Мне доставшееся: Семейные хроники Надежды Лухмановой - Александр Колмогоров

16 августа.

…Мирные переговоры кончены. Уступка — южная половина Сахалина. Сели за обед и не знали о чём говорить. Если кого и радовало известие, то общее чувство обиды, сознание неудачи, бесплодности ужасного жертвоприношения было слишком тягостно, чтобы осмелиться поздравлять друг друга. Не так встречался мир за Балканами победоносными полками.

Армию всё больше охватывает болезнь истомлённых, понурых людей. Повальный тиф собирает свои жертвы и наводит уныние. Только и слышно о заболевших офицерах, сёстрах, врачах. Солдаты «валятся» сотнями… Эпидемия бродит между нами. И становится страшно: неужели суждена и мне эта доля? Для солдат война — стихийное бедствие и зло, неизвестно зачем насылаемое Господом. И как бы она ни кончилась — в конце её они видят только милость и счастье…[588]

20 августа.

…Годовщина боя на Сыквантуньской сопке — одного из ужасных пережитых дней. День в день и минута в минуту с началом вечерней атаки — телеграмма из Петербурга:

БЛАГОДАРЮ БОГА. СЧАСТЛИВА. ЖДУ. ЛИЗА[589].

После подписания Портсмутского мирного договора барон Каульбарс, назначенный государем к месту прежней службы в Одессе, стал прощаться с армией, определив дату отъезда. Капитан Адамович, занятый оформлением и подготовкой к отправке личного архива командующего, получил предложение присоединиться к его ближайшей свите для проезда до Москвы.

Борис Викторович провёл вечер и ночь в ставшем родным Козловском полку, простился с его офицерами, со своей ротой, с Костей Цабелем, с матерью в госпитале 1-й армии в Херсу и 8 сентября отбыл в генеральском вагоне в Россию.

…Харбин — граница с Китаем — переезд через Байкал на ледоколе-пароме — Иркутск и первое после войны посещение местного театра. На станции «Обь» купил несколько номеров «Русского Инвалида»[590] со своей статьёй «Новое в ротной тактике» (по результатам смотров и учений командующего). Вечером за чаем читал её вслух Каульбарсу: …Дисциплина — религия армии. Одиночная выправка, внутренняя и гарнизонная службы, строй, парад и церемония — остаются полем для муштры, гуманной в приёмах, но неумолимо настойчивой. Офицер — учитель и воспитатель не только в часы занятий, а и во всякое время дня и ночи. В казарме надо только муштровать и учить «приготовительным упражнениям», но всё боевое вынести в поле, в зиму и лето…

Омск — Челябинск — Уфа — Самара — Тула — родной Подольск, где прошло детство, — Пахра — Царицыно — Москва. Поехали к Иверской, поставили свечи, поклонились иконе. Я благодарил за возвращение и, точно лицом к лицу перед Родиной, сказал ей «Прости»…

Прямо перед часовней уличный бунт — забастовка, студенты, жандармы, войска… Вот они! Наши «братья», «сыны отечества», которые 1 ½ года развращали армию! Так прямо и встретились в первую же минуту. В святом Кремле — лампада и венки на месте убийства великого князя Сергея… Обагрённая романовской кровью, мятежная, злобная Москва.[591]

Распад семейства

Со смертью жены Фёдора Филимоновича рассеяние некогда большого семейства Колмогоровых ускорилось. В доме Александра Филимоновича на Царской поселился некто Клейнмихель, дававший в своей квартире уроки новейших танцев[592]. Вскоре в газете появилось ещё одно объявление: «Отдаётся квартира (верх) в каменном доме ТД „Ф. С. Колмогорова Наследники“ на Царской. Спросить в конторе за рекой»[593]. Сам Торговый Дом, видимо, ещё в полной мере занимался кожевенным производством, так как получил разрешение городской думы на прокладку водовода «по улице от Туры к заводу» [594].

Недвижимое имущество «Наследников Ф. С. Колмогорова» в 1903 году являлось одним из крупнейших в городе и оценивалось выше, чем у И. И. Игнатова, Н. М. Давыдовской и даже А. И. Текутьева[595].

Но на пороге уже стоял XX век, и патриархальная Тюмень стремительно растворялась в прошлом. Всё чаще и чаще уходили в забвение её уважаемые и славные граждане. На руках прислуги скончался вконец разорившийся бывший городской голова и меценат-благотворитель — 80-летний П. И. Подаруев[596]. После торжественных похорон Н. М. Чукмалдина буднично простились с городским предводителем А. А. Мальцевым [597] и всем миром проводили М. Р. Клерикову. В Зареке (угол Мостовой и Б. Заречной) проходила аукционная продажа имущества купца Н. А. Барашкова[598], а в Текутьевском театре шли первые сеансы «цветных картинок» синематографа Люмьера[599].

С началом Русско-японской войны патриотическое движение по оказанию помощи армии захватило и Тюмень. Первые пожертвования на нужды раненых в городской Дамский комитет составили 1481 рубль только за период с 15 по 23 февраля 1904 года, в том числе 300 — от братьев Колмогоровых[600]. М. Е. Колмогорова передала дополнительно и 25 пар кожаных туфель[601]. Не остались в стороне и рабочие завода Колмогоровых, внеся в фонд 27 рублей 40 копеек собранных ими средств[602].

7 марта в здании городской управы создаётся Попечительный совет по оказанию помощи семьям нижних чинов Тюмени и уезда, призванных на действительную службу. Ф. Ф. Колмогоров совместно с И. Е. Решетниковым избираются в его состав[603]. По подписному листу № 1 на содержание особого лазарета от Тобольской губернии для раненых воинов вносит 200 рублей и ТД «Ф. С. Колмогорова Наследники»[604].

23 апреля уходит из жизни главная хранительница семейного очага Колмогоровых — 72-летняя потомственная почётная гражданка Парасковия Фёдоровна, упокоившись рядом с мужем на Заречном кладбище. Из некролога в «Сибирской Торговой Газете»:

…Многие помянут добрым словом и будут оплакивать кончину известной благотворительницы и члена разных обществ, находив в ней помощь и утешение в тяжёлые минуты жизни. Sit tibi terra tevis, добрый человек. «Да будет легка над тобой земля».[605]

Вероятно, к лету 1903 года относится отъезд из Тюмени сына Александра Филимоновича Григория Колмогорова с семьёй. Общее состояние его здоровья и прогрессирующая болезнь лёгких потребовали переезда в более благоприятный в этом отношении степной Семипалатинск.

Косвенным подтверждением этого факта служат многократно повторенные объявления в городской газете «об отдаче квартиры в доме А. Ф. Колмогорова за Тюменкой (верха, а потом и низа) в наём»[606].