йорк, в гости к Валерию.

В "Огоньке" умная и горькая статья Элика, как ему поломали постановку "Чонкина". Войнович выглядит неприглядно, и я стал к нему относиться плохо.

Фомина тоже вышла на пенсию, поэтому меланхолит, а я нет - работать и надоело, и тяжело, и неразбериха.

[13 сентября. Съехали с Икши, хотя погода еще ослепительная. Но зовут городские хлопоты. Сегодня получил удостоверение "Персонального пенсионера республиканского значения". Прилетела Нина Берберова. Огромный бум. Был в Доме ученых на интереснейшем ее выступлении, когда она отвечала на глупые записки ученых.

У нас дома она провела целый вечер, смотрела на видео мою "Ахматову", очень прониклась, сделала замечательную надпись на своей книге стихов. Она производит неповторимое впечатление. Поразительный интеллект. Потом, накануне ее отъезда, мы были у нее в отеле. Но о ней писать надо особо.]

1 октября. "Крутой маршрут" в "Современнике". Замечательный спектакль - и актрисы, и Г. Волчек. И понял я, что такое "Театр начинается с вешалки" - уже в фойе чувствуется эпоха, портреты, старые газеты, песни тех времен...

"Федра" Цветаевой на Таганке, сложно - все пьесы и поэмы Цветаевой сложны. Поставлено эстетски-современно (Виктюк). Алла, как всегда, хороша и интересна, особенно когда читала "Любовь". Мужчины орут так, что ничего не разобрать. Потом отмечали день рождения Аллы у нее в новой квартире с видом на Долгорукого.

Сегодня приходила Мирочка Уборевич, мама отдала ей свои воспоминания о ее маме, Нине Уборевич, с которой дружила до ее ареста. "Когда нас с мамой после ареста отца, - рассказала Мира, - высылали из Москвы, одна только Галина Дмитриевна отважилась прийти к нам проститься. Я помню, как мы уложили в ее чемоданчик старинные фарфоровые чашки, чтобы она сохранила их до нашего возвращения. Я-то вернулась, а мама... Чашечки эти до сих пор напоминают мне о том страшном дне. (Я помню эту красивую сине-золотую посуду, которая стояла у нас в буфете, но мама не разрешала ею пользоваться.) Моя мама дала денег, продолжала Мира, - чтобы подруга сходила на Арбатский рынок и купила распустившиеся маки. "Зачем? Ведь они быстро опадут, я лучше куплю тюльпаны". - "Нет, только красные маки с черной сердцевиной!" И когда мы покинули квартиру и нас вели через двор, все смотрели на нас из окон и мама шла с красно-черным букетом, это был траур по мужу, и все это поняли".

"Шиловский был начальником штаба Уборевича и был женат на Елене Сергеевне, будущей Булгаковой, у них было два сына. Один был женат на Дзидре (будущей Зюке Тур). Все мы жили в одном доме, дружили. В войну я попала в Ташкент, и меня приютила Елена Сергеевна. Там же была и Зюка, а Шиловский - ее муж - был на фронте, а Петя Тур появился уже потом.

Оба сына Елены Сергеевны умерли молодыми - старший при ней, а младший после - от болезни почек. От почек умер и отчим их Булгаков. Сам же Шиловский в свое время был расстрелян. Какая тяжелая судьба была у нее!

В Ташкенте мы с младшим ходили в больницу к Ахматовой с передачами от Елены Сергеевны. Она тяжело болела скарлатиной. Я тогда не знала, кто такая Ахматова.

Петю Якира я знала с самого раннего детства. Его сломали в отрочестве, когда взяли впервые. Он вскоре вышел и стал стукачом. Рассказывал мне анекдоты о Сталине, и, когда меня посадили, он давал показания и мне впаяли еще недоносительство. И всегда он был стукачом, даже когда диссидентствовал. И сегодня все его считают диссидентом. Когда его выпустили после телевизионного покаяния, он несколько раз был у меня. Юлик Ким мне потом сказал, что он приходил каяться, но я этого не ощутила".

6 октября. Сегодня был у Сережи в больнице. Внешне он не изменился, но внутренне - очень. Погас. Думает о своем, замолкает... Потом всплеск - и снова отключение. Устает. Я ужасно жалею его. Чем помочь? Он ничего не хочет. Болезнь настигла его на гребне успеха, когда он волен, богат и может ездить, но - не может!

16 октября. "Слуга" Миндадзе - Абдрашитова, очень интересно. И артисты, и оператор, и композитор.

"Пир во время чумы" на Таганке. Постановка искусственная - кресла на колесиках. Артисты неровны. Понравился Золотухин. Очень хороша Алла, прелестная улыбка в любовной сцене. Как мало она играет любовных ролей! Пуркуа? После спектакля говорил с Любимовым, который огорчился известием о Параджанове.

13-го ужин в шведском посольстве в честь Бенгта. Были Светлана и Кома Ивановы, Рейн и Любимов. Любимов мне дал телефон Параджанова в санатории в горах под Сухуми.

Элик в Брюсселе, Вульф в Сан-Диего, Федя в Нью-Йорке, Инна в Лондоне.

20 октября. Мемуары Бежара* прочел с интересом, хотя две трети имен ничего мне не говорили. Но со страниц встал отзывчивый, добрый человек, абсолютно не похожий на свои свирепые дьявольские фотографии. Он изощрен и изыскан не только в хореографии, но и в своих мемуарах.

"Шопен напоминает заход солнца на почтовых открытках. Он, не мудрствуя лукаво, заставляет вас сказать: "Как красиво!""

"Мне ненавистны прямые линии, они скучны, как автострады. Не следует смешивать прямую линию со строгостью композиции".

"Музыка отдает свое тело, хореограф - портной. Как одеть это скерцо, это адажио?"

"Я - лоскутное одеяло. Я весь из маленьких кусочков, оторванных мною ото всех, кого жизнь поставила на моем пути".

С огромным интересом читаю М.Белкину о Цветаевой. В Москве не смог купить "Скрещение судеб", Элик мне привез из Брюсселя. Странно, что, описывая Болшево, Маша ничего не пишет о причине их бегства из Парижа, о эфроновских гепеушных делах. Видно, еще не время? Но книга в остальном откровенная.

5 ноября. Смотрели "Павел I" Мережковского в Театре Армии, постановка Хейфеца. Нам понравились и постановка, и Борисов с Плотниковым. А пьеса старомодная, и нехороши актрисы.

Вернисаж Миши Кулакова, который привез картины из Италии. Шикарная выставка, есть вещи очень красивые.

Вчера ходили к дочери Лентулова, на стенах висят картины ее отца. Огромные картины в огромной квартире. Но он не слишком "мой" художник.

Вышла моя статья "Операция "Огонек"" в "Книжном обозрении" № 43 и статья Янгфельдта в "Огоньке". Прочитав Бенгта, многие бросят камни в Л.Ю. Вместо того чтобы промолчать о чем-то, о чем не время говорить, он публикует то, что она никогда не предала бы бумаге. Сама Л.Ю. кое-что из своего архива закрыла, как закрыла Цветаева до 2000 года, они знали, что делали, и это право каждого. "Я умею хранить свои тайны, но я умею хранить и чужие", - писала Берберова. Как видим, не каждому это дано.

17 ноября. Масса воспоминаний вынырнула у меня из облаков памяти во время чтения книги Белкиной о Цветаевой. Житие ее в Москве после бегства из Парижа это моя эпоха во многом.

На стр. 27 появляется Толя Тарасенков, я хорошо его помню, он дружил с Л.Ю. и отцом, и я часто его видел. Он переплетал книги в ситцы. Да и Машу Белкину, его жену, я помню молодой.

Стр. 36. Граф А.А. Игнатьев. Я как-то относил ему книгу по поручению отца и помню переднюю темно-синего цвета с зеркалом в золотой раме. Дальше прихожей я не пошел, и ко мне вышла маленькая кокетливая женщина, жена Игнатьева Наталья Владимировна. Она курила сигарету в очень длинном мундштуке и произнесла несколько любезных слов. Я знал, что она была шансонеткой, танцевала в черных чулках, и мне, конечно, было интересно. Жили они в проезде Серова, вход с переулочка. Было это после войны.

Стр. 105. Увлечение М.И. издателем "Геликона" Вишняком. Это дядя нашего Володи Вишняка, мужа Нины Герман, которого мы знаем сто лет (талантливый псих), который эмигрировал, но теперь приезжает.

Стр. 120. Евгений Борисович Тагер. Я его знал, он приходил на дачу в Переделкино. А у них с женой Еленой Ефимовной я был по какому-то поручению перед войной, они жили в старом доме на Трубной, полутемная комната с массой сухих осенних листьев. Позже: рядом с женой он выглядел скромным, был любезный и улыбчатый, а она - крупная и томная, в шляпах с большими полями. Когда Л.Ю. болела, Тагерша звонила нам и громко рыдала в трубку, а мы с Инной содрогались.