Ненавидь меня - Эшли Джейд

— Мне жаль.

Она начала улыбаться, и я заметил, что у нее кривые зубки.

— Спасибо.

— Мне жаль, что твой отец тупой.

Ее рот открылся, и она выглядела так, будто хотела оторвать мне голову.

Но по какой-то странной причине ее гнев сделал ее красивой.

Разочарованная, она топнула ногой по песку.

— Перестань быть злым.

— Заставь меня.

Я понял, что она хотела закричать снова, но, к моему удивлению, выражение ее лица смягчилось, и она подошла ближе. Без предупреждения ее рука коснулась моей щеки, а ярко-зеленые глаза задержались на моем лице.

— Ты в порядке?

Прежде чем я успел остановить ее, она провела большим пальцем по синяку.

Желчь подступила к горлу, но она выдержала мой взгляд… как будто могла видеть демонов внутри меня.

Все игнорировали мои синяки. Учителя, другие дети, школьные медсестры. Никто не хотел вмешиваться.

Но только не она.

Эта странная девушка действительно видела меня.

Свободной рукой она коснулась другой щеки, как будто боялась, что я убегу.

— Что случилось?

Я не мог ей сказать.

Я вообще никому не мог рассказать.

Но я хотел… так сильно, что это причиняло физическую боль.

— Я…

Слова вертелись на кончике языка, пытаясь вырваться наружу.

Но я знал, что если сделаю это, он причинит нам боль.

Возможно, он даже обидит Аспен за то, что она раскрыла нашу семейную тайну.

Я всю жизнь ждал, что меня кто-то увидит, и наконец-то это случилось.

Я не мог позволить ему разрушить и это.

Я был ядом.

И, возможно, Аспен была тем самым противоядием, но никто из нас не узнал бы наверняка, пока не стало бы слишком поздно.

Я не хотел рисковать.

Поэтому сделал то, что он сделал со мной.

Освободившись от ее прикосновений, я толкнул ее. Так сильно, что она отшатнулась.

Но я еще не закончил. Мне нужно было убедиться, что она станет держаться подальше.

Чтобы она больше не видела меня.

Чтобы она боялась меня.

Когда она повернулась, чтобы уйти, я снова толкнул ее. На этот раз сильнее.

Так сильно, что она ударилась лицом о металлический столб качели и заплакала.

Но этого было недостаточно, поэтому забрался на нее сверху и вытащил из кармана ножницы. Я планировал покончить с собой с их помощью позже, но, возможно, теперь я мог продержаться еще немного.

Может быть, другие люди тоже увидели бы меня.

Может быть, в конце концов… кто-нибудь бы помог мне.

Я собирался срезать ленту с ее волос, чтобы оставить ее себе, но в итоге отрезал ее хвост.

Крики Аспен были такими громкими, что разрывали мою грудь.

Ее отец и мой дядя быстро подбежали к нам и оттащили меня от нее.

Дядя влепил мне пощечину.

— Да что с тобой такое, маленький засранец?

Но я мог только смотреть на Аспен, у которой был полный рот крови, а слезы продолжали течь по ее лицу.

Мне очень жаль.

Прости, что я так испорчен.

Прости, что ты видела меня.

Прости, что заставил тебя ненавидеть меня…

Четыре года спустя…

Сердце бьется так сильно, что слышу, как оно пульсирует в барабанных перепонках, когда они жестом приглашают мой ряд встать, чтобы мы могли получить наши дипломы.

Обмахиваюсь программкой, так как в аудитории чертовски жарко, и это отстой, потому что после меня еще около тысячи студентов.

День обещает быть чертовски долгим.

Джули, стоящая рядом со мной, сжимает мою руку.

— Ты можешь поверить, что это действительно происходит?

Не могу не улыбнуться.

— Я знаю.

Она болтает о том, что ужинает со своими родителями и парнем, а затем отправится на вечеринку, которую устраивает кто-то из Омега Дельта, но я не могу сосредоточиться на этом.

Ведь через несколько минут я получу диплом по бизнесу.

А летом возьму несколько кулинарных курсов, чтобы открыть свою собственную пекарню.

Я всегда считала это несбыточной мечтой, но собираюсь воплотить ее в жизнь.

— Ты пойдешь с нами на вечеринку? — спрашивает Джули, когда мы поднимаемся на сцену.

Киваю, потому что, черт возьми, почему бы и нет?

За последние четыре года я не только училась, но и завела друзей. Ходила на вечеринки, потребляла слишком много углеводов, тратила слишком много денег на нелепые, претенциозно звучащие напитки в местной кофейне на территории кампуса, пекла слишком много кексов и отказывала каждому парню, который ко мне приставал.

На самом деле, последняя часть — ложь.

Я поцеловала нескольких, прежде чем отказать им.

Но я жила без сожалений, держала жизнь за яйца и получила полный опыт обучения в колледже.

Мое сердце сжимается. Как он и просил.

— Аспен Фальконе, — объявляет диктор.

Волнение охватывает меня, когда я прохожу по сцене и принимаю диплом.

Только когда зал разражается аплодисментами, и я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на зрителей, меня охватывает разочарование.

У меня нет семьи.

Здесь нет никого, кто мог бы поздравить меня.

После этого некому пригласить меня на ужин.

Никто не улыбнется и не посмотрит с гордостью, потому что я осуществила свою мечту.

Ухожу со сцены и собираюсь вернуться в свой ряд, но мужчина в военной форме идет по проходу, как будто это место принадлежит ему.

Не просто мужчина. Я понимаю это, когда он подходит ближе.

Потому что узнаю эти губы, острые скулы, упрямый подбородок… и эти пронзительные глаза где угодно.

Внезапно он останавливается. Его пристальный взгляд окидывает меня с ног до головы, а на лице появляется смесь гордости и желания.

Мое сердце бешено колотится в груди, возвращаясь к жизни после четырех долгих лет.

Нокс сказал, что вернется, но прошло так много времени, что я начала терять надежду.

Но я должна была знать лучше.

Эмоции переполняют меня, и я роняю диплом, а ноги движутся сами по себе навстречу ему.

Слезы наворачиваются на глаза, когда он подхватывает меня на руки.

— Ты здесь.

Он прижимает меня к себе так крепко, что почти больно, когда каждая унция кислорода покидает мое тело, и я вдыхаю его.

Его грубый, знакомый голос обволакивает меня как густой туман, удерживая в плену.

— Бродяга.

— Ты сдержал свое обещание, — шепчу я, когда он возвращает меня на землю.

Он проводит большим пальцем по моей щеке, смахивая слезы.

— Конечно, сдержал, — сокращает расстояние между нами, его взгляд падает на мои губы. — Я люблю тебя.

Его губы прижимаются к моим, он целует меня как мужчина, который голодал четыре года.

— Подожди, — говорю между неистовыми поцелуями, от которых кружится голова. — Это по-настоящему?

— Что