Тайна асассинов - Александр Воронель

Деньги — важнейший элемент абстрагирования, отчуждения людей от вещественных, материально-телесных отношений, которые только и поддаются нашему интуитивному, эмоционально окрашенному контролю. В доцивилизованном мире у варварских племен, говорят, мерой ценности служили коровы (скот), осязаемость и ценность которых была очевидна. Если древний охотник вместо того, чтобы просто убить владельца и отобрать корову, вынужден был менять на нее свой каменный топор, значит он был вынужден к этому реальными (назовем их экономическими или социальными) обстоятельствами. Однако дальше простого обмена в доисторические времена это дело не шло.

Античный мир уже развил богато-разветвленную систему торговых взаимоотношений, включавших денежные знаки (монеты), финансовые обменные операции и банковские структуры. Грекам и евреям, а потом уже и римлянам, благодаря их высокой философской культуре сравнительно легко давался нетривиальный скачок от простой арифметики (две и еще две коровы дают четыре) к алгебре (допустим, что сумма А и В равна С, тогда, имея С, я мог бы приобрести…).

После разрушения античной цивилизации, в темные средние века, немногочисленные образованные недобитки развитого античного мира укрылись в монастырях и перестали активно участвовать в жизни. Почти одни евреи только и остались в Европе на экономической поверхности. Международная торговля к тому времени сильно усложнилась из-за разбоя на оставшихся от римлян дорогах: фунт пряностей, допустим, в Аравии стоил А, перевозка из Аравии в Европу В, плюс таможенный сбор на бесчисленных границах, составлявший долю С от общей суммы (А+В)(1+С), охрана караванов X, да еще и неведомая цена риска У: итого (А+В) (1+С) + X +У__

Европейские варвары были в шоке от вторжения как религиозных, так и финансовых абстракций в их жизнь и законно подозревали обман. К тому же, хорошо зная себя, они не могли понять природу взаимного доверия, которое позволяло евреям разных стран осуществлять международные торговые сделки. Однако за несколько веков интеллектуальных мучений и повторяющихся безуспешных попыток вернуться на более знакомый путь грабежа, они привыкли.

Со временем их потомки построили и свою, более конкретную, религию и философию, а затем и довольно стройную концепцию денег (сначала только материальных — золото — а со временем и символических — бумажных) и пришли к понятию стоимости, которая, уже на уровне развитой теории, возвращала всю эту мистику опять на ее материальную основу. Хотя достаточно часто находились те, кто покушался отобрать силой, не вникая в детали, все же мало-помалу в Европе освоили (и даже оценили) удобства, которые наличие денег вносит в жизнь обществ.

Не с первого взгляда, но в конечном счете все как бы опять свелось к телам (сырью, запасам, машинам, работникам) и (теперь уже в символической форме цен) к их вполне осязаемым материальным взаимоотношениям. Правда, к цене материала теперь пришлось добавлять еще и цену рабочей силы (а потом и оценку ее качества) и прибыль (а потом и «сверхприбыль») инициатора-капиталиста, предпринимателя (которого многие, унаследовавшие свои взгляды от варварских предков, не прочь были опять отождествить с евреем или другим, похожим, инфернальным существом). Материализм торжествовал свою победу в рабочих кружках и в интеллигентских тусовках, по своим разным внутренним причинам заинтересованных в такой упрощенной модели действительности.

Однако интенсивная деятельность банков и международная кооперация в сочетании с революцией в средствах связи за последние два века, в которые евреи опять сумели выжить и преуспеть — правда, уже наряду со множеством представителей почти всех других национальностей — понемногу свела к нулю и эту материалистическую иллюзию. Оказалось, что деньги могут сами порождать деньги, как бы минуя промежуточные превращения (формула «деньги-деньги» вместо прежней «деньги-товар-деньги») и, таким образом, обнажая сугубо идеалистическую (т. е. в конечном счете конвенциональную, психологическую) основу человеческого общежития.

Помнится, у С. Маршака были поучительные детские стихи о нерадивом ученике, который на уроке математики никак не мог взять в толк, что из двух решений квадратного уравнения следует выбрать только одно, диктуемое здравым смыслом. Там была такая запоминающаяся строка: «И получается в ответе — два землекопа и две трети…», что рассматривалось как устрашающая бессмыслица. Ученику во сне потом являлся «несчастный землекоп без ног, без головы».

Но бедный ученик не был виноват. Если математический ответ не соответствует реалистически возможному результату, это значит, что с самого начала математическая модель явления неточно отражала фактическое положение дел. Любой бухгалтер мог бы подсказать, что экономически правильно по отношению к любой работе, даже землекопанию, рассматривать не сомнительное число землекопов, а число их средних зарплат. Тогда, чтобы выполнить заданный объем работы, вполне уместно (и даже гуманно) было бы нанять третьего землекопа на две трети ставки.

Здесь обнаруживается, что деньги позволяют дополнительную свободу маневрирования… Манипулирование деньгами оказывается удобнее и легче, чем манипулирование коровами (тем более, землекопами). Деньги не имеют веса и собственной воли. Их можно пересылать по проводам и электронной почтой. Прораб землеустроительной конторы мог бы вообще на некоторое время забыть о землекопах и оперировать только деньгами-цифрами (даже и без купюр), распределяя их по рабочим участкам согласно общему плану строительства. Конечно, в такой конторе пришлось бы перейти с языка человеко-единиц, который требует различать работящего Петра, туповатого Василия и пьяницу Аркадия, на виртуальный язык денежных ставок, который сделал бы землекопов неразличимыми, взаимозаменяемыми и способными к применению одновременно в нескольких местах. Не понадобилось бы резать их на куски, чтобы обеспечить необходимой рабочей силой сразу несколько участков. Для общего руководства строительства, получившего финансовый отчет о произведенных работах Петр, Василий и Аркадий перестали бы быть физическими телами, имеющими имена, лица и характеры, а стали бы бесплотной информацией о затратах, которая передается по проводам. Рано или поздно перед администрацией вырос бы соблазн вообще забыть об этих беспокойных, вечно недовольных, материальных землекопах и ограничиться лишь формулированием начальных условий, счетом денег и контролем конечных результатов.

В физике отчасти это и делает квантовая механика, вводя некую фиктивную пси-функцию, характеризующую только виртуальное присутствие материальных частиц, и отказываясь от рассмотрения детальной картины элементарных процессов.

Так же как физика тел, цветов и звуков может быть полностью переведена на обезличенный математический язык, а любое изображение дигитализовано, т. е. представлено в виде последовательности цифр, так и экономика добычи и изобретательности, организационных талантов и самоотверженного труда, риска и доверия, кипения страстей и холодного расчета может быть переведена на сухой язык денег.

Деньги — просто универсальный язык дигитализации экономических взаимоотношений. Тот, кто вслед за Карлом Марксом склонен приписывать экономике приоритет в общественных делах, склоняется и к преувеличению роли денег. Язык этот создан для целей повышения экономической эффективности, а не для установления справедливости.

Дигитализация изображений не имеет никакого отношения к их художественному качеству. Язык денег не полностью адекватен, ибо, как в человеческих взаимоотношениях навсегда останутся непредусмотренные экономикой вариации, так и понимание между обществами разных цивилизаций весьма далеко от идеального, вследствие неадекватности и всех других языков. (Быть может, если это понимание было бы идеальным, стала бы еще яснее их конечная несовместимость? Оптимисты, правда, считают иначе.) Однако дигитализация и в передаче изображений, и в экономической жизни отлично служит своей цели.

В реальном обществе такая ситуация чревата социальным взрывом, ибо работящий Петр не захочет получать те же деньги, что и пьяница Аркадий. Проблема дополнительно обострится, если вместо землекопов мы захотим управлять программистами или (упаси бог!) художниками. Люди не хотят терять лицо и законно сопротивляются расчеловечиванию. Множество творческих людей, особенно в мире искусства, где особую роль играет индивидуальность, живо ощущают такую возможность, как недопустимое сужение социального кругозора до уровня всеобщей серости и сообщают этому сопротивлению его гуманистический пафос.

Однако умелый прораб мог бы мигом выправить ситуацию, вычтя треть у Аркадия и добавив четверть зарплаты Петру, используя свое интуитивное знание их слабостей (еще и нагрев руки на разнице). Поэтому в наше время повсюду так ценятся успешные менеджеры, снижающие трение и умеющие повысить эффективность предприятий без заметного увеличения расходов. Именно так Западный мир сумел учесть и отчасти обезвредить и погасить амбиции изобретателей и выдающихся людей искусства. В этой сфере открываются в равной мере как возможности виртуозного успеха, так и злоупотреблений.