Я/Или ад - Егор Радов

яростной силой, словно стараясь продрать ее всю изнутри, уничтожить все ее органы и плоть, преобразив их в чистый нематериальный экстаз; протиснуться в ее утробу, чтобы уснуть там, свернувшись калачиком в люльке райской вечности; достичь сущего как такового, Бога как высшего оргазма, пронзающего растворенного во всем меня очистительным разрядом запредельной благости и блаженства, — что напомнило мне мою первую любовь и первое прикосновение подлинной веры к моей вожделеющей счастья душе. Резкий запах мочи, смешанный с потом, сукровицей и горечью слез, застыл в воздухе, будто окружая нас облаком истинной любви. Я дернулся два раза, выстрелил в нее брандспойтом своей спермы внутрь всей ее утробы, сердца, черепа и, наконец, застыл, полностью погружаясь в сладость венца нашего единения.

Раздался взрыв, все заволокло безжалостным, великим, ослепительным огнем Солнца. Я не ощущал ничего; я стал словно ярким и невесомым, словно игривый протуберанец, машущий всей остальной Вселенной огненным язычком вечного приветствия.

“Я счастлив, — подумал я тогда. — Я увидел свет. Может быть, я зародил новое, счастливое существо”.

И тут же стал частью этого изначального света, поглощаясь им, и перестал существовать.

Когда я очнулся, когда алмазное утро новой реальности вторглось своими яростными лучами в мое забытье, разбивая грезы, я почувствовал какое-то радостное опустошение, усталость и некий холод; я ощущал себя словно мифический меч для героя, только что раскаляемый для закалки докрасна в пылающем горне, а теперь, шипя, остывающий в прохладной прозрачной воде.

Я раскрыл глаза: я лежал на животе лицом вниз, и подо мной никого не было. Я вскочил, испуганно заметался, но ничего не нашел. Только тюфяк стал опаленным и засыпанным горстьями пепла, как будто над ним только что полыхал пожар. Алисы не было, и жуткая мысль тут же неотвратимым крестовым гвоздем вбилась в мой смятенный мозг.

— Я сжег ее… — сказал я вслух. — Я обратил ее в Солнце! Но… значит, я и есть Солнце?.. Может быть, я и есть … Бог?!..

Помилуй меня, Господи! Вот до какой богохульной мерзости я — горе мне! — тогда дошел.

Я увидел бутыль со спиртом, налил себе стакан и, морщась, выпил его. Неожиданное решение и полное понимание абсолютно созрело во мне.

— Я должен дойти до самой сути! — громко произнес я. — Я должен обладать всем, я должен иметь каждую вещь и вещество в мире; я должен иметь весь мир! Я все должен обратить в Солнце, я все обязан преобразить! Любовь и свет — вот моя цель и мой смысл!!!

Я решительно допил спирт и вышел из этого подвала навстречу своим новым приключениям и ужасным грехам, о которых сейчас поведаю.

Если ты в силах, Господи, то прости меня, великого грешника!

Я не знаю, как в точности могло случиться все дальнейшее. Я был настолько уверен в своей новой ясной цели и в своем истинном божественном (каюсь!) предназначении, что в самом деле, в буквальном смысле решил тогда отыметь весь реальный мир и любую живую тварь в нем, включив, таким образом, Вселенную как бы внутрь себя самого и обратив каждую вещь явленной действительности в испепеляющее и преображающее Солнце великой благодати святого оргазма своего духа!

Я оказался, кажется, в Африке или Индии, не помню точно где; я шел через джунгли и какие-то плато вместе с экспедицией или же в качестве наемника — не могу сейчас сообразить, кем я тогда изначально был. Но греховная цель, словно обязательный клятвенный вызов, вела меня вперед к свершению моей ужаснейшей задачи, как проклятие, которое невозможно отменить, но остается лишь пережить, будто подлинную секунду истинной любви, ибо оно неотвратимо. Как в насмешку над моей гордыней или чтобы абсолютно обеспечить мне настоящую свободу выбора, Бог дал мне невероятные новые возможности и силы, которых нет у обычных людей. О, Милосердный! Если б хотел я тогда обратить все ниспосланное мне Тобой во благо, во имя любви к Тебе, — но нет! Я воспринимал свои могущественные качества лишь как подтверждение собственной безмерной значимости. Боже, в какой страшный грех я тогда впал!..

Своим товарищам по походу я рассказывал, о чем щебечут птички на ветке и что выкрикивает лев в своем леденящем дух рыке. Они сочли меня сумасшедшим, но я действительно все это мог слышать и понимать! Я говорил: это все мое; скоро вообще все станет моим, ибо должен быть один лишь Я в этом мире. Я выебу каждый цветок, каждую козявку, каждую звезду здесь и превращу всю Вселенную в мою великую победу!.. Услышав такие речи от меня, приятели вовсе прекратили со мной общаться и стали всячески обходить меня стороной, не в силах меня ни прогнать, ни наказать, поскольку они меня сильно побаивались. И это именно они стали называть меня за глаза HOMO SEXUS — так это прозвище ко мне и прилепилось.

Я шел с ними вперед и вперед, на поиски то ли каких-то племен, то ли врагов, а сам все время выжидал. Я предчувствовал начало своих великих дел и знал, что решение действовать наступит во мне само по себе — вмиг, как резкий солнечный луч, вдруг пробивший унылое сумеречное небо. Я не знал, с кого начать, ни как, ни почему именно так. Но я был готов. Я всегда был готов.

И однажды это наступило.

Мы устроились на ночлег рядом с небольшим оазисом посреди мрачной, бесконечной полупустыни. Горел костерчик; жарилась подстреленная днем дичь. Мои спутники смачно жрали мясо, жадно чавкая, словно сборище изголодавшихся трусливых животных, набредших наконец-то на вожделенный труп сайгака. Я смотрел на них с презрением и омерзением; тут вдали раздался какой-то протяжный заливистый вой, перешедший постепенно в злобный, каркающий хохот. Он нарастал, потом пропадал, потом вновь возникал, уже удвоенный или утроенный такими же гнусными, будто захлебывающимися в желании пищи и убийств, мрачными, лающими звуками, иногда напоминающими замедленную запись пулеметной очереди с вкраплениями яростных междометий осуществляющего ее воина.

— Вот! — сказал один из моих спутников, оторвавшись от своей пищи. — Гиены!

“Гиены… — тут же пронеслось по всему моему напряженному от макушки до пяток телу это чудесное слово. — Гиена!! Я хочу… гиену!!! Я хочу… огненную гиену! Гиену огненную!!!”

Я встал и отошел от костра, будто по нужде, а затем притаился, выслушивая, вынюхивая, высматривая во тьме предназначенную мне для любви и преображения светом желанную особь. Гиена огненная — вот что мне было нужно сейчас! Но как подойти к ним, как взять одну из них, изнасиловать, покрыть, совокупиться, сжигая своим Солнцем?.. Ведь они могут растерзать меня,