Сумеречный судья - Денис Чекалов

Осколки зеркала падали вниз сверкающим водопадом, и я слышал, как они глухо ударяются о покрытый пылью пол чердака.

— Цел? — озабоченно спросила Франсуаз, подходя сзади ко мне.

— Если в следующий раз захочешь пристрелить меня, — пробормотал я, распрямляясь и поправляя галстук, — целься получше. Кстати, тебе не пора перезарядить свою хлопушку? Сдается мне, ты уже опустошила весь магазин.

Франсуаз легко отряхнула меня, как делают с уроненным на пол любимым шарфиком, и задумчиво обвела чердак глазами.

— Я достану тебя, дружок, — пробормотала она. — И тогда ты очень горько пожалеешь, что не сдох до нашего знакомства.

Франсуаз разгребла носком сапога осколки.

— Он был здесь, — пробормотала она.

Девушка сбросила с себя пиджак и положила его на пол, затем опустилась на колени перед маленькими кусочками стекла.

— Иди же сюда, — сказала она. — Я знаю, что ты здесь. Покажись тете Френки.

Тонкие пальцы потянулись к самому большому осколку, но не коснулись его блестящей поверхности.

— Это не человек, — произнесла девушка, поднимаясь. — Я чувствую ауру, но не могу понять, что это. Майкл, мне кажется, он соткан полностью из ничего.

Франсуаз распрямилась, затем ударом ноги вернула на место дверцу старого шкафа. Серые глаза остановились на мне, она ласкающими движениями поправила мой галстук.

— Вот здесь, — сказала она.

Ее длинные пальцы вновь осторожно открыли панель, вспученную лаком.

— Посвети, — попросила девушка.

Я достал фонарик-карандаш, и тонкий лучик света ударил в темные глубины шкафа. Франсуаз засмеялась тихим торжествующим смехом.

— Иди к тете Френки, — пробормотала она.

Уолдо Каннинг поднимался на ноги. Он не чувствовал боли, не чувствовал усталости, он даже забыл, как сложно стало ему приводить в движение это старое, согнутое годами тело. Теперь единственная мысль двигала Уолдо — желание выжить.

Эльф с задумчивым взглядом оказался только ширмой, занавесью, за которой Уолдо не смог различить своего главного противника. Он понял, что именно ее пришлось сбросить с лестницы, когда Мэделайн Ти'Айлинэль вспарывала себе тело тупым лезвием бритвы.

Уолдо видел перед собой большие серые глаза, и они его пугали.

Пугали потому, что он не мог заглянуть в них, достичь глубины и прочувствовать душу их обладательницы. С эльфом было все понятно — Уолдо воспринимал пульсацию его эмоций и чувствовал, как быстро вибрирует мозг.

Девушка оказалась другой. Стоило Каннингу коснуться ее сознания, как он ощутил одно — мощный поток безжалостной разрушительной энергии, не знающей ни преград, ни сдерживающих механизмов.

Он пытался отыскать в ней что-то знакомое, то, что он встречал у всех остальных. Черты, которые делали их слабыми и заставляли подчиняться ему. Сомнение. Сочувствие. Жалость.

Ничего этого не было за серыми непроницаемыми глазами — только мощное стремление обладать, властвовать и сокрушать.

Это было новым для Уолдо, странным и потому пугающим.

Он должен уничтожить демонессу — убить ее как можно быстрее. А для этого ему нужна шкатулка.

— Вот так…

Из-под старых фотографий Франсуаз вынула глиняную статуэтку, — медленно, осторожно, словно имела дело с живым существом, которое можно поранить.

— Посмотри, Майкл, — сказала она, кладя на ладонь облупившуюся фигурку. — Разве это не прелестно?

Та была сделана много лет назад, может быть даже, в начале века. Дешевая фабричная поделка, призванная раскрасить убогий быт.

Всадник на лошади. Вместо лица у человечка ровная гладь. Те, кто делал игрушку, не теряли время, прорисовывая детали — и тысячи таких всадников гарцевали давным-давно на шкафах и каминных полках, пока не разбились, рассыпались и не были выброшены на помойку вместе с той эпохой, которая их породила.

— Старье, Френки, — констатировал я. — Как и весь чердак.

Франсуаз любовно подняла игрушку, провела длинным тонким пальцем по спине человечка.

— Он чувствует меня, — засмеялась она. — Знает, что мы идем. Но слишком самонадеян, чтобы прыгнуть в бетономешалку и сберечь нам несколько дней. Пока он просто боится и пытается сопротивляться…

Уолдо Каннинг стоял возле своего столика, погружая руку в шкатулку. Его пальцы поглаживали старую глиняную фигурку, проводя по линии раскола.

— Мэделайн, Мэделайн, — тихо повторял про себя старик. — Ты принадлежишь мне, ты и твой ребенок. Никто не сможет забрать вас у меня. Ты сама отдала мне свою жизнь — помнишь? И теперь только ты можешь ее вернуть.

Детские голоса обступили Уолдо, подбадривая его и давая сил.

— Я знаю, знаю, мои маленькие сорванцы, — приговаривал он. — Только мы с вами по-настоящему понимаем друг друга. Я знаю, вы поможете своему старому Уолдо…

Дети дрожали и жались к нему, обхватывая его одежду маленькими слабыми ручонками.

— Вы боитесь, боитесь, что она придет и откроет нашу шкатулку… Она может… Она злая… Вы должны ее остановить. Не дайте ей причинить зла бедному старику…

Биржевой маклер бросил телефонную трубку, отстранение глядя сквозь окно на светлое небо. Человек на другом конце провода что-то повторял, но маклер не слушал его.

— Идите ко мне, — повторял Уолдо. — Убейте ее.

Владелец конторы удивленно повернул голову, не понимая, почему секретарша вдруг перестала печатать и смотрит в никуда, не замечая его.

Огромный рейсовый автобус остановился посреди хайвея, и десятки машин позади начали сигналить. Смуглые руки водителя крепко сжимали руль, глаза устремились вдаль.

— Скорее… Все вы отдали мне свои жизни, чтобы старый Уолдо сохранил их для вас…

Люди бросали работу, замирали, и только их головы поворачивались к окнам — большим и маленьким, прозрачным и тонированным.

Они поняли, что настало время убить себя.

— Посмотри, Майкл, здесь линия скола, — произнесла Франсуаз. — Две фигурки составляли одну композицию. Что могло быть второй?

— Женщина, — сказал я. — В широком платье с рюшечками. Эту фигурку Родерик Калленти подарил своей милой подружке Мэд, когда они были детьми.

Я пожал плечами.

— Достаточно романтично, ты не находишь?

Франсуаз с подозрением посмотрела на меня.

— Ты знал? — спросила она.

— Конечно, нет, — отвечал я. — Можешь представить, чтобы Родерик рассказывал кому-нибудь о своей прыщавой любви? Но достаточно взглянуть на эту фигурку, чтобы понять — парой кавалеру должна быть дама. Это же мещанские статуэтки, Френки. Они безыскусны и потому легко читаются. Что же касается Родерика и Мэделайн — подобный глупый поступок вполне в их духе. Когда у людей нет проблем, они их выдумывают. Вместо того, чтобы заняться любовью, эта парочка обменивалась сувенирами.