Дневники св. Николая Японского. Том ΙV - Николай Японский

Целый день расчеты за месяц, а с иными (как литограф нот) за год.

Перед вечером приезжал проститься уезжающий послезавтра в Россию первый секретарь Станислав Альфонсович Поклевский—Козелл; как католик стеснился пожертвовать на дело распространения православной веры здесь, а пожертвовал на миссийскую библиотеку пятьсот ен. Спаси его Господи за это!

С восьми часов всенощная, за которой были все учащиеся как говельщики. Пели ученицы на клиросе — их очередь была.

Во время всенощной приехал проститься полковник Глеб Михайлович Ванновский, завтра уезжающий в Россию. После всенощной, которую, сколько застал, стоял в Соборе, он попросил отслужить для него напутственный молебен; так как в это время читали для причастников Правило, то мы пошли в Крестовую Церковь, где я, облачившись в мантию, отслужил молебен; пели мы вдвоем с Дмитрием Константиновичем Львовским.

18/30 декабря 1899. Суббота.

В семь часов зазвонили к обедне; когда учащиеся собрались, о. Феодор Мидзуно прочитал утренние молитвы и Правило ко причащению; в сорок минут восьмого начались Часы и потом Литургия. Служил о. Роман Циба с диаконом Яковом Мацуда. Пели ученицы на клиросе. Вместо причастна пели ирмосы; певчие прежде всех причастились и потом пели ирмосы, пока все причащались. Были причастники и из города. К три четверти десятого Литургия окончилась.

Перед всенощной был один христианин родом из Янайбара, но живущий ныне в деревне в пяти ри от Оказаки механиком у винодела; видно, что усердный христианин: заплакал, жалуясь на свое христианское одиночество там среди язычников, а катихизатора там поселить не может — всего тридцать домов в деревне; советовал ему, по возможности, бывать на богослужениях в Оказаки, особенно когда бывает там о. Матфей Кагета, чтобы исповедаться и приобщаться Святых Тайн у него; дал ему много христианских брошюр.

19/31 декабря 1899. Воскресенье.

За Литургией человек тридцать причастников было из города; зато, кроме них, из города, кажется, никого не было; без учащихся Церковь совсем была бы пустая; язычников тоже почти никого.

Из Церкви зашел ко мне один христианин из Камаиси, привезший сюда больного чахоткой племянника и положивший его в соседнем с Миссией госпитале доктора Сасаки, где пока и сам живет. Жаловался, что катихизатор почти не посещает Камаиси, живя постоянно в Ооцуцу, а между тем и новые слушатели нашлись бы. Советовал ему подыскать трех–четырех желающих слушать учение и требовать, чтобы катихизатор Каназава непременно поселился в Камаиси на то время, какое нужно, чтобы преподать им учение по «Осиено канами», так как он назначен равно для Ооцуцу и Камаиси, а не для первого только. Если же у него будут новые слушатели на то время в Ооцуцу тоже, то чтобы писали сюда — быть может, отсюда можно будет прислать на время кого- либо для проповеди. Христианин этот, по имени Николай, по–видимому, очень усердный; он местный чиновник, еще совсем молодой.

За всенощной, перед завтрашним Новым Годом, тоже были только одни учащиеся; из города — никого, за исключением какого–то европейца с женой, которые простояли всю всенощную; видимо, протестанты — не крестились, но жена становилась на колена для молитвы. — Пели причетники, стоя на клиросе.

После всенощной о. Павел Сато исповедался у меня.

20 декабря 1899/1 января 1900. Понедельник.

С восьми часов Литургия. Служил о. Павел Сато соборне с оо. Петром Кано и Феодором Мидзуно. Молебен служили мы соборне все вместе, с оо. Романом Циба и Симеоном Юкава в том числе. Обе ектении говорил диакон Яков Мацуда, и выходило гораздо слышнее, чем у Кугимия. В Церкви, кроме учащихся, было больше язычников, чем христиан. Поздравители обычные: учителя, катихизаторы и прочие; певчие пропели «Икутосимо», после чего получили обычное на «кваси». Из города поздравителей было мало. Я в город никуда не выходил, потому что вчера вечером Давид Фудзисава надписал множество конвертов — ко всем, к кому мне следовало бы идти, и сегодня утром разослал с моими карточками. С двух часов пошел я заниматься делом по библиотеке и прозанимался до девяти часов вечера.

21 декабря 1899/2 января 1900. Вторник.

До двух часов с утра работал в библиотеке — приводил в порядок для переплета накопившиеся русские духовные периодические издания. С двух поехал с новогодними визитами к бесерменам: у Reverend King с братиею его оставил карточку, у Bishop Awdry тоже — он уехал в горы для отдыха, встретила оставленная домоседкой пожилая Miss, сказавшая, что в прошлом году была у нас на Рождественской всенощной, желающая и ныне побыть; на Цукидзи — у Bishop MacKim оставил карточку, у Reverend Gardiner был приглашен на имеющее завтра и послезавтра быть собрание ихних миссионеров, то есть, кажется, всех протестантских, для рассуждения о том, что делать по поводу запрещения правительством религиозного научения в школах, хотящих быть наравне с правительственными. Предмет этот для них до того важен, что на этот митинг съезжаются миссионеры из всех концов Японии; в то время, когда я сидел у Gardiner’a, например, прибыл из Мориока Mr Miller, их миссионер там. На их приглашение участвовать я сказал, что, быть может, послезавтра приеду. Интересно послушать их рассуждения. Но до нас они не касаются: у нас Духовная Семинария, прямо и положительно имеющая целию духовное научение — от каковой цели мы отступиться не можем, даже и рассуждать о том не можем. Берут иных воспитанников в военную службу — что ж делать! Но большею частию и снисхождение оказывают, узнавши, что из духовной школы, — не берут. А и отслужившие три года в военной иные возвращаются к нам — служить тому, для чего здесь воспитывались.

Bishop’a Шершевского нашел за еврейской Библией и разными китайскими текстами, развернутыми перед ним. Перевод Ветхого Завета надеется он напечатать в нынешнем, 1900, году, или же, если не успеет, непременно в 1901 году. Замечательно, что и он страдает тою же болез- нию, от которой мучимся мы с Накаем; не может успокоиться при переводе христианских терминов на китайский — находит их не выражающими христианского смысла. Например, термин для «греха» — «цуми»([?]зай) совсем не то, что мы разумеем. «Цуми–зай» значит «преступление», за которое следует посадить в тюрьму; оттого–то китаец, да и японец, не может понять, за что миссионер его укоряет, когда он не учинил ничего такого, за что бы мог опасаться тюремного заключения; как далеко от этого грубого понимания христианское понятие душевной порчи и растленного состояния! «Син» [?] для «веры», «сёоги», [?] для «оправдания», [?] «син–ри» для «истины», «[?] син» для «духа» (в «блажени нищие духом») — все это находит недостаточным для выражения глубины христианского смысла, но «нет средств выразиться лучше!» — Бедный, говорит ныне уже не так вразумительно, как в прошлом году.