Тайна врат - Егор Дмитриевич Чекрыгин

работу молодым. А когда они не исполняли свои корабельные обязанности, то постигали разные науки, относясь к этому весьма серьезно, ибо знания были для них единственным путем к успешной карьере.

На первых порах обязанностью оу Дарээка стало превратиться в тень одного из соседей по кубрику — мичмана оу Нииги Нииндига, весьма серьезного молодого человека примерно на пару лет старше самого Ренки, вечно ходившего с каким-то хмурым и озабоченным выражением на лице, будто он был обижен на весь мир.

Впрочем, как вскоре понял благородный оу Дарээка, сие выражение лица проистекало не столько от недостатков характера мичмана, сколько от его решительного желания преуспеть на выбранном поприще, ибо сыну потомственного моряка из разорившегося рода благородных оу ни на что иное надеяться не приходилось. Неизвестно, что именно пообещал ему адмирал, но к своим обязанностям «няньки» он отнесся с полной серьезностью и спуску временному подчиненному не давал, хотя частенько с опаской посматривал на его знаменитую шпагу, висевшую в кубрике вместе со шпагами остальных мичманов. Судя по гуляющим по кораблю слухам, клинок этот был не менее кровожадным, чем и сам Ренки, имел какую-то жутко мрачную и даже мистическую историю и достался своему нынешнему хозяину в результате какого-то опасного и жестокого приключения, в котором фигурировали разбойники, фальшивомонетчики, Тайная служба, море крови и чуть ли не сожженные города. Ну, что тут сказать… Гренадерам Шестого было скучно, да и попугать байками матросов, чтобы те не слишком задирали нос, — это дело святое.

Был еще боцман Кив, приставленный к Ренки адмиралом оу Ниидшаа в роли «наставника снизу». Этот мучил Ренки искусством вязания узлов, лазаньем по мачтам и многими иными корабельными дисциплинами, к которым моряки относились не менее серьезно, чем армейские — к экзерцициям с оружием, перестроениям и искусству маршей. Так что в отличие от остальных скучать пожелавшему поучиться лейтенанту не приходилось.

А один раз, где-то на десятый день после поворота возле мыса Гвоорн, благородному оу Ренки Дарээка даже выпала особая честь — драить вместе с простыми матросами палубу! Увы, но для большинства моряков, ждавших скорого провала сухопутного вояки или хотя бы грандиозного скандала, этот день обернулся глубоким разочарованием. Вообще-то это была довольно рискованная затея, все-таки грязную работу попытались навесить на мало того что благородного оу, так еще и имеющего немалый чин и влияние в армии офицера. Так что капитан корабля предварительно, как бы невзначай, лично прочитал ему целую лекцию о чистоте корабельных палуб, ужасах грязи и необходимости будущему офицеру самому попробовать, как это делается, прежде чем руководить осуществляющей уборку палубы командой матросов.

При иных обстоятельствах, пожалуй, Ренки и впрямь бы воспринял все это как оскорбление и даже намек на свое каторжное прошлое. Но, во-первых, наставления Готора отложились в его голове, во-вторых, произошло это отнюдь не в первый же день «мичманской жизни», и, пообщавшись с новыми товарищами, Ренки понял, что они даже гордятся тем, как тяжко им приходилось на первых порах флотской жизни, как гордятся и «узорами» на спинах и умением выполнить любую матросскую работу, даже самую грязную. Так что он смог пересилить себя и, без особого содрогания взяв в руки швабру, включился в общую работу, выполняя ее со всем усердием под прицелом многочисленных сосредоточившихся на нем взглядов.

Он этого так никогда и не узнал, но, увидев, как советник военного министра и общепризнанный герой королевства драит палубу, оу Ниидшаа сказал капитану «Морского гуся»:

— Вижу, у этого юноши и впрямь большое будущее. Если только он не сложит раньше времени голову из-за своей горячности!

Зато Ренки почувствовал, как после этого изменилось отношение к нему в мичманском кубрике. Словно бы он совершил некий ритуал, став одним из них. Впрочем, так оно и было. И хотя трудностей, что физических, что умственных, не убавилось, жить почему-то стало полегче, ведь окружающие перестали относиться к нему как к чему-то чужеродному.

Хотя физические трудности удручали молодого офицера не так жестоко, как собственное отставание в науках. Но ведь армейскому офицеру, учившемуся совсем иным вещам, трудно равняться в этом с флотскими, которые с юных лет постигали именно эти, столь необходимые моряку науки. Пришлось обращаться за помощью к Готору.

Надо отметить, что сам Готор с самого начала плавания выбрал для себя особое развлечение. Практически каждый день он приглашал в свою каюту Коваада Кааса и, выставив перед дверью часового из банды, подолгу беседовал с «купцом». А потом еще несколько часов, с позволения капитана «Морского гуся», сидел в уголке на мостике, читая какие-то бумаги и даже делая выписки из них.

Коваада Кааса, кстати, тоже поселили в отдельной каюте, к большому неудовольствию одного из вторых лейтенантов «Морского гуся», ранее делившего это помещение со своим товарищем.

Увы, товарищ погиб во время штурма Тинда, и каюту забрали под «камеру» для загадочного пленника. Впрочем, Каас жил там не один, а в компании женщины средних лет и ее ребенка, без которых он отказывался покидать остров.

На вопрос, кем именно приходятся ему эти люди, старый мошенник отвечал весьма расплывчато и быстро старался перевести разговор на что-то другое, а сама женщина, тихая и невзрачная на вид, предпочитала отмалчиваться. Впрочем, по понятным причинам из своего «узилища» она выходила редко и только в сопровождении Кааса.

Дроут с Киншаа и потихоньку выздоравливающий Тагаай, приставленные бдить за этой странной «семейкой», клятвенно уверяли Готора: «Баба эта ему точно не жена и вроде даже не любовница. Да и ребенок не пойми каким боком ему родней приходится». Однако явно было видно, что Каас дорожит этими двумя и очень беспокоится о них.

Когда Ренки пришел к Готору за помощью, тот в очередной раз сидел на мостике «Морского гуся», погрузившись в свои бумажки.

— А?! — вынырнул он из глубины своих мыслей, когда Ренки окликнул его снова. — И тебе привет. Вот, ковыряюсь в бумажках… Интересную подборку сделал наш приятель. Не зря мы на этот Тинд съездили, ох не зря! Будто бродил в плотном тумане, а сейчас огонек маяка увидел. Что ни говори, а толковый мужик этот Коваад Каас. Умеет информацию собирать! А ты чего?

— Извини,