Изумруды Урала - Николай Петрович Сироткин

— Серафима Дмитриевна, вы как всегда очаровательны! — Шедший впереди Соколов нагнулся, прильнув к протянутой руке и Штейнберг, наконец, смог воочию увидеть хозяйку дома. Увиденное им было настолько далеко от его представлений, что он застыл на пороге комнаты как каменное изваяние. Перед ним стояла красивая девушка лет двадцати с небольшим, в простом зеленом ситцевом платье, с лукавой улыбкой на полных губах и милыми ямочками на круглых щеках.

— Виктор Алексеевич, сколько раз я просила, чтобы вы оставили эти ваши дешевые комплименты. Вполне достаточно простого приветствия. Представьте, пожалуйста, вашего друга, а то он так и будет стоять на пороге.

— "Pardon, Madame". — Соколов посторонился. — Разрешите представить: Штейнберг Генрих Карлович, ювелир двора ее императорского величества.

— Рада познакомиться с вами, Генрих Карлович. — Хозяйка сделала два шага навстречу Штейнбергу и протянула ему руку.

Штейнберг продолжал столбом стоять на пороге, во все глаза, смотря на хозяйку, и казалось, он вообще ничего не слышал. Соколов двинул его в бок.

— Генрих, поприветствуй Серафиму Дмитриевну.

Штейнберг очнулся, энергично схватил руку хозяйки и трижды подряд приложился.

— Очень, очень рад знакомству. — Единственное, что он мог вспомнить из заготовленной заранее речи.

— Генрих, оставь руку Серафимы Дмитриевны в покое. — Соколов еще раз ткнул Штейнберга по ребрам.

— Господа, разрешите мне представить вам мою компаньонку — Анну Германовну Шторх.

Только тут друзья обратили внимание на стоящую в тени высокого фикуса молодую девушку. На вид ей было не более восемнадцати лет.

— «Oh mein Gott»! — воскликнул Штейнберг, чуть ли не бегом направившись к девушке. — Это вы?

— Что это с ним? — Спросил Соколов.

— Это девушка, ради которой он ввязался в драку.

Поскольку Штейнберг завладел левой рукой Анны Францовны и, судя по всему, не собирался ее отпускать, Соколову пришлось довольствоваться правой.

— Очень приятно познакомиться. Вы действительно ангел.

— Виктор Алексеевич, вы опять за свое. — Улыбаясь, оборвала словоизлияния Соколова хозяйка.

— Простите, но я только повторил слова, которыми Генрих описал свою незнакомку. Когда я спросил его, как выглядит девушка, ради которой он полез в драку, он так и сказал: Она — ангел! Генрих, отпусти Анну Францевну, ты ей руку сломаешь.

— Что? — Рассеянно спросил Штейнберг. — Ах да! "Pardon mademoiselle", очень рад познакомиться. — Приложившись, очередной раз к изящной ручке, Штейнберг с видимым сожалением отпустил ее.

— Господа, прошу всех за стол. — Хозяйка взяла маленький колокольчик и позвонила.

Тут же открылась дверь и вошла знакомая горничная с неизменным меню в руках.

— Мы не в курсе ваших гастрономических пристрастий, поэтому вам придется самим сделать заказ.

— А дамы? — Не удержался Соколов.

— О себе мы уже позаботились.

Видя, что Штейнберг не проявляет никакого интереса к происходящему, Соколов взял инициативу в свои руки, точнее меню.

— Генрих, как насчет консоме с мясными пирожками и бифштекса?

— Хорошо, я согласен.

Горничная удалилась выполнять заказ, а на пороге появился управляющий.

— Разрешите, Серафима Дмитриевна?

— Входите, Войцех Каземирович. Что там у вас?

Поляк боком протиснулся в комнату. В одной руке у него была корзинка, из которой выглядывали горлышки четырех бутылок шампанского, а во второй большая коробка с тортом, перевязанная шелковой красной лентой с пышным бантом на крышке.

— Вот, пан офицер, все как вы заказывали.

— Торт свежий?

— Только что изготовили. Специальный заказ купца Лопатина, француз ни в какую не хотел отдавать, но когда узнал, что это для пана офицера, тут же пошел на попятную и даже сделал скидку.

— Никогда бы не подумала, что Виктор Алексеевич пользуется такой популярностью в нашем городе? — С удивлением заметила хозяйка.

— А вы не знали? — Улыбнулся старый поляк. Все хорошо помнят, что случилось несколько дней назад, и никто не горит желанием провести месяц в постели с переломанными ребрами и ногами.

— Своеобразная у вас манера, Виктор Алексеевич, завоевывать сердца жителей нашего города.

— Это досадное недоразумение. — Категорично заявил Соколов, по-хозяйски устанавливая в центре большого стола торт и шампанское.

— Думаю, жертвы этого «досадного недоразумения» еще не скоро придут в себя.

— Эти жертвы, получили то, что заслуживали, или вы с этим не согласны?

— Согласна, тем более что пострадавшей и невольной виновницей случившегося оказалась моя лучшая подруга. Анна Францевна хотела лично поблагодарить вас, вот мы и решили устроить этот ужин. Правда, наше приглашение несколько нарушает правила этикета, но здесь мы полностью полагаемся на вашу порядочность.

— О чем речь, Серафима Дмитриевна, вы имеете дело с джентльменами.

— Мы уже в этом уже убедились. Кстати, откуда это изобилие, Виктор Алексеевич? До меня доходили слухи о ваших финансовых затруднениях.

— Это наглая ложь, Серафима Дмитриевна, — с наигранным возмущением заявил Соколов, — и я даже знаю, кто именно распространяет эти гнусные сплетни.

— Оставьте в покое, старого слугу, Войцех Каземирович только дословно передал ваши собственные слова.

— Он меня не правильно понял, я лишь имел в виду, что у меня нет мелочи.

Глава 28. Екатеринбург, 22 мая 1798 года (вторник). Окончание

Эта словесная перепалка была прервана появлением горничной. Когда стол был сервирован, и все расселись по местам, Соколов разлил шампанское. Первый тост, как и положено, выпили за знакомство, а вот со вторым произошла заминка. Когда Соколов начал разливать шампанское, хозяйка его остановила.

— Виктор Алексеевич, врач разрешил Генриху Карловичу только один бокал шампанского.

— Неправда, Серафима Дмитриевна, — возразил Соколов, — этот коновал сегодня обследовал Генриха, нашел его полностью выздоровевшим и ограничил потребление шампанского двумя бутылками. Вот справка. — Он достал из кармана мятый листок бумаги и подал его хозяйке.

Серафима Дмитриевна, не читая, скомкала бумажку и положила ее на край стола.

— Врач действительно сегодня приходил, но не для того, чтобы осмотреть пациента, а с жалобой на вас, Виктор Алексеевич. Он уверяет, что вы отловили его во время обеда в трактире и, угрожая переломать ноги, заставили написать эту липовую бумагу.

Произнося свой монолог, она внимательно смотрела