переКРЕСТок одиночества 2 - Руслан Алексеевич Михайлов

годков десять, а тут из-за какой-то болячки… и ладно бы смерть — так ведь нет! Чаще всего старуха с косой так просто не приходит. Сначала долгие годы муки адские претерпеть придется… ну ты понял.

— Да понял. Странно — я задумчиво потеребил край полотенца, положенного в качестве салфетки для утирая вспотевшего после шикарной еды чела — Странно. Это противоречит всем законам экономики. И вообще всем мирским и духовным законам. Издревле странствующих докторов, торговцев, бардов, проповедников, юродивых и прочий подобный люд с радушием привечали в каждом селении.

— Ну проповедников то вряд ли везде с радушием встречали — усомнился старик.

— Тут я погорячился — признал я — Проповедников частенько гнали прочь или того хуже — прямиком отправляли в могилу или же в обеденный котелок. Такие вот издержки профессии. Но к остальным относились приветливо. Это всегда свежая струя, это всегда новости, мелкие товары, новые лекарства… каждый бункер должен сделать все, чтобы прибывших гостей ждала горячая еда, чистая постель и добросердечные улыбки. В здешних краях это особенно важно.

— Я к тому и клоню! Антипий тоже это понимал. Все сумрачный ходил, слова злые порой цедил, Замок недобро поминал. Может там спятило старичье замшелое?

— Вот в этом я глубоко сомневаюсь — возразил я — Я беседовал с тамошними государственными лицами. В том числе и с самым главным. Он поумней меня раза в три. В столько же раз хитрее. Про мудрость нажитую и вспоминать не буду. Нет. Дело не в безумии правления. Но какая-то причина обязательно есть. Я сделаю запись. И со временем докопаюсь до истины.

— А на кой она тебе?

— А вдруг пригодится? — развел я руками и сменил тему — Продолжим дела торговые, друг Апостол? Нужно ли чего еще?

— Хм…

— Сразу предупрежу — если ничего не надо, то так и скажи. И не беспокойся — я к тебе все одно захаживать буду регулярно. Выдавливать из себя список ненужных товаров не надо.

— За это спасибо, Охотник. Но самогона я бы еще выменял пару литров. Сам понимаешь — продукт считай вечный, хранится и хранится себе. Анальгин и вот эти новомодные пакетиками с порошками от простуды и гриппа…

— Понял о чем ты. Штука редкая.

— Крем бы мне для рук хороший. Тот же вазелин идеально сгодится. Кожа на руках часто трескается на морозе-то. Медвежьим жиром мажу, но лучше бы крем.

— Записал. Что-нибудь еще?

— К-хм… писем бы получить хотел.

— Не понял. Писем? В смысле — письма, почта?

— Ага.

— От кого?

— Да от кого хош — кашлянул смущенно Андрей — Я бы вот с тобой за плату письмецо передал в Бункер. Письмецо открытое и с таким характером как «Как там, мол, ваше житье-бытье, люд почтенный? Пишет вам и сердечно кланяется некий Андрей Апостол….». Письмо это, я, если честно, написал уже.

— Может все же переселишься в Бункер? С переездом помогу.

— Нет! Ты не понял — не от одиночества страдаю. И место берлоги своей выдавать не собираюсь. И тебя прошу никому ни слова. Хотя ты уже обещал. Ну… пойми… Переписка… это удовольствие ведь особое. Нет? С нетерпением ждать заветный конверт, неспешно вскрывать, разворачивать лист бумаги, вчитываться с рукописный текст… в этом есть нечто особенное…

— Я дитя электронных коммуникаций — пожал я плечами и протянул руку — Давайте почту. Передам. Оплата за доставку… самая маленькая из имеющихся в тебя медвежьих шкур. Те, хм, что размером с собачью. В Холле любят на них сидеть.

— Так я и пяток дам!

— Не повышай цену — улыбнулся я — Если переписка пойдет — а она пойдет — то тебе еще писать и писать письма. Кстати, могу продать несколько цветных карандашей… и есть у меня тонкая художественная книга детективного вкусного толка. Что скажете, почтенный?

— Беру!

— Вот это дело — потер я ладони — Вот это торговля… Сразу предупрежу — в обмен хочу получить от тебя немного писчей бумаги. Если ты хочешь получить письма — старушкам надо будет на чем-нибудь писать.

— Разумно.

— Отношение к Всевышнему у тебя как?

— Да как… как у всех, наверное. А что?

— Можешь еще письмецо тамошнему настоятелю и священнику отцу Тихону черкануть. Он старикан мудрый. И ответит обязательно.

— Напишу! Есть у меня чистая тетрадка в клеточку. Ее тебе отдам, а ты мне литр самогона.

— Хорошо. И еще несколько листов передай Тихону в подарок. Ну что бы было на чем писать ответ.

— Записал, записал и записал — кивнул я, отрываясь от торговых пометок — Идем дальше по списку…

На ночлег, как меня не уговаривал Апостол, я не остался, сказав ему чистую правду — меня гонит нетерпение. Лучше спать урывками в сугробах, но при этом двигать дело, с усердием вращать подмерзшие шестеренки. Старик меня не то чтобы понял, но когда я с намеком хлопнул по рюкзаку, где скрывались его письма, он кивнул и проводил меня до дверей, взяв обещание, что в самое ближайшее время я снова его навещу. Я с легким сердцем обещал. Буду жив — загляну обязательно. Еще напомнил про нарты. И тут меня Андрей удивил. Задумчиво прищурившись, он мелко покивал и сказал, что вот сейчас никак, потому как настроился уже на двухдневные посиделки в берлоги с горячим чаем, сигаретками и чтивом. Но вот через пару дней, когда утолит книжный голод, сводит он меня кое-куда и кое-что покажет. Кое-что важное. Помедлив на пороге, я кивнул и вышел.

Появилась еще одна интересность. Еще одна цель. И я этому был рад.

Гуляш и энтузиазм придали столько сил, что хотел ускорить шаг, но вовремя сдержал себя. И это, возможно, спасло мою жизнь.

Ахав Гарпунер поджидал за высоким снежным холмом. Не конкретно меня. Да вообще вряд ли он ждал. Просто стоял у самого склона, по пояс утонув в рыхлом наметенном снегу. Стоял белой голой спиной ко мне. Гудящий ветер бил нам в лица, унося все звуки куда-то в темную мглу за моей спиной. И это позволило мне остаться незамеченным, позволило чуть присесть и попятиться назад, прикрываясь холмом и сугробами. Но совсем я не ушел. Меня терзало опасное любопытство. Подобно любопытной мышке, я выставил нос в щель и принялся наблюдать. Почему ты замер, Ахав? Замер не как живое существо, а как странная машина из мерзлой плоти и электричества. Тебе вряд ли требуется еда и вода, тебе вряд ли нужно отдыхать. Но почему-то ты стоишь неподвижно и все смотришь и смотришь на царящий над нами